О Том, как чувство обманывает нас. И как мы обманываем чувства.
Прошло немало времени, и порой мне кажется, точнее, мне хочется думать, что моё отношение изменилось, оно стало проще, и я уже совсем могу без тебя, могу не звонить, не писать. Но нет — уже возникает спорный вопрос и за ним следует поправка — не звонить — это другое, это и так возможно. Высшая степень «могу» — не думать о тебе, или думать, но просто — как о ком-то далеком, нейтральном, возможно, прошлом, отрезке жизни, без грусти, без желания, без чувства, без той теплоты, которая захватывает полностью и вызывает улыбку, радость, блеск глаз и беспамятство. И оказывается, что этого не могу.
Как часто, обманывая себя, хочется стать сухой, холодной, бесчувственной, неэмоциональной, невосприимчивой, спрятаться, не реагировать, проверить: а не на самом ли деле оно ушло? И вроде бы изменилось то самое «оно» — главное чувство — и дышится по-другому, и мысли принимают иной оборот, и время успокаивает, настраивает на другой уровень, на другую волну ощущения и мышления — более мудрую, и даже скупую. А стоит только жизни повернуть по-своему, как происходит внутренний всплеск, вспышка, реакция на потерю, на нереализованную, привычную в своём совершении, радость, удовольствие, всё-таки находящееся, да ещё в какой потребности.
И появляется только одна мысль — чувство способно обмануть нас, создать ложное ощущение, ложное восприятие, на которое мы попадаемся. Мы расслабляемся, потому что происходящее вроде бы стабильно и не меняется, мы забываемся, ведь к хорошему ощущению очень быстро привыкаешь. И как будто бы возникают размышления о том — а нужно ли тебе «оно» на самом деле? А есть ли оно , настоящее ли? А вдруг уже нет, а, может быть, и не было «его» (ощущения) на самом деле? Может это только иллюзия ? И тут вспоминается, что скоро встреча, а параллельно думается — а что, если не пойти? Какое будет ощущение тогда? И будто чувство внутри подсказывает — «ты можешь не ходить», ключевое слово — «можешь». И ты радуешься, ведь чувство подсказало тебе, и подсказало, утверждая твою силу, возможность, свободу! А следующая мысль — как важно мочь не пойти, уметь отказаться самому, быть независимым. Но — не пойти почему ? для чего? Ведь теряется момент положительной эмоции, а минуту назад казалось, что эмоция не положительная, а нейтральная. Скорее даже положительная, но привычная. То есть мозг делит положительные ощущения на ядерные — страстные, безудержные, волнительные, будоражащие, возбуждающие, головокружительные, завораживающие, захватывающие до неприличия, и на привычные — теплые, мягкие, чувственные, сладкие настолько, будто попадаешь в свой собственный рай. Но , вспомнив об ощущениях привычных, осознаешь, что ядерные часто просыпаются именно рядом с ними, в одной колыбели, под одним одеялом, как причина или следствие, как часть одного целого — положительных эмоций. И секунду спустя, оправившись от забвения, душа, жутко разгоряченная пробудившимися воспоминаниями и познаниями, вкусившая только что привычно — ядерные знакомые, желаемые ощущения вдруг понимает, что именно эти чувства — ею (душой) любимые, ей необходимые. Сомнения исчезают мгновенно, но также моментально возникает ощущение возможности появления опасности, то есть неполучения этих столь желаемых ощущений. Мозг просыпается, включается в мыслительный процесс — проектируются возможные ситуации невозможности встречи и их причины. Разум начинает спокойно и рассудительно успокаивать запаниковавшую душу — ведь ей так хочется этих ощущений, она слушает его рассуждения, словно юная дочь слушает наставления зрелого отца. И как только наступает момент истины — можно, нужно, необходимо, желанно идти на встречу, душа взрывается тихими, еле сдерживаемыми, далекими от разума, криками радости, и летит на встречу, летит так, будто бы она одна в небе, одна на свете, не зная преград и забыв о сомнениях!
Одиннадцать. Ночь. Я с книгой. Пытаюсь читать. Усиленно стараюсь понять и вдуматься в художественный текст, ведь он мне нравится. Мне нравится стиль написания, мне интересно произведение, мне хочется знать о том, что произойдёт с героями дальше. Но, видимо, только не сегодня.
Анализирую свой день.
Ничего нового, ничего старого. Каждый день как новая жизнь. Об этом писал Карнеги, и я придерживаюсь той же теории относительно восприятия жизни. Но рассуждать об этом сейчас не хочется, ведь уже двенадцатый час, и мне нужно спать. Физически — нужно и хочется. И не важно, что мозг хочет бодрствовать и общаться с самим собою. Я пытаюсь подавить его активное желание рассуждать и размышлять, а также анализировать веселые истории сегодняшнего дня и веселиться. Да, мне тоже становится забавно от некоторых случившихся моментов, и становится так весело, что хочется смеяться. Но я борюсь с этим не вовремя наступившим настроением, пытаясь раззадоренной голове, что сейчас не время.
Сегодня: проснулась, как обычно, без пятнадцати семь, ушла в душ, позавтракала, убрала постель, собрала всё необходимое для учебно-рабочего дня. Ушла на работу, потом была на занятиях, после пришла, выполнила нужные домашние задания на завтра, позанималась английским, ушла на фитнес. Вечером снова душ, чтение стихов на литературном портале и книжечка на ночь.
Всё правильно. Но что-то не так, не спится. Мозг ликует и веселится. Я начинаю раздражаться. Тут же говорю ему, предупреждаю, что наступает опасное состояние для нас обоих. Он знает, но это вовсе не останавливает его бурного мыслительного процесса, а даже усиливает. Но в тоже время он начинает метаться, сомневаться, не знает, чего хочет, вроде уже нарадовался, но ещё не засыпает, и я начинаю укачивать его, как маленького ребенка. Исключительно для того, чтобы появилась возможность заснуть самой.
Начинается диалог. Не знаю, каким по длительности будет он сегодня, не всегда мы укладываемся в желаемые мною рамки — разговор на пять— десять минут. Я спрашиваю разум о том, что тревожит его? Чего желает он теперь и какие вопросы его одолевают?
И он отвечает, что мысли рождаются с невыносимо быстрой скоростью, перескакивая с одного предмета на другой, что хочется о чём-то думать, анализировать, решать. Вот только что он думал о работе, о том, какие разные люди нас окружают, на первый взгляд, а в итоге получается одно — люди во многом одинаковы, потому что обладают несколькими нехорошими качествами, такими, как зависть, лесть, ненависть. Затем я подумал об университете, о том, что везде тебя окружают особи женского пола. Только в институте они намного моложе. Но пользы от этого никакой — ведь черты характера, души, если можно судить об их наличии, нисколько не отличаются о тех, что на работе. Несмотря на то, что последние в два— три раза старше, чем одногруппницы. И я пришёл к выводу о том, что человеческую природу годы не изменят точно. ( я бы не назвал это — природой, и уж тем более человеческой, но в мире так принято называть, для лучшего понимания смысла разговора). Возможно, точнее, я уверен, для изменения их характера и его проявлений по отношению к другим, нужны сильные обстоятельства, испытания. Такие, в которых эти «люди» смогут очиститься от собственной грязи и черноты, и стать светлыми и благородными. Но это только мои мысли, ведь я понимаю, что им так хорошо, философские вопросы, подобно тем, что закрадываются ко мне в голову, их не мучают. Они не счастливы в целом, но и несчастны. Для меня они, скорее, жалки и незаметны. И я бы с удовольствием не пересекался с ним, даже не обмолвился бы словом, если бы не приходилось взаимодействовать с ними по законам общества. И я бы даже, пусть при взаимодействии, не размышлял бы обо всём этом, если бы не ощущал на тебе эти озлобленные взгляды в чем-то неудавшихся жизней. Я даже извинюсь перед тобой за подобную точку зрения, но ты спросила о моих мыслях, и пришлось честно ответить.
И затем, после, я сразу же вспомнил о том, что есть ЛЮДИ, настоящие, чистые, светлые. Я вспомнил о Маше. Вспомнил о том, что вы давно не общались, давно не виделись, и у меня появилось желание вашей встречи. И захотелось позвонить ей, или, как минимум, написать. Подать знак. Узнать, как она там. Но что-то внутри, наверное, гордость, а может неосознанная затаенная обида, вдруг остановили мой порыв. Я вдруг задумался, понял, что в таком случае тебе нужно будет написать первой, а ты и так нередко это делаешь. И мне стало немного грустно и тоскливо. Я подумал , нужно подождать до утра. Тогда станет ясно то, насколько сильно моё желание. Но мне вдруг захотелось, чтобы сейчас, как когда несколько раз раньше, когда ты и Маша ночевали вместе, она бы была рядом, вот просто тут — в этой комнате, пусть даже спала бы или просто молчала, но главное — захотелось ощутить её присутствие. Присутствие родного человека. А ведь это — однозначно сильное желание, уже сейчас знаю. Но — неосуществимое — в данный момент».
Я выслушала разум, он был опечален, я видела это. Я думала о том, как быстро меняются его мысли, наблюдения и настроения. И мне ничего не оставалось, как ободрить его, согреть, порадовать, сладко обмануть. Я стала напоминать ему о том, как летом мы с Машей жили на даче, как купались на речке и лежали в гамаке. Как смотрели красивейшие закаты на Волге и гуляли на пляже в дождь. Как вылавливали ракушек, готовили мясо на огне, спорили, смягчались. Как рассказывали друг другу о чем-то волнующем и приходили к тому, что чувствуем одно и то же. Как несказанно радовались этому соединяющему нас ощущению.
Мы погрузились в мягкое, как пух, состояние комфорта и беспечности, я сказала ему: «Просто представь , что она здесь, с нами, участвует в разговоре или просто слушает нас». И я знаю, он представил. Ему помогло. Расслабление наступило, и я почувствовала, что мы оба наконец-то погружаемся в долгожданный сон.