Освещенный приглушенным мягким красноватым светом золоченых канделябров, благодаря которому создалась атмосфера некоей таинственности, небольшой зал наполнялся публикой. Она состояла в основном из представителей того социального класса, который в силу своей материальной обеспеченности нельзя назвать «средним», но в то же время ввиду отсутствия показной роскоши никак не получается именовать словом «высший». Было что-то аристократичное в их движениях, в манере держаться, что вселяло окружающим некое почтение к ним; в основном они говорили мало, но всегда по существу, шутили редко, но всегда шутки их отличались остроумием и непременно отсутствием пошлости. Обычно с первого взгляда эти люди производили впечатление личностей интеллигентных, высокообразованных, знающих себе цену, но не высокомерных. Писатели, художники, музыканты. Люди творчества, почитатели искусства, ценители прекрасного. Люди настроения, черпающие вдохновение в вещах, которые неискушенным кажутся обыденными; люди-мечтатели, живущие в собственном мире иллюзий и изредка возвращающиеся в реальность, чтобы донести другим плоды своих творений или раскрыть им сущность высшей материи, люди-личности, не боящиеся демонстрировать свою индивидуальность и привыкшие к обоснованной критике. Дамы в изысканных шляпках и отороченных мехом мантильях перешептывались вполголоса, изредка сопровождая свои слова плавными жестами рук; мужчины в элегантных костюмах разбивались на группы по интересам и тоже что-то обсуждали.
На сцену вышел невысокий молодой человек. Разговоры в зале разом стихли, раздались аплодисменты в знак приветствия, он сел за рояль. После небольшой паузы, сопровождавшейся мертвой тишиной, пианист начал играть. Первые звуки инструмента, созданные прикосновением пальцев к клавишам, заворожили публику. Было что-то прекрасное, высокое, неуловимое и безгранично печальное в их созвучном сочетании. Он играл вдохновенно, вкладывая в звуки душу, выражая через них свое эмоциональное состояние; он не смотрел на свои руки — голова его была поднята немного кверху и казалось, что мысли его были далеко, а пальцы сами механически нажимали на клавиши, но чувствовалось их духовное единение, порождающее музыку, наполняющую залу атмосферой грусти. На лице его отражалось сожаление, безысходность, отчаяние и что-то еще, более сильное, едва уловимое, но такое знакомое…
Музыка навевала воспоминания, которые невозможно забыть, сколько бы времени не прошло,; на которые рассудок накладывает запрет, которые память тщетно пытается стереть, а они всегда проникают в душу и находят доступ к сердцу. Музыка взывала к потаенным уголкам человеческой сущности, вызывая волнение и смятение. Каждый из присутствующих под ее воздействием невольно думал о том, что вызывает страдания, и у всех этих людей были свои секреты и воспоминания, мысль о которых выражалась поджатыми губами, взглядом в пустоту, избороздившими лоб морщинами и дорожками мокрых слез. И на всех лицах присутствовало это выражение. Боль.
Постепенно нарастающее крещендо и наконец вершина громкости, единозвучие, столь резко прозвучавшее в небольшом помещении, отразившись от стен, отдалось глухим стуком сердца, резкими движениями, замеревшим на полуоткрытых губах безмолвным криком. По лицу пианиста текли слезы, которые он не пытался сдержать, а пальцы все так же безжалостно продолжали нажимать на клавиши, продолжая душевные терзания публики…
Диминуэндо, и последние аккорды, затихая, растворяются в воздухе. Замирает последний протяжный звук, и наступает тишина. Пианист убирает руки с клавиш, и все разом, как по команде, встают со своих мест, оглушительно аплодируя. Блестящие от слез глаза устремлены на человека в коричневом костюме, который подходит к краю сцены и кланяется — овации становятся еще громче, и не прекращаются уже задолго после его ухода…
второй абзац вызвал у меня острое желание вопить: этих людей можно очень коротко назвать! можно все это уложить в одно слово! буржуа! слышите? интиллегенция и буржуа! а большая часть настоящих художников обычно нищая! это все Пабло все испортил
ну, а потом я преодолел себя и дочитал все до конца. благодаря всему остальному
ощущение после прочтения осталось категорически двоякое.