Ыш — Что бы ни говорила...

С губ моих,

Ты дура, моя дорогая.

Когда ночь серой кошкой выгнет спину от края до края,

Алый дрогнет закат и застонет, сгорая.

Искала Герда несчастного Кая,

Я же во льдах голубеющих глаз — память нашего

Мая.

Ночью все проще — пьянеет в сгустившемся свете

Подобно Фальстафу,

Когда ты, дымя сигаретой,

Целуешь любовь, чьи закаты уже догорели,

И губы вонзаешь в плоть параллелей.

Куда куртизанкам борделей

До верной любви, что не знает покоя

В постели.

На восточном побережье улица рвется в небо,

И клюют вороны дома

Вместо крошек хлеба.

Нам в зимний день не вписать строки лета,

Как не дать Пилату иного ответа

Синедриону. А где-то

Бредет рыжая Герда в каеву боль

Одета.

На что тебе любовь, Герда? Камни в сердце

Одну лишь В. Вульф спасли

От доли меццо.

Там, где рыба-пресли и волны-резцы,

Тебе уже и не ожить и не согреться.

"..в тебе, сука, столько секса..",

Что лучше ты спрячь ото всех свой горящий

Освенцим.

Вечером дома обретают знак неизбежности,

И лишь фонари

Освещают промежности

Худеньких улиц. Там девочки, полные нежности,

Под каждого Кая услужливо стелятся.

И снится им, как медведица

Задрала тигрицу, алым устлав просторы

Снежные.

Герда, давай не будем просыпаться кровью на снегу:

Три капли для Парцифаля,

Три взятки для моих губ.

Ты знаешь, как ломок голос, когда тебя грубо берут,

Когда и ты и мир весь вдруг смыкается в круг?

Спрячь, Герда, свою грудь,

Белую душу спрячь. Такой черной зимой ее у тебя

Отберут.

А в Освенциме дождь, бьются руки, что алые птицы

В решетки и двери,

желая напиться.

Нам слишком мало надежды, родная — вновь в Ницце

Снуют гладкобритые полные лица.

Вскрывают швы мастерицы

В темных залах, где нам с тобой, Герда,

не спится.