Зло во имя добра

— Ну конечно, вы же знаете, Глеб Геолгиевич, вол должен сидеть в тюльме, — прокартавил подозреваемый.

— Да чего его слушать, Глеб, — выпалил Володя — Совсем обнаглели, уже портсигары у оперов тырят. Дай я с ним с глазу на глаз потолкую.

Атмосфера в рабочем кабинете опергруппы по борьбе с бандитизмом со скрипучими половицами и давно не беленым потолком стала накаляться.

— Полтсигал, полтсигал, какой полтсигал? — заблеял подозреваемый, показывая щербатые зубы.

Блеянье жулика резко прервала оплеуха от Шарапова.

— Володя, не стоит, — тихо проговорил Глеб, — Кравчука лучше позови — пускай уведёт этого.

— Клавчуук! Уводи меня облатно! — радостно пропел подозреваемый.

Вошедшего конвоира Жеглов оглядел с ног до головы, чуть прищурился и отвел взор. В голове его лихорадочно мелькали варианты происшедшего. Ну зачем Кравчуку портсигар. Он же вообще не курит. Хотя в кабинет мог зайти в любой момент — двери то закрывают на ключ только на ночь…

Все мы знаем о вреде курения. Табак вызывает заболевания легких, сердечнососудистой системы, импотенцию опять же. Володя Шарапов был парень образованный, и о вреде табака знал не понаслышке. Только его фронтовой опыт давал гораздо больше информации о этой смертельно опасной привычке.

Как-то раз, при вылазке в тыл противника за «языком», отряд из трех человек под командованием младшего лейтенанта Шарапова расположился в густом кустарнике возле немецкого тактического аэродрома. Добирались разведчики до места назначения долго. Позади были непролазные дремучие чащи и топкие болота, с тучами кровососущих насекомых. С наступлением темноты всех потянуло в сон так сильно, что приходилось больно себя щипать. А то и кусать руку между большим и указательным пальцами. Июльские теплые ночи ещё более усиливали тягу ко сну. График смены патрулей на вышках был просчитан, и оставалось только ждать очередной смены караула, чтобы захватить зазевавшегося немецкого солдата и выпотрошить из него всю информацию.

Разведчики лежали в засаде более двенадцати часов. Тело ныло от усталости и нестерпимо чесалось от пота и укусов надоедливых насекомых. Один из бойцов не выдержал психологического напряжения и достал из кармана помятую папиросу. Тайком чиркнул промокшей спичкой, и с третьего раза прикурил дрожащими руками. Володя даже не успел выхватить окурок из его рук, как со смотровой вышки началась частая пальба. Первые три выстрела наповал свалили злостного курильщика. Володе пуля шаркнула по ягодице и он, крепко прижимая рану, пополз в сторону леса. Второй его товарищ за три минуты разрядил в фашистов два магазина из ППШ и был убит от прямого попадания гранаты из фаустпатрона. Несколько цистерн с пахучим топливом были пробиты пулями в ходе короткой перестрелки. Случайное искрообразование воспламенило керосин, и аэродром озарился яркой вспышкой взрыва.

Володя, истекая кровью, испытывая голод и жажду несколько дней выбирался к советским частям. Без сознания его нашли в ста метрах от линии фронта. После выписки из госпиталя младшего лейтенанта представили к награде. По данным разведавиации немецкий аэродром был почти полностью уничтожен. Не желая представить одного из погибших в невыгодном свете, Володя согласился с официальной формулировкой дела. Но ненависть к курению стала для него принципиальным вопросом.

Видя, как много курит Жеглов, Володя стал сильно переживать за старшего товарища. Он то и дело подсыпал ему на стол, жаренные на подсолнечном масле семечки, клал агитационные листовки «Курить, здоровью вредить!». Просто советовал поменьше курить. Жеглов же только отмахивался и продолжал дымить в своё удовольствие. А по осени Глеб Георгиевич начал подозрительно подкашливать. Тут уж Шарапов начал всерьез беспокоиться.

Он постоянно думал о том, как помочь своему лучшему другу. Эта идея как железный гвоздь засела в его голове. Постепенно мысли его приобретали преступный уклон, видимо из-за частого контакта с правонарушителями. Он стал по одной подворовывать папиросы у Жеглова, который поначалу даже не замечал пропажи. Потом по две, по три. Когда пропали все сигареты в портсигаре, Жеглов только недовольно скривил брови и отправил в продмаг Кравчука. А проблема все не решалась.

Шарапову пришлось пойти на преступный подлог. Он украл алюминиевый портсигар у Жеглова, подставив при этом известного по всему городу щипача Моню, прибывавшего в это время в КПЗ по подозрению в очередной краже.

Володя мучился от содеянного. Преступление, которое он совершил во имя благого дела, еще больше усугубило ситуацию. Опытный оперативник Жеглов сразу понял, что на Моню тень навели специально. И каким бы ловким щипачем то не был, такого дела он провернуть бы не смог.

— Да не мог Моня этого сделать, Шарапов, — хрипел Жеглов, посылая сизую струю дыма к давно небеленому потолку.    

А у Володи в голове уже совсем все перемешалось. Он уже часто не слушал людей во время беседы. Подолгу смотрел стеклянным взглядом в одну точку. В мыслях у него было одно — сжечь городскую табачную фабрику. В своем личном дневнике, вести который он начал еще на фронте, Володя подробно описывал свои духовные мучения. Графит карандаша событие за событием описывал происходящее. Последние несколько листов личной летописи были посвящены плану диверсии на табачной фабрике. Этим актом Шарапов хотел раз и навсегда помочь Жеглову избавиться от табакокурения.

В назначенный день Володя раньше обычного отпросился с работы, сославшись на желание сходить на футбольный матч Динамо-Спартак, проходивший на центральном стадионе. Множество жителей города отправилось на стадион, чтобы лично увидеть состязание двух непримиримых соперников. Это было хорошее алиби. Все свои личные документы Шарапов оставил в ящике стола незакрытыми. Забыл, наверное.

Матч начался точно по расписанию с проигрывания гимна СССР, а после футбольного гимна. Трансляция по проводному радио сообщала о выходе стартового состава игроков на поле. Жеглов испытал острую колику в животе, сделал погромче динамик радиоприемника и стал подыскивать подходящую бумагу для туалета. Ничего лучше, чем желтая, потрепанная тетрадка в столе Шарапова он не нашел. Бумага мягкая, даже мять не надо. Жеглов направился в туалет, оставив приоткрытой дверь своего кабинета, чтобы лучше слышать трансляцию по радио.

«Семенов отдает пас, Быстров, Уточкин. Какие острые передачи отдают игроки Спартака,» — комментировал диктор по радио происходящее на стадионе. Жеглов сидел в уборной, и, дымя папиросой, невольно перелистывал дневник Володи. С каждой перевернутой страницей глаза капитана все больше расширялись. Глеб нервно пережевывал папиросу, у которой дымился уже только фильтр.

Трансляция матча была неожиданно прервана экстренным сообщением. Жеглов отложил чтение. «От Советского Информбюро. Всем жителям города воздержаться от выхода на улицу, плотно закрыть окна и двери в домах. Горит городская табачная фабрика. Уровень задымления повышенный,» — трансляция закончилась кашлем явно не курящего диктора.

Жеглов поспешно натянул штаны и подошел к окну своего кабинета. Город покрыла густая пелена табачного дыма. Кое-где уже лежали без сознания прохожие с посиневшими лицами.

— Я же зубами загрызу тебя, Володенька, — такого предательства не ожидал даже сам Жеглов…