Леиле — Обиженный

Низкие мягкие кресла и крошечный столик для игры в шашки казались карикатурными в этом помещении, размеры которого тяготели к глобализму. Но сейчас внимание привлекало даже не это, а те, кто были всецело увлечены игрой и беседой. Настолько, что даже не замечали странного поведения луны.

Вся гигантская зала делилась на две половины. В правое окно открывался вид истинный Рай. Ярко-зеленый, свежий, благоухающий холм был залит сиянием медленно опускающегося за горизонт солнца. Подстать ему была половина залы, отделанная белым, золоченым мрамором. На самой границе, спиной к окну и приоткрытой двери, сидел молодой и прекрасный мужчина. Высокий, светловолосый, кудрявый. На бежевый паркет стекал край его белоснежного плаща. Забавнее всего было видеть, что в этом радостном сверкании Света он медленно передвигал по доске мрачные черные фигуры.

Его противником была полная его противоположность. Угрюмый черноволосый юноша вполне соответствовал своей половине дворца. Дверь за его спиной была тяжелой, железной и навевала самые нехорошие мысли. В темное окно, завешанное, с той стороны, целой кучей летучих мышей, со скучающим видом заглядывала Луна.

Этот человек был также красив, но впечатление портили острые, зловеще блестящие рога, бестолково торчащие на его голове под разными углами и чересчур высокомерное выражение лица. Черный шелковый фрак довершал неутешительную картину.

В общем, и целом, сомнений, насчет личности собеседников не возникало.

… — Ты будешь ходить или как? — Рогатый откровенно скучал.

— Не торопи меня. Можно подумать, это не ты обдумывал свой первый ход все сегодняшнее утро…

— Во-первых, ты недовольства не высказывал, во-вторых, у тебя времени больше. Ну а в-третьих, то был ПЕРВЫЙ ход! А это четвертый. Он не настолько важен…

— У меня больше времени? С чего ты взял? — Белый, наконец, закончил разглядывать доску и уверенно сделал шаг.

Его противник оживился и подался вперед.

— Боже, не будь наивен! Последние полвека у тебя намного меньше работы. Зато у меня явная перегрузка. Слишком уж обширная клиентура.

Белый пожал плечами, хотя по лицу было ясно, что ему далеко не все равно:

— Ты сам выбираешь себе клиентов.

— Работа такая. — Рогатый наклонился и стал рассматривать доску сбоку. — Но я от нее устал… Требую отпуск! — воскликнул он.

Белый поморщился:

— Взять отпуск можно тому, кто нанимался на работу, а не тому, кто был для нее сотворен.

— Сам знаю… Ты не оставил мне выбора!!!

Последнее заявление, судя по всему, относилось не столько к работе, сколько к положению черных шашек на доске.

— Твой второй ход был слишком поспешен, — Белый улыбнулся. — Иногда важно лишний раз подумать. Можешь воспринимать это как подсказку.

Рогатый, уже протянувший было руку, поспешно убрал ее.

— В конце концов, ты сам изобрел эту игру. В работе, согласись, я дам тебе фору.

Белый посмотрел на противника с удивлением.

— Но это не так! Наоборот! Ты не даешь человеку шанса! А потом еще жалуешься, что тебя неправильно воспринимают.

Рогатый пригорюнился:

— Ты слышал? В Питере разгромлена очередная секта сатанистов…

— Твои клиенты?

— Я бы не сказал. Они всего лишь пытались объяснить людям, что я — совсем е против Света! Тяжело оставаться добрым, когда тебя столетие за столетием несправедливо осуждают за какие-то предрассудительные деяния.

Белый улыбнулся:

— Да простит их Обиженный?

Рогатый засмеялся, вспомнив этот забавный случай: возникновение пару десятков лет назад культа, объединившего Бога и Дьявола в одну личность условно нареченную подпольным именем Обиженный.

— Хорошо хоть не униженный и оскорбленный … Но доля правды в этом есть: обижают меня человечеки…

— Их вина лишь в том, что она недостаточно мудры. В целом, это, скорее, моя ошибка.

— Если не достает своей мудрости, то, может, хватит ума прислушаться к чужой. Не так страшен черт, как его малюют. Воспринимать можно во многих смыслах, в том числе и в правильном…

— Твои любимцы восприняли иначе. Черт не страшен вовсе.

Рогатый поспешно замотал головой:

— Строг и справедлив, но ни слова об излишней кровожадности, которой облагородила меня церковь.

Белый хмыкнул:

— А меня они и вовсе отвергли.

— Чушь. Ты и я — два в одном. Им не нужен был Дьявол, поскольку у них был Бог. Им не нужен был Бог, поскольку у них был Обиженный. В конце концов, они оказались почти правы. Хотя и не так близки к истине, как последние…

Он, наконец, соизволил сделать ход, и белый усмехнулся:

— Я не сомневался, что ты поступишь так. А теперь смотри. — Секунду он размышлял, но потом, все-таки поленившись оторвать спину от кресла, взмахнул рукой. Что ж, тому, кто знает меру и предвидит возможное, не страшны пороки. Черная шашка зашлепала по доске, одна за другой слизав три белые фигурки.

Рогатый критически, но, в целом, достаточно спокойно наблюдал за этим.

— Ты придумал эту игру… — пробормотал он.

Внезапно огромные золотые порота, стремительно уходящие ввысь и теряющиеся где-то во мраке вместе с потолком залы, распахнулись.

И рогатый и белый разом обернулись. Сияющий ангел пропустил в зал крошечную сморщенную старушку в траурной одежде и отступил, закрыв за собой ворота.

Белый стремительно вскочил, вмиг забыв обо всем на свете, и с распростертыми объятиями бросился к вновь прибывшей. Рогатый только хмыкнул.

Старушка затравлено оглянулась на закрытые двери, но, внимательно присмотревшись к белому вдруг обрушилась на колени, рыдая и пытаясь ухватиться за край сияющего плаща.

Бог опешил.

— Дочь моя, что ты?! Поднимись! Встань с колен! Крошечные, матово блестящие старушечьи глазки скользнули вверх, точно в сомнении, кто здесь кому приходится в дети, а то и в правнуки. Что, впрочем, не мешало ей в лживом благоговении биться лбом о плиты пола.

Пока белый кружил вокруг «дочери», умоляя ее подняться, рогатый скептически поглядывал в их сторону, однако действительно его внимание было приковано к доске. Только тщательно все обдумав, он сделал ход, спохватился, попытался вернуть шашку на прежнее место, но доска возмущенно завибрировала, и рогатый, смирившись, решительно повернулся.

Властный, с четкими нотами холодной ироничности голос прокатился по всей огромной зале:

— Встань! Кончай цирк, бабка! Попов здесь нет, и оценить твои старания некому. Зрители, и те вернули билеты за полцены!

Луна обиженно зыркнула в спину своего покровителя: она ничего никому не возвращала — ей было интересно.

Старуха вскинула голову, исподлобья и с суеверным ужасом посмотрела на сверкающие в странном двояком, лунно-солнечном свете рога, и мелко задрожала.

Белый взглянул на помощника с укором:

— Дьяв! «Бабка»! Что ты?! Посмотри, какая одинокая, несчастная, гибнущая душа! Мало, мало внимания я им уделил. ХХ век… Как много гениев! Не забыл я про их страну, нет, думал, пронесет, переживут полтора столетия. Кто же знал? Один Блок тысячи стоит. Гений! Это про Булгакова не говоря… Кто же знал, что души в атеизме постареют…

— Кто знал? Никто не знал! Сами люди виноваты. Говорили им: вас вера спасет? Говорили. Опиум — не такая уж плохая штука. В минимальных дозах, да без фанатизма — стопроцентное обезболивающее… Вставай, бабка! Кому говорят! Перед тобой Бог на ногах стоит, а она разлеглась!

Дрожа, старуха медленно поднялась.

— Рассказывай! Про жизнь свою рассказывай!

Душа глядела в пол, что не мешала ей продолжать исподлобья хитренько рыскать глазами. На алое солнце она косилась с плохо скрываемой алчностью, зато в черное окошко взглянула с немалым страхом. Белощекая Луна, мгновенно прекратив притворяться, жизнерадостно оскалилась. Луне обычно было все равно, кто перед ней. Она любила пугать людей. Бывало, что даже праведники не могли и слова выговорить, забывали обо всех своих добрых делах, едва узрев ее злорадный прищур.

Однако старуха была не из робких. Страшная картина подействовала на нее отрезвляюще. Мигом забыв обо всем, она бросилась к белому. Визгливый голос разнесся эхом по зале, делаясь от этого еще противнее:

— Боженька! Спасибо тебе за жизнь мою, грешную! Много бед пережила я, много… Да не плакалась я! Знаю: испытания всё! Спасибо тебе, сильнее ты дух мой сделал…

Луна удивленно подняла брови: она видела всех и всегда, и не помнила, чтобы при жизни старуха страдала.

— Ну-ка, ну-ка? Что там за испытания? — рогатый медленно поднялся. У старухи мелькнула было мысль снова упасть ниц, но она благоразумно передумала. На коленях надо стоять перед Богом, а Дьявол — он того не заслужил. Вот сейчас увидит Господь, какая она смелая, как она в его великодушие верит… — Чего смотришь?! Много испытала? Родители — почти святые, два сына, дочь — младшая. Живут, горя не знают: умные, добрые, дух питают! Муж любил? В глаза смотри! Любил, спрашиваю?! Да где там — любил! На руках носить хотел — не давалась! Для женщины более чем скромного ума — более чем… много! Даже талантом мы тебя обделили! Это только когда нет таланта, он наградой кажется…

Старуха хмуро и недобро смотрела на рогатого. Внезапно Луна, до того покорно качавшаяся у него за спиной, подалась вперед, надула щеки, что сразу сделало ее похожей на тыкву, и бешено замотала головой, выражая свою полную солидарность. Старух шарахнулась назад.

— Цыц! — Рогатый даже не повернулся. — Про грехи говори!

Луна обижено раскачалась и укатилась куда-то за завесу из крыланов. А «дочь» неуютно заерзала:

— Ну… бывало, конечно… а у кого не бывало! В церковь через день ходила… Ну, а по сравнению с другими!..

Белый печально хранил молчание. Рогатый поморщился:

— Хватит цирка, я сказал! У меня не бывало! Бог по церквям не сидит… Пороки твои какие? перечисляй. Впрочем, два мне уже известны: трусость и лукавство…

— Ну,… врала, бывало… Но каюсь! Честное слово, каюсь! Чем пожелаете, клянусь!

— Еще?

— Все! Богом клянусь, все!

— Молчать!!! — Рогатый с яростью смотрел на старуху. — Как смеешь?! Перед Всевидящим стоя, им самим клясться?! В том, чего нет!!!

Старуха молчала, со страхом и мольбой косясь на белого.

— Лгала! Мошенничала! Предательница! Любящие сердца мучила! Богохульствовала! Сквернословила! Дура!!! Добрых людей от сердца проклинала! Ужас перед Богом себе в выгоду нагоняла!..

Рая перед Богом просишь?!!

Не смея возразить вслух, старуха унижено замотала Гловой, и вдруг — бросилась на плиты пола, ударяясь об него лбом, забормотала что-то маловразумительное. Спустя несколько секунд, рогатый разобрал одно слово, повторяющееся вновь и вновь: «Каюсь!»

— В грехах каяться при жизни надо. И исправляться… Бог — он в чистом виде, добро! Он всех прощает.

Все также на коленях, но с необычайной резвостью, старуха поползла к белому:

— Боженька! Боженька, — бормотала она. — Помилуй! прости меня, грешную, Боженька…

— Встань. Поднимись, дочь моя. Он справедлив. Ты раскайся искренне. Сердцем, а не умом. Мы же все знаем

Подрагивая и продолжая рыдать, старуха поднялась на ноги. Невероятно честные глаза с искренним раскаянием рыскали от одного окна к другому. Закатное солнце продолжало безмятежно сиять, зато довольная собственной персоной Луна кокетливо кружилась в пределах окна.

Рогатый с размаху упал на свое кресло и критически наблюдал. Белый оглянулся на него:

— А благодеяния? Ведь не бывает так, что одни только пороки? Да и не страшны они слишком…

— Порой и убийцу можно оправдать, — меланхолично пропел рогатый, — зато для мальчишки, что за всю жизнь всего-то и нагрешил, что пару раз соврал — места в Раю не найдется.

— Дьяв! Это кощунство! Что может быть ужаснее, чем лишить жизни ближнего своего?!!

— Всяко бывает. Это могло произойти случайно, или в целях самозащиты. В конце концов, я караю не за конкретные проступки, а за врожденную подлость души. Эх, и зачем ты дал людям свободу выбора?..

— Ты говоришь, как земные адвокаты.

— «Адвокаты дьявола»… — с удовольствием проговорил рогатый. — Мне иногда нравится, как работает человеческая фантазия. Главное, чтобы она не работала в направление совершения грехов. Этот момент мне нравится гораздо меньше…

Рогатый меланхолично зевнул.

— Двуличие — не изобретенный порок. Оно существовало всегда, как ложь и общее желание ослушаться. И оно не менее опасно для окружающих, чем… м-м-м… раздвоение… личике…

На этот раз белый посмотрел на старуху куда строже:

— Лукавила?

Старуха вновь разрыдалась. Луна сложила пухлые губы трубочкой и душераздирающе завыла. Рогатый поморщился.

Неожиданно старуха бросилась к нему, то и дело оглядываясь на белого. В паре метров остановилась, не решаясь подойти ближе.

— Это он!! — ужасно закричала она. Визгливый голос прокатился по зале и исчез где-то в вышине, там, где не могло быть потолка. Солнце лениво открыло глаза и, недовольно щурясь со сна, брезгливо покосилось на бабку, производившую неприятные звуки. Тонкий изящный луч выскользнул из окна, приоткрытая дверь в Рай захлопнулась. Старуха подскочила от неожиданности, но сбить ее с волны было сложно:

— Он, — снова закричала она. — Он, искуситель! Праведных людей смущает, искушает благами! Дух истончает! В юных веру убивает!

Искуситель!!!

— Всегда найдется кто-то желающий, чтобы вас искусать… тьфу, искусить. Особенно, когда речь зашла об оправданиях и срочно нужен козел отпущения. А этим милым рогатым обычно оказывается бедный, маленький ранимый чертенок…

Луна горестно закивала.

— Куда ты хочешь? — спросил рогатый, пронзительно глядя на старуху ассиметричными черными глазами. Радужки у него не было, лишь огромный глубокий, как бездонный колодец, зрачок. — Или… нет! чего ты заслуживаешь?!

Белый нерешительно топтался на месте, заламывая руки. Солнце с беспокойством на него косилось. Однако пока Бог не вмешивался.

— Чего ты заслуживаешь? — повторил Рогатый.

Влажные глазки обеспокоено скользнули к черной двери. Рогатый усмехнулся:

— Мне воспринимать это как ответ?

— Искуситель… — пробормотала старуха.

Белый очнулся:

— Может, снова жизнь? Она исправится!

Луна возмущенно закачалась, точно пытаясь оторваться от неба и вкатиться в окно Храма Суда.

Рогатый сморщился и безразлично откинулся на спинку кресла:

— Эта душа умирает! Возможно, она исправится, но скорее всего — погибнет. Как хочешь. У меня и так вполне достаточно работы.

Распахнулись двери, и ангел вновь приблизился к старухе. За золотыми воротами виднелось чистое голубое утреннее небо. Три разноцветные тени от разных светил легли на мрамор. Не давая старухе снова броситься к ногам Господа, ангел властно взял ее за руку и уверенно вывел. Ворота мягко закрылись. Золотой утренний свет померк.

Вздохнув, Белый опустился в кресло и грустно посмотрел на доску. Сообразив, что представление окончено, Луна плавно перевернулась на затылок, выставив кверху выпуклые лоб и подбородок, и начала качаться. Рогатый подмигнул ей, на что Луна пару раз кокетливо моргнула, скосив глазки, и вернулся к игре.

Шашки шагали по доске из края в край. В целом, «побеждала дружба».

Луна что-то насвистывала, раскачиваясь, как на люльке и тревожа крыланов. Солнце окончательно скрылось за горизонтом, отправившись в мир людей, и лишь край горизонта полыхал алыми красками, предвещая в Раю свежую ночь и легкий прохладный ветер на следующее утро.

До конца шашечной партии оставалась пара лет, а люди все жили, прожигая души и не веря в милость.

Да простит их Обиженный…