Halgen — Битва познаний

Эммануил Кант брел мимо кирхи, самого большого храма его Кенигсберга. Когда-то она была католическим собором, и к его дверям Мартин Лютер приклеил лист со своими знаменитыми требованиями, обращенными к Папе Римскому. Можно сказать, что с того момента воткнутое в небеса готическое здание и превратилось в храм новой веры.

Отряхивая с парика январский снег, старик брел по направлению к дому. Сегодня, можно сказать, в его жизни произошло некоторое событие — он принял присягу русской царице Елизавете. Сам он важности момента не почувствовал, да ее и не было. Явился в ратушу, получил от русского офицера документ, расписался, где указали, и отправился домой.

1752 год. Почти забытая в русской истории Семилетняя война, с которой началось восхождение полководческой звезды А.В. Суворова. Полная победа… Увы, тоже забытая.

Русские солдаты ходили по улицам Кенигсберга, священного города Лютеранской веры. Их мундиры мало чем отличались от мундиров их противников, ведь армия Фридриха Великого была авторитетом всем армиям мира, в том числе и по части одежды.

Разрушений почти что нет. Нечем в том веке париков да красных мундиров было разрушать города. Время бомбардировщиков с авиабомбами, тяжелых танков, 203 миллиметровых гаубиц и огнеметов еще не подошло. Да и противник в том веке не был врагом, как раньше или позже. Он скорее был вроде партнера на боксерском ринге, которому сперва жмут руку, потом — ломают нос, после чего опять жмут руку.

Русские гуляют между кирпичными домиками. Никого не грабят и не насилуют — бюргеры сами их угощают и дарят подарки, а соломенные вдовушки с радостью отдаются победителям. Это — 18 век…

Русские солдаты с интересом смотрят по сторонам. Они познают. Если бы не война, едва ли кто-нибудь из них побывал в Пруссии, даже если бы имел самую причудливую судьбу. Куда было ехать крестьянину, если дома — большое хозяйство, скотина, которую надо поить-кормить?! Это — государственному, свободному крестьянину, а о крепостных крестьянах вообще не идет речи — барин никуда не отпустит. Да и сам барин в те времена был невеликим ездоком, времена «галопов по Европам» еще не пришли, поездки были единичными. Потому иного познания мира, кроме как через войну, у большинства русских людей в те годы просто не было. Да и у нерусских — тоже.

На познающих русских солдат глядел автор теории познания Иммануил Кант. В его кармане шелестел русский листок, бумага о принятии присяги Российской Короне. Он так и останется в его кармане, будет забыт. В те годы за такие бумаги никто не наказывал, присягнуть победителю было обычным делом.

Священный город Пруссии, познаваемый русскими мужиками. Они разгромили лучшее войско Европы, причем — не задавили его массой, не завалили трупами и не залили кровью, как случится через 200 лет. Соотношение потерь было: на одного погибшего русского — десять погибших пруссаков. Одним словом, победа чистейшая, без всяких уточнений, вроде слова «пиррова».

Так выглядело русское торжество в Кенигсберге. Через 2 года русская армия войдет в Берлин. И Кант, глядя на солдат далекой и таинственной земли, раздумывал о превосходстве этого непонятного народа, победившего его короля. Может, этот народ сильнее в способности к познанию, хоть и лишен такой стройной теории, какую подарил своему народу Эммануил Кант?! Они ведь познают германскую землю, а тевтонам русских просторов — не познать…

Чтобы понять мысли основателя науки о познании, вспомним историю самой Пруссии.

К началу 16 века идея крестовых походов безнадежно растворилась в дымке прожитых лет. Католическая цивилизация отказалась от поиска Града Небесного на Земле, знаком которой был Святой Иерусалим. После этого авторитет Папы Римского безнадежно упал, и эпидемия Черной Смерти добила его окончательно.

После этого в центре Европы стали, перелистывая Ветхий Завет, размышлять над идеей предопределения, о чем советовались с пришедшими из Испании евреями-ростовщиками. На юге Европы обратились к античным рукописям и статуям, а, в конце концов — к человеческому телу, глумливо демонстрируя Папе Римскому мраморные и гипсовые его части. Так умирал мир Средневековья, мир христовой веры, вооруженной мечом.

Но в наследие от Средневековья осталось три рыцарских ордена, три меча, три боевых отряда, некогда овладевавших Святым Градом. Первый из них, орден Тамплиеров, переродился в тайное общество, скорее — антихристианское, чем христианское, и в этом качестве был уничтожен французским королем Филиппом Красивым. И сегодня есть любители поминать тамплиеров, обсуждать их связи с зарождением масонства, строить догадки насчет тайных знаний, которые не сгорели на костре вместе с последним магистром, Жаком де Моле.

Другой орден, Мальтийский, утратил свою силу, и, в конце концов, превратился в обыкновенную богадельню. Правда, ее работники по-старинке именуются «рыцарями», устраивают красивые и бессмысленные ритуалы, носят те же плащи, что и победители сарацинов. Что про это сказать? Мальтийская богадельня, в отличие от других — веселая. Она — богадельня с маскарадом. Но не больше.

Наконец, Тевтонский орден. Его путь оказался иным. Из охваченного пламенем, рассеченного сарацинскими стрелами и саблями Иерусалима тевтоны ушли последними, и навсегда это запомнили. Помнили, даже оказавшись на другом краю света, в морозных, заснеженных прусских землях. Потому даже после признания поражения самим Папой Римским, Орден все равно остался мечом, предназначенным для расчистки пути в Небо. Больше нет руки, сжимающий увесистый тевтонский меч?! Папа Римский идет на поводу у охваченной ренессансом и гуманизмом итальянской паствы?! Значит, будем сражаться без Папы!

В 16 веке Мартин Лютер нашел ту руку, в которую отныне ляжет тевтонское оружие. Это — рука короля новой страны, Пруссии, основателя бессменной ее королевской династии Гогенцоллернов, Альбрехта. Королем он сделался из последнего тевтонского магистра, и новая вера наделила его еще положением первосвященника.

Какое основное положение новой веры утвердил Лютер? Лютер заявил о возможности познания основы Бытия без мистического откровения, исключительно через разум. Потому в лютеранстве и нет монашества. Но, в отличии от Кальвина, полностью уйти от мистицизма Лютеру так и не удалось. Только мистицизм лютеранства сделался особенным. Он был уже не мистицизмом сосредоточенного в молитве монаха или странника, бредущего от одного святого места к другому. Новый мистицизм — это прозрение воина, наносящего врагу смертельный удар и готового самому погибнуть под его ударом.

Собираясь на войну, воин много работает своим разумом, оценивая и переоценивая свои силы и силы противника, детали местности, на которой разыграется битва. Это — работа отточенного, холодного разума, без которой идти в бой нельзя. Но сражение имеет свою мудрость и свою волю, расчет полководца может даровать победу, но может быть и опрокинут ходом битвы, и закончиться поражением. Также и разумное Богоискательство может привести на Небо, а может и не привести.

Лютеранская церковь по своей сути — воинская. Если в других армиях мира положение военного священника весьма неясно, то в прусской армии оно однозначно. Военный пастор — офицер, проходящий по корпусу военных священников и подчиненный пастору-генералу, командиру священнического корпуса.

Вся прусская мысль не могла не быть связана с войной. С одной стороны, мысли прусских мудрецов активно использовались полководцами, с другой — победы и поражения войска давали пищу для размышлений философам. На этом и выросла немецкая классическая философия.

Кант был настоящим прусским философом (что бы не говорили о его французском происхождении). И его теория познания по своей сути — теория военная. Основное ее понятие — это априори, то есть знания, предшествующие опыту. Подобно мечам, они вонзаются в объект познания, открывая дорогу наступлению разума. Происходит завоевание части объекта, тем большей, чем больше имеется априори. То, что завоевано, превращается в «вещь в себе», по латыни — в ноумен, то есть, в представление об объекте, полученное познающим. При этом совершение полного познания — практически невозможно. Для познания центра Бытия люди имеют слишком мало априори, потому пока и не в силах его познать…

Но народ, который по-военному познает, то есть — побеждает другие народы, обладает большей силой познания, потому скорее приблизится к познанию Первопринципа. И войско Фридриха Великого, славного потомка Альбрехта, один за другим познавало-побеждало соседние народы. Пока не встретилось с русскими и не померилось с ними познавательной силой, сплавленной с силой военной.

Вы германцев с русскими выглядели примерно так же, как и сражение тевтонов с войском Александра Невского на льду Чудского Озера в 1242 году. Когда пруссаки совершали рубящий, рассекающий удар по боевым порядкам неприятеля, русские обходили их со всех сторон, обволакивали, мешали фронт с тылом. Расправа же над окруженными частями неприятельского войска в середине 18 века упростилась — появилась «секретная гаубица» графа Шувалова, весьма точно разившая врага с закрытых позиций. Причем от пушек, бьющих прямой наводкой, бывших основным тяжелым оружием тевтонских потомков, спрятанные в складках местности Шуваловские гаубицы оставались неуязвимы.

Пехота Фридриха в то же время была вымуштрована маршировать в полный рост, пренебрегая всеми возможностями укрыться от гибельного огня. Бомбы с русской картечью, поставляемые «секретной гаубицей» выкашивали германских солдат столь же беспощадно, как злая коса косит траву.

«У русских какое-то особенное познание, не проникающее в глубину объекта, но — охватывающее его целиком. Оно и дало им победу над нашим войском. Значит, моя теория не полна, но и описать познание русских я не могу, ведь для этого русским надо родиться! А среди них, увы, пока не родилось такого мыслителя. Родится ли он когда-нибудь, превратит ли работу русского ума в мудрую науку?! Или им эта наука не нужна, у них каждый — мудрец от самого рождения?!» — размышлял мудрый старик, Эммануил Кант. Он умел делать глубокие выводы и умел признавать правоту оппонента, когда тот был прав…

Семилетняя Война, в которую Россия оказалась втянута без всяких политических расчетов, вскоре закончилась. Русская армия отошла из Пруссии. Король Фридрих оправдался европейскими победами за свой конфуз с Россией, и для потомков все равно остался — великим. Поражение от России ему простили. Чего ожидать от этих русских, которые воюют без всякой учености?!

Следующий век стал веком науки. Что интересно, в научном познании происходило то же самое, что и в военном познании 18 века. Германская мысль отсекала от объекта познания отдельные части, но не могла объединить их в общие, объемлющие теории, которые могли бы дать априори для дальнейшего познания объекта. И каждый из объектов — мир веществ, мир металлов, мир минералов, казался бесконечно сложным, в принципе не познаваемым. Но прошло время, и русская наука принялась создавать общие теории, охватывающие германские знания также, как русское войско охватывало войска Фридриха Великого. Периодическая Система Д.И. Менделеева, теория органической химии Бутлерова, теория сопротивления материалов Журавского, теория металлургии Чернова…

Эх, если бы русские и германцы всегда сражались в мире науки! Но иные народы Европы, отрицающие ценность бескорыстной человеческой мысли, в 20 веке вновь привели Россию и Германию на поля сражений, дважды стравив их друг с другом.

Во Второй Мировой Войне классическая схема битв русских и германцев, памятная с 13 и 18 веков, вновь многократно повторялась, ибо соответствовала направлению хода познающего разума этих народов. Опять германцы рассекали, а русские — охватывали. Битва за Москву, Сталинградская Битва, Битва за Кавказ. Только теперь все было много злее и страшнее.

Россия, как и прежде — победила, получив черно-красные развалины Кенигсберга, кирху Лютера, замок Фридриха (который после разрушила), и могилу Канта. И безнадежно подорвала силы в войне.

Наступило время, когда и русское, и германское познание мира сделалось более ненужным среди торжества народов, уравнявших ценности с ценами, не смотрящими в Небо, и не думающими более о познании миров.

Германия смирилась с забвением своих гениев, с проклятиями, но все-таки приняла равнозначные ценам ценности, идущие с западной стороны.

Но Россия не имеет права сдаваться, ведь она осталась последней надеждой на выход из тупика, к которому ныне пришла сделавшаяся глобальной кальвинистско-позитивистская цивилизация. И наше особенное, охватывающее познание, так и не вписанное в подходящую теорию, но присутствующее в каждом русском человеке, пусть и в спящем виде, должно дать нам победу.

Андрей Емельянов-Хальген

2013 год