nebel sonne — прраздник

— Страшила, куда попадают дети после смерти? — и я задумываюсь. Мы идем по полянке, придуманной мистером Рисовакой, она держится за мой палец, успевая пинать одуванчики и припрыгивать.

— Если не мы их сьели? — уточняю на всякий случай. Можно не смотреть — она кивает. Значит все-таки нет.

— Пожалуй все в одно место, сестричка, — грусти и боли. Ма в этом практически уверена, а кому знать, как не Повелительнице Серпов, и последней Истинной в роду из восточных Вырр, к тому же.

— Наверняка? — она сжимает палец посильнее, и я понимаю, что Полли надеется услышать : «Шутю конечно». Одуванчики чавкают, складывая бутоны на плахи. Чья улыбка обнажает клыки? Чья утрата обнажает слезы?

— Не знаю потому что ты не знаешь, — подхваченная огромной ручищей за талию девочка хихикает и притворно брыкается. «Пусти, Грыз, пусти, кому говорю»

Мы подходим к краю и заглядываем внутрь. В городе тени и ужаса четверговая ночь и те, кому данное скорбное место — дом, видят сны. Если, возможно. Разные, скорее всего. На этот раз у нас есть выбор.

— Кого? — я в который раз наблюдаю, как она хмурится и начинает что-то нашептывать. Тихая считалочка звучит примерно так:

«Эни бени типл тлотц

Попл топл клопл клотц

Эни бени попл тло

Топл клопл

Не свезло!»

И маленькая ладошка замирает. Внутри конфетка. Мы смотрим вправо. В кроватке спит девочка лет восьми. Девяти. Десяти. Кто их разберет, людей. В темные времена кругом причуды и волшебство. Мистер Копыто предпочел бы восемнадцать. Преимущественно сочное мясо. С шалфеем и кардамоном. Мррр. Полли мотает головой.

— Гостей будет много, — я соглашаюсь. И жду. Она вздыхает.

«Не свезло!

Ей»

Мы смотрим влево. Мистер Копыто будет доволен. Предположим старшая сестра. Няня. Телохранительница. Кто-то из них, обязательно. Я переваливаюсь через картинную раму и осторожно пробую пол. Скрипучие доски — главный кошмар поваренка. Упсс. Прыгающие на шею маленькие девочки тоже. Полли прижимается щекой к моему загривку и шепчет: «Не влюбляйся в еду». Я хмыкаю. Она хихикает, тихо-тихо, как дикие цветочные феи. Ну перед тем, как перегрызут горло, случись вам забрести на их зачарованную лужайку к северу от Тьмы. Добрый совет: желайте «не случись».

— Мама-мааа…! — внезапно всхлипывают справа. Наша еда мгновенно просыпается и я могу засвидетельствовать начало представления по умилению голодных — «Это всего лишь кошмар, мамочка с тобой, баю бай мое солнышко». У нас билеты в первый ряд. Слышно души.

Я смотрю Полли в глаза. Фиолет тут скоро станет водой. Костегрыз понимающе кивает и мы крадучись покидаем угол, в котором таились. Покидаем через тень. В следующий раз, дамы.

— Выбирай, — она сморкается в платок, вышитый миссис Хурмой и отдает мне. Выуживает из своих кармашков очередную конфету и мы хрустим Клубничной Жижей на пару. Это непростой выбор.

— Клоуна, — наконец говорит Полли. — ТОГО клоуна.

— Наверняка? — подмигиваю я. — Веселье и смех покинут город.

— Ты знаешь это вовсю не так, — хмурится она. И тут же ухмыляется. Ее клыки потихоньку растут и я снова вспоминаю предчувствия Сун. О новой Повелительнице и о годе Выпитых Черепов. Который грядет. Лишайник, слюна василиска и дохлая канарейка, варить до желтой пены? Позвольте не согласиться, все было заклято по-настоящему, ставлю копченный окорок. Да-да, того мясника с Треугольной улицы, «пропавшего» два месяца тому.

Это ее день рождения. И она пожелает все, что получит. Мы шагаем в тень с мистером топором наготове. Мы оба знаем, что ТОТ клоун не прощает ошибок. А Свист сегодня не с нами, чтобы предостерегать и опасать.

Пожалуй, когда Острозубая окончательно спрыгнет с ума я сам стану рассказывать малышам предсонную байку у костра. Драматизировать у Костегрыза уже выходит неплохо. « Вовсю» — соглашается Полли и бормочет очередную считалку. Только в ней всего одно «не свезло». И оно его.

Я бы закрыл малышке глаза, если бы та не насмотрелась в своем прежнем детстве с лихвой. Но я все равно бы закрыл ей глаза. Фиолет не для грязи. Но когда делается шаг из тени, в правой руке шипит мистер топор, а в левой — один из мамулиных серпов — Сердцеед. И назван он так не за манеры. «Прости» — бормочу я сестренке. «За то, что увидишь снова». Тсшшш.

— Прости, — говорю жертве на столе. Не знаю сколько ей доведется вспомнить после. Чвоксс. Мистер топор аккуратно отрубает багровый пенис клоуна по имени Черепаха Снэк, оставив часть во рту неизвестной связанной девочки. Губы буквой О, которую моментально заливает кровь. Толстяк визжит, настойчиво и подвывая, и падает на пол. Его ножи не помогут хозяину. Больше нет. Теперь я не ищу доски, которые не скрипят, мы действуем очень проворно. Ведь клоун должен быть наполовину живым, прежде чем стать едой. Его живой половине предстоит веселить гостей. Хряпс-хряпс. Я прячу обе ноги в мешок, пока Полли плетет лечебное заклинание. Наполовину клоун Снэк, неуловимый насильник и убийца маленьких девочек, впадает в кому. Скоро-скоро он упакуется в другой мешок и охотники отправятся домой готовить угощение.

Мистер Потеряка уже натянул на смычок рыжие волосы.

— Не бойся, мы отведем тебя к маме, — это все сестричка. Я бы предпочел исчезнуть и оставить людям самим разбираться со своими жизнями. — Правда, Грыз? Он хороший, — уточняется для жертвы. Спросите меня и я скажу — в другом мире понадобилась бы ведунья и сонное зелье, чтобы девочка стала нормальной. Если, возможно. Но мы в городе из теней и ужасов. Здесь одна-другая мертвая девочка — лишь повод поцокать за кружкой снагла вечером. Люди — мы многое знаем о них из тени. Слишком многое для ненависти. Однако клыки Полли еще не настолько остры. Я киваю. Я хороший. Мы отведем.

Вот так и растет трава. Знать бы еще зачем.