magalnik — Восемнадцатилетние

Обычно записи в дневниках ведут online, по итогам прожитого дня, фиксируя события, тебя коснувшиеся, правильно? И кто ведет такой дневник в наше сумасшедшее время, может, подскажете? Да почти никто, единицы. Вот и я, Тимофей Локтев, лишь ближе к пенсии перелистывать стал прожитую жизнь. Не все мне в ней нравится, стыд иногда прошибает, но поправить что-либо уже невозможно, телега жизни уходит безвозвратно. Вспоминая прошедшее, молодею душой и заново с волнением прикасаюсь к прожитому, поэтому и назвал свои записи «Дневник прошедших событий». Вот так-то, приятные события того далекого меня радуют, плохие пропускаю часто, как будто их и не было.

Был 1951 год от Рождества Христова. Мне в том году, весной, восемнадцать исполнилось, получил диплом техника по электроснабжению в июле месяце и сижу в приемной в ожидании распределения на работу (такой порядок был тогда). Заместитель министра коммунального хозяйства, а это он меня пригласил, внимательно мои документы посмотрел, на меня в упор глядя, промолвил:

— Тимофей Васильевич, я остановил свой выбор на вас, потому что на дизельной станции города уже два года работаете, отзывы директора техникума Шнырева о вас положительные, и, вообще, мне и выбрать более некого было, по правде говоря. Дело в том, что в городке на севере Молдавии, в Меленештах, электростанция принадлежит до сих пор ее хозяину, ибо принять ее некому, чтобы она работала, как сейчас, ежедневно по вечерам. Как ты понял, Тимофей, специалист туда нужен с чувством ответственности, достойный. Тебя, значит, туда заведующим электростанцией посылаем, доверие оказываем. Как, к дизелям не подходил? А работаешь кем? Дежурным электриком. Да, ситуация, но отменить приказ уже не могу, в партийные органы отчет уже направлен, что станция конфискована. Держи прямой мой телефон, звони, приходи, но ехать надо, сынок. Не подведи старика, Локтев, в долгу не останусь.

*

За какие-то четыре часа старенький автобус привез меня в Меленешты, в городок захолустный, тупикового расположения, живущий своей тихой провинциальной жизнью. Шел проливной дождь, поэтому рысцой до гостиницы добрался, которая рядом располагалась. После тщательного изучения документов меня поселили в шестиместный номер, где пьянка вовсю проходила за круглым столом. Преподнесенная рюмка водки немного согрела меня, а закуска была в самый раз.

Это лучшие механизаторы района обмывали награды прошедшего года на свои гроши. Напевшись, напившись изрядно, механизаторы отвалились, и я с ними конечно, но спать из-за холода не смогли. Пожилой механизатор веток и палок натащил и растопил печку, долго дуя на сырое. Лишь под утро потеплело, и мы уснули. Туманным утром мои соседи попрощались, поблагодарили администрацию гостиницы за предоставленный ночлег, а я в райкомхоз отправился без зонтика, они тогда мало у кого были.

Дыхание прошедшей войны ощущалось еще на управленческом персонале, которые все тогда военную форму носили, заведующий комхозом не был исключением. Это был человек лет под пятьдесят, с животиком, в серой фетровой шляпе и со звонкой фамилией — Шумов. Конечно, он меня скептически оглядел, я имею ввиду — возраст и одежду, состоящую из спортивных ситцевых шароваров и трофейной вельветовой курточки на два размера меньше нужного. Зато рост какой, аж 194 см, голова вся кучерявая, белесая, глаза голубые, вот и все мои достопримечательности.

Электростанция работала только по вечерам до 22-00, поэтому Шумов велел секретарше пригласить Мораря, хозяина станции, на утро к нему для составления акта передачи. Еще Шумов распорядился меня в гостиницу поселить без оплаты, как молодого специалиста, и мотоцикл закрепить для служебных поездок. Я все порываюсь сообщить, что внешний вид молодых людей военного поколения не соответствовал паспортным данным, мы выглядели намного старше, да и мыслили не по годам, так как, миновав детство, повзрослели.

Не стал я ждать завтрашнего дня официального представления, а потихоньку сам решил электростанцию найти. Здание станции было выложено из кирпича, с большими окнами, разделенными перегородками на малые стекла, кровля железная, вокруг чистота и порядок. Да, еще цистерна топливная отгороженная стояла рядом с подъездной дорогой. При входе был коридорчик с несколькими комнатушками, с табличками на дверях. Бухгалтерская приоткрытой оказалась, где молодая особа что-то писала тщательно. На мой вопрос о хозяине, девушка уточнила, по какому вопросу и, узнав цель, сама повела меня вглубь машинного зала, где у дизеля возился смуглый мужчина с сухощавым лицом работяги (пухлолицые в конторах застревают). Александр Георгиевич повел меня в конторку и сразу сообщил, что давно готов к передаче станции, кладовой запчастей, оставшегося топлива с баком, ибо его предупредили о моем приезде. Сказал еще, что работу уже нашел в колхозе близкого селения, где механиком по тракторам работать будет. Принесла обед его жена, познакомились, накормили и меня вкусными котлетами с кашей, вина налили домашнего. Мария Федоровна, жена, с обидой поведала, что никакие они не буржуи, а трудяги. А станцию купил отец Санду (Александру), когда примечать стал, что сын лишь техникой увлекается. Вот Георгий продал свое поместье и приобрел станцию для сына в 1938 году. Стали электричество вырабатывать и продавать его тому, кто у власти когда стоял. Не шибко и разбогатели на станции за все годы, но неприятности постоянно возникали. Советы посадить хотели за сотрудничество с румынами, румыны — за работу на коммунистов. Не уничтожили Санду по простой причине: допотопный дизель не крутился без него.

Конечно, Морарь согласен был бы механиком работать и далее на станции с нормальной зарплатой, передав станцию власти, но Шумов сказал, что не положено бывших хозяев на работу принимать в советское учреждение, органы не позволят. Ведь станция для Санду, что сын родной, поэтому и переживает расставание.

Мне очень понравились эти люди, и я так же понял, что станции каюк без Александра Григорьевича, поэтому спросил о возможности связаться со столицей на станционном телефоне. Морарь уточнил, с кем говорить хочу, и связался с коммутатором.

— Здравствуйте, Борис Борисович, это беспокоит вас Тимофей. Локтев я из Меленешт, — орал я в трубку Игнатову, замминистра. Изложив вкратце обстановку, добавил, что Морарь сам станцию сдает, без принуждения, поэтому попросил разрешения на работу принять его, механиком. Меня облаяли, несмышленышем назвали и велели забыть это. Я в ответ огрызнулся, что оформляться не буду, домой завтра поеду, как специалист другого профиля, начальству это известно. Матюгнули опять, и велено было подождать немного, затем после паузы данные хозяина запросили, пообещав в течение двух дней ответ дать, может и хороший. Конечно, от такого ультимативного разговора с Игнатовым я весь вспотел, мне попить подали и просили не очень переживать за это. Еще мне посоветовали съехать с гостиницы, квартирку найти пообещали. Сам же я решил не спешить пока в отдел кадров комхоза до получения ответа.

Ответ на второй день пришел, разрешающий, к великому удивлению Шумова. Был еще звонок от Игнатова, который только одно спросил: «Как дела, Тимофей? Нормально? Будь». На следующий день Шумов представил меня коллективу электростанции. Помимо уже упомянутого механика Санду (красиво звучит), под мое начало стали бухгалтерша Даша Кузнецова, два монтера — Миша Сапожников и Мирон Сыргий, и контролер Бендер Аркадий Ильич. Последнего так уважительно назвал из-за возраста сорокалетнего и необычных хлопот, которыми меня доставал. Дело в том, что счетчиков в ту пору не было, и жители платили, исходя из мощности лампочки и их количества в доме. Стоимость же одной сороковаттной лампочки была внушительной по тем временам.

Так вот, выяснилось, что у всего управленческого персонала города, а их перевалило за сто, товарищ Бендер не контролировал никогда их потребление электричества, в то время как вечерами окна этих небожителей ярко высвечивались на фоне тусклых домиков вокруг. При первой же проверке, которую я с ним начал, были выявлены большие нарушения, которые в актах указывались с принудительной доплатой, конечно. Зампредседателя исполкома, возмущенный нашей проверкой, акт нарушения подписать отказался (при восьмикратном потреблении энергии относительно заявленной). Ну, и я по молодости прыть проявил, отключив его хату со столба. Конечно, он доплатил потом, но врагов я нажил много среди чиновников районного масштаба, которые куснуть пытались постоянно. Меня штрафанули за просрочку прописки, мотоцикл арестовали за отсутствие прав, акт составили за копку ям под столбы без разрешения исполкома, и т.д. Зато бухгалтерша Даша радостно сообщила, что деньги, поступившие за энергию, резко вверх подскочили. Вчера же капитан милиции на моем мотоцикле подъехал и попросил его прокатить до автобусной станции и к милиции. При прощании велел карточку принести для получения прав. Главное же было то, что жители, живущие не на центральных улицах, а в переулках, где электросетей не было, должны были сами столбы приобрести и провода для их подключения. А в переулках тех, на отшибе, догадайтесь, кто проживал? Правильно, вдовы да старики.

Игнатов вот мужиком оказался, помог. Правда и монтеры впервые так добросовестно трудились по подключению хибарок тех без дополнительной оплаты. Даже жлобина Сапожников свою лампочку ввернул в комнатушке бабы Веры хромоногой, и включил. Он свое не упустил на замене столба во дворе райкомовского сотрудника, содрав с него двойной тариф. На прошлой же неделе при возвращении с работы в районе одиннадцати ночи мне морду набили два охломона, сказав, что знать должен, за что. Догадывался.

*

Из холодной, неуютной гостиницы я съехал и снял угол у регистраторши поликлиники Любови Федоровны, младшей сестры Морарихи. Тетя Люба, как она попросила себя величать, была женщиной невысокого роста, всегда опрятно одетой в вязанные облегающие вещи, которые сама вязала. Муж лежал дома парализованный, поэтому хозяйка и регистраторшей стала, будучи хирургической сестрой. Хозяйка же мне и предложила столоваться у нее, постольку готовит для мужа три раза в день, запросив скромную оплату. Так что помимо теплого, тихого жилья и кормежки до отвала мне и желать нечего было, морду отъел, во!

Квартира состояла из трех комнатушек — спальни хозяев с выходом во двор, кухни приличной, проходной и моего салончика с парадным входом с центральной улицы города. Хозяев своих почти не видел, постольку на работе был с утра до ночи, до отключения дизеля, который я научился обслуживать под началом Санду. Виделся я с тетей Любой лишь за обедом в два часа дня, ненадолго. В ее поведении и разговорах не было и тени подавленности от постигшей ее трагедии, она всегда бодро, с улыбкой, подавала вкусные блюда мне, а мужу лежачему, напевая, поднос относила. Я с уважением относился к ее подвижнической жизни, к ее жизнелюбию. Поэтому когда я как-то ночью услышал ее всхлипывания на кухне, где она была, и узнал причину ее состояния, то сразу сам предложил отвезти на мотоцикле к матери в соседнее село. К счастью, у матери все благополучно оказалось, и самая маленькая сестричка, проживающая с ней, Лена, успокоила Любу, велев домой ехать. А всхлипы были у Любы из-за страшного сна, который увидела, где мать в конвульсиях смерти с жизнью расставалась. Вот и решилась проверить страшный сон, от которого чуть с ума не сошла. Благодарила меня затем искренне за поездку, извинялась, а на обратном пути весело со мной болтала в шуме мотоцикла, чокнутой себя обзывала, которая сама не спит и другим не дает, имея в виду меня.

Поездка как-то сблизила меня с хозяйкой, которая дистанцию со мной держала. Когда же я приболел в июле...

*

Начну по порядку. На наш городок обрушился сильный ветер с ливнем, который ломал, не глядя, все на пути. Столбов электрических много повалил, деревья, крыши легкие срывал. Вот вечерком тогда в центре опору магистральной сети повалило, провода порвало. А они, провода, под напряжением плясали по земле, искрясь во всю в лужах дождя. Я с Мироном Сыргий это обнаружили, объезжая на мотоцикле улицы. С подъезда поликлиники нас позвали на помощь. А там под навесом толпилось несколько человек около женщины бездыханной, которая, предположительно, поражена была шаговым напряжением. Мирона провода обесточить срочно послал, сам расставил пару человек для охраны аварийного участка. У тела женщины мужчина в белом халате топтался и неуверенно советовал заземлить ее, в яму влажную положить. Оттолкнув халат, нагнулся над женщиной и по всем правилам искусственное дыхание стал делать. Долго это делал, аж руки заныли, и она ожила, выплевывая дождливую воду со рта и моргая непонимающими глазами. Дальше ее в клинику отнесли, а подъехавший Мирон домой меня отвез продрогшего.

Простыл на славу, температурил, чихал. Но и лечили меня вовсю уколами, банками, порошками и горячим молоком. Вставать не позволяли, блаженствовал в постели от чтения, вкусных пирожков и теплого внимания сослуживцев. Пришел и супер портной городка цыган Мирча с женой, той самой, что я откачивал от удара током. Принесли целую кучу конфет и вина канистру. Еще Мирча сантиметром меня обмерил, сделав записи на бумажке. Местная же газета поместила карикатуру на меня, изобразив пиратом, вырубающим топором провода у советских граждан. Не забывали, как видите, напоминали, запугивали.

Во время моей болезни и Бендер в гости пожаловал как-то после работы, с вопросами ко мне якобы. На самом деле, как я понял, он к тете Любе пришел с просьбой записать его на прием к приезжему врачу урологу из столицы, ультра специалисту по деликатным делам. Люба скептически ответила, что не все у доктора получается, помнит, ее муж в бытность к нему ходил, а результаты не очень были, это уж точно. Ему же, Бендеру, доктор хорошо помог, надежно, но не надолго, прокомментировал контролер. Люба пообещала записать контролера к доктору, коль так просит. Бендер поблагодарил Любу, пообещав духи ей подарить, и уже на выходе громко выдал:

— Товарищ Локтев, вам тоже не помешало бы обследоваться у этого доктора, без стеснения. Да нет, Люба, это не только моя выдумка, сотрудники давно шепчутся. Как что? Да наша Дарья уж все ему показала с лестницы и не раз, а он ноль внимания, а Полинка с коммутатора сама говорила, как соблазняла, а он утёк... Может, не так было, Тимофей Васильевич? Молчит, видишь. Так я пошел. Выздоравливайте, товарищ Локтев.

После долгой, продолжительной паузы, Люба подошла ко мне и в лоб спросила про моё самочувствие, замявшись, добавила «мужское самочувствие». Я молчал, не зная, что сказать, но меня их обнаженные ноги выше колен действительно не привлекали, я об этом хозяйке сказал. Она покачала головой и выдала, что может и стоит доктору показаться. Конечно, Бендер нарушил наш с тетей Любой благостный тандем, сложившийся во время моего лечения.

*

Вскорости я выздоровел, на работу вышел, чтоб конфликты очередные создавать, уж такой характер. Так на первомайские праздники исполком с комсомолом навесили множество крашеных лампочек по всему центру города и в парке отдыха. Красиво очень и нарядно стало, но, когда пришли ко мне за подключением, я спросил на кого оформить, кто платить будет? Меня не поняли и в райком повели, воспитывали мучительно долго. Вечером оформил это все на себя и включил праздничные огни. Месячную зарплату ухлопал за два вечера на благо города. Копию платежки, что оплатил, в исполком письмом послал, и в районную газету. Нет, я не праведник, человеком быть тогда хотел. Потом желания те исчезли, электоратом послушным стал…

В субботу, прямо с утра, портной Мирча мне брюки пошитые принес. Сели как влитые, денег не взял, да их и не было у меня. Тетя Люба тоже мне торжественно подарила серый свитер, который сама связала. Совпали как-то неожиданно подарки, которые меня преобразили в красавца, как толковали дарители, радостно меня оглядывая. В эту же субботу, после обеда парень повестку с военкомата принес с указанием в понедельник с вещами явиться. Тетя Люба только выдала:

— Добили-таки мальчика, сволочи. Он и пожить-то не успел, а туда же… в солдаты. Да и ты хорош — против течения попер. И срочность какая, прямо с... Сволочи. То, что мамка замуж вышла, я поняла, но надо ей сообщить о повестке. Что? В ГДР живет? Далече говоришь, ни до тебя ей с детишками малыми… Иди, Тимоша, погуляй, с друзьями пообщайся, но в десять домой, понял? Иди уже, нет в новом пойдешь. Нагнись, лоб подставь... За что спасибо-то? Вот чудак, родненьким мне стал, уедешь, скучать буду...

*

Вернулся рано, настроение барахлило, что вот меня выжили, когда так сработался. А опасения, высказанные Бендером, меня тоже беспокоили — девушек избегал. Разделся, лег, но света не включал, читать не хотелось.

— Тимофей, я завтра пирог испеку, мясного приготовлю, а ты друзей пригласи, проводы устроим. Тимоша, не переживай, все будет хорошо, увидишь. Нет, температуры нет, а чего скис? Ха, да я сама проверку сделаю тебе, тетя Люба все может! Глазки прикрой и молчи. Так, грудь погладили мальчику, еще, откинь одеяло, так… Туточки руки приложу, погладим... Тьфу, паскудник, а ты говоришь — доктор, доктор… Все в порядке, Тимоша, ты нормальный парень. Спокойной ночи... руку-то мою отпусти, ну. Грудь еще погладить могу. Бедный парень, тебе просто ласка женская понадобилась, знай... Я так рада за тебя... Нет, милый, нельзя...

*

Раннее утро, оконце небольшое луч солнца ко мне направило, прямо в постель, где я блаженствую, позабыв все на свете.

— Тимоша, халатик мне подай, вставать пора, занятия, милый, закончены... Что, что? Дополнительного урока просишь? Вот бандит! Гореть мне в аду, это уж точно, знаю.

*

У военкомата собралось неожиданно много народу меня провожать, даже не ожидал такого, заволновался, горло перехватило. Мне руки жали, вернуться живым желали, какие-то пакеты совали, приехать еще в городок приглашали. Люба молча в сторонке стояла, глотая слезы. Подали военный автобус, объявили посадку на новый маршрут по жизни. Садясь в автобус, я еще раз оглянулся, прощаясь с городом, друзьями и своим восемнадцатилетием.