vavikin — Пятая планета. Глава 10

— Долго еще нам идти? — заныл Синглар.

— Нет, — ответил ему голос в его голове.

— Ты говорил так два дня назад, а с тех пор ничего не изменилось.

— Вокруг нас больше нет болот.

— Зато эти шпалы кажутся бесконечными! Знаешь, ты может быть и хороший собеседник, но ты все-таки шакал, и мне просто необходимо увидеть нормальных людей, чтобы убедиться, что я не спятил.

— Ты не спятил.

— Твоего слова мне мало.

— Тогда прими это как должное.

— Что значит, принять, как должное?! — Синглар подвернул ногу и упал, ударившись о трухлявые шпалы.

— Твоя судьба не станет прежней, мечтатель.

— Я не хочу.

— У тебя нет выбора.

— Черт! — Синглар поднялся на ноги. — Когда ты приведешь меня к Флавину, честное слово, я придушу его собственными руками!

— Я никуда тебя не приведу, мечтатель.

— Это, что еще за новость?! — Синглар снова споткнулся. Упал. Выругался.

— В тумане нельзя никуда прийти, мечтатель, — шакал высунул язык и толи тяжело дышал, толи к чему-то прислушивался. — Ты можешь идти по этим шпалам целую вечность, но не сдвинешься и на шаг.

— Хочу домой!

— Тише.

— Мне нужно забрать рубашки из прачечной! У меня планы на выходные!

— Закрой пасть, мечтатель! — шакал для верности клацнул зубами, схватил Синглара за штанину и заставил уйти с железной дороги.

Трамвай вынырнул из тумана совершенно бесшумно. Желтая, съеденная временем краска. Красные полосы по бокам и такое неестественно громкое для этих мест «дзинь», когда открылись двери, впуская пассажиров.

— Хоть какое-то разнообразие! — проворчал Синглар, выбирая себе место у окна.

Шакал запрыгнул на соседнее сиденье, вытянулся, положил голову на передние лапы, закрыл глаза. Трамвай вздрогнул и бесшумно поплыл дальше. Шакал заснул, виляя сквозь сон хвостом и скаля зубы. Какое-то время Синглар наблюдал за ним, потому что за окном ничего не было кроме тумана, затем тоже заснул, проснулся, увидел туман, опять заснул. Время окончательно потеряло значение. Здесь в этом сжатом мире за ним сложно было следить. Особенно когда вокруг ничего не меняется. Почти не меняется.

— Эй, проснись! — сказал Синглар шакалу, увидев, как из тумана начинают проявляться серые здания, уходящие в такое же серое небо.

Трамвай остановился.

— Наша остановка, — сказал шакал, выходя из трамвая.

Их окружил серый город. Туман развеялся. Трамвай ушел. Не осталось даже железной дороги. Лишь серые бесконечные улицы и такие же серые люди. Серые лица, серые плащи… Серый мир под серым небом. Синглар шел по улицам города и то, что было вокруг, угнетало его еще больше, чем туман, из которого их вывез трамвай. Там, в тумане, у него была надежда, здесь, у него не осталось уже ничего, словно этот город высосал все надежды. У него, у случайных прохожих, у всех кто попадал сюда.

— Не все так плохо! — сказал шакал и исчез, нырнув в темную подворотню. Остался лишь голос в голове Синглара. — Иди налево, — говорил шакал. — Иди направо. Стой. Снова иди. Снова налево, затем снова направо…

— Хватит! Не могу так больше! — не выдержал Синглар.

Вокруг были все те же серые стены, что и прежде. Серые люди толкали его плечами, спешили куда-то, словно неумолимый поток, уносящий жизнь в одну огромную мясорубку. Все было каким-то безжизненным, ненастоящим, словно из этого мира высосали всю краску, все фантазии и мечты.

— Никуда больше не пойду! — Синглар хотел сесть на тротуар, но поток людей не позволил ему сделать этого. Он нес его все дальше и дальше. Можно было лишь выбирать направление. — Черт!

— Не паникуй, — шакал, казалось, надсмехался над ним, но сейчас, этот голос был единственным, что напоминало ему о том, что он не один из этих серых людей. — Ты же не хочешь, чтобы я ушел?

— Нет! — Синглар схватился за воздух, словно это могло что-то значить.

Идущая впереди женщина обернулась. Серое лицо. Серые глаза. Серое, ничего не значащее платье и такой же взгляд. Серый. Безразличный.

— Извините, — Синглар смущенно отпустил ее локоть.

— Не важно. — Ее каблуки зацокали вновь, унося это черно-белое видение прочь.

— Не важно, — повторил Синглар. Да, казалось, здесь все не имеет значения. Лишь только серость. Лишь только это неизбежное движение к мировой мясорубке. — Скажи мне, что я не сошел с ума! — взмолился Синглар.

— Ну, я не знаю…

— Не издевайся! Мне и так не по себе!

— А мне каково? Ты, по крайней мере, похож на них, а на меня они вообще наденут ошейник и посадят в клетку.

— Думаешь, это смешно?! — захныкал Синглар, но слез не было.

В этой толпе нет времени плакать. От охватившего отчаяния Синглар хотел закричать, но и это ему не удалось. Можно было лишь идти в сером потоке людей и быть таким же серым.

— И никаких тебе компромиссов, — подхватил эту мысль словоохотливый шакал. — Совершенно никаких!

— Надеюсь, хоть Флавин остался прежним, — сказал Синглар.

— Твое право, — сказал шакал.

Они добрались до дома Флавина, постучали в закрытую дверь. Выждали около минуты и снова постучали.

— Да иду я, иду! — послышался голос Габу.

Она открыла скрипучую дверь. Этот серый мир превратил ее в неряшливую домохозяйку, от былой красоты которой остался лишь засаленный передник, да развешенные детские пеленки по всей квартире. Синглар вдруг подумал о том, как выглядит он сам. Остались ли в нем еще краски, надежды?

— Тебе не плевать? — спросил шакал. — Думаешь, здесь есть кому-то дело до того, как ты выглядишь?

— Я… — Синглар встретился взглядом с Габу, и мысли в голове окончательно спутались.

Она стояла перед ним, запрокинув голову, и раздраженно смотрела ему в глаза. Ее губы были сухими. Никакого блеска. Никаких ярких цветов. И никакой радости встречи.

— Флавин, — пробормотал Синглар.

— Его нет. — Габу сдула со лба прядь сальных волос.

Где-то в квартире заплакал ребенок. Оставив дверь открытой, Габу пошла его успокаивать. Синглар оглядывался, надеясь, что увидит говорящего шакала. Никого. Голос в голове и тот стих. Может быть, он сходит с ума?

— Ненавижу тебя, Флавин, — Синглар вошел в квартиру. Пыльная обувь, пара серых плащей, дурацкая шляпа на вешалке. Ребенок перестал плакать. Синглар видел, как Габу кормит его грудью. — Мне казалось, что ты только… Что ты недавно… — Синглар пытался подобрать нужное слово.

— Здесь время течет незаметно, — сказала Габу. — Не пытайся сравнивать этот город с Андерой.

— А ты? Ты вспоминаешь?

— Иногда. — Габу положила ребенка на кровать и спрятала под передник свою грудь. Когда-то, теперь уже казалось так давно, Синглар завидовал Флавину, уложившему в свою постель эту желанную женщину, сейчас же, он смотрел на ее обнаженную грудь и не чувствовал ничего. Габу подошла к нему. Запрокинула голову. — Какого черта ты пришел сюда?

— Я? — Синглар подумал, что если сейчас расскажет Габу про говорящего шакала, зеленых тварей, едва не сожравших его, туман, трамвай и прочее, то не то что она, он сам поверит, что с его головой что-то не так. — Я не знаю.

— Что ты не знаешь, Синглар?

— Ничего не знаю, — ему показалось, что сейчас его либо вырвет, либо он потеряет сознание.

Он громко сглотнул. Его лицо покрылось потом. «Это сон, — говорил он себе. — Просто сон. Сон. Сон…»

— Ну, хватит с меня, — Габу шагнула на Синглара, заставляя попятиться. — Я хочу, чтобы ты ушел. Не знаю, зачем ты здесь, но мне еще прибраться нужно, ужин приготовить…

— Флавин, — напомнил ей Синглар, безропотно позволяя выставить себя вон. — Где я смогу его найти?

— Флавина-то? Этого алкоголика? — Габу облизнула губы, назвала, словно выплюнула, адрес бара.

Снова заплакал ребенок. Сквозняк принес с кухни запах чего-то горелого. Габу выругалась, захлопнула перед носом Синглара входную дверь, оставив одного в сером, пропахшем бетоном подъезде.

— Мне конец, — прошептал он, и мир вокруг него стал еще более серым.

На ватных ногах он вышел на улицу. Поток людей подхватил его, понес вдоль улицы. Драный шакал перестал прятаться и бежал рядом.

— Что уже не боишься оказаться в зоопарке? — спросил Синглар.

— Нет. Не боюсь, — протявкал шакал. — Эти люди не верят в говорящих шакалов. Они скорее тебя посадят в сумасшедший дом, если узнают, что ты говоришь со мной, а меня, как бездомного пса, пожалеют и дадут похлебки.

— Вот как? — Синглару почему-то захотелось дать ему пинка.

— Только попробуй, и я сразу отхвачу тебе пол задницы, — сказал шакал и облаял какую-то убогую псину, мочившуюся на столб.

Синглар увидел такси, махнул рукой. Серая машина свернула к серой обочине. Таксист опустил стекло, посмотрел на Синглара, на шакала у его ног.

— Пес ваш?

— Да, выходит что мой.

— Животных не повезу.

— А если в багажнике? — предложил Синглар не без злорадства.

— Я тебе это припомню, — пообещал шакал.

Синглар не ответил, дождался, когда водитель усадит шакала в багажник, затем забрался на заднее сиденье грязного такси, закрыл глаза. Еще один поток, но на этот раз автомобильный нес его куда-то, но ему уже было все равно. Не нужно открывать глаз, чтобы увидеть серый невзрачный мир за окном. Все одинаковое. Все бесчувственное. Снаружи. Внутри.

— С вас тридцатка, — недовольно буркнул таксист, останавливая машину.

Синглар расплатился с ним своими часами, от которых здесь все равно не было проку.

— Эй, псину свою забери! — заорал ему вдогонку таксист.

Синглар выругался. Шакал выпрыгнул из багажника, облаял его, побежал к дверям бара, остановился, снова начал лаять.

— Нужно было оставить тебя в такси, — сказал Синглар.

— Нужно было оставить тебя в тумане! — парировал шакал.

Синглар стиснул зубы, заставляя себя не отвечать, не думать. Они вошли в бар. Флавин был там, где и сказала Габу. Даже столик в сером пропахшем кислым пивом баре был именно тот, о котором она говорила. Несколько секунд Синглар недоверчиво смотрел на своего друга, словно все это могло быть обманом, розыгрышем, шуткой, издевкой.

— Флавин? — осторожно позвал он.

Друг поднял глаза, встретился с ним взглядом.

— Флавин! — просиял Синглар, распахивая свои объятия. — Старый добрый Флавин в этом скучном сером мире! — ему хотелось его расцеловать. Такой знакомый, такой родной клочок Андеры! Но почему он не радуется вместе с ним? Почему не распахивает объятия.

— А, это ты… — протянул Флавин, дождался, когда Синглар сядет за стол, подвинул к нему бутылку пива.

— Флавин…

— Просто пей, — он позвал официанта и заказал еще. Они выпили. Выпили в молчании. Затем выпили снова. И снова... — Не бойся, — сказал Флавин, когда Синглар отказался от шестой бутылки. — От этого пойла почти невозможно опьянеть. По крайней мере я не пьянею… — он огляделся по сторонам и тихо выругался, увидев пьяные сальные лица остальных посетителей.

Синглар смотрел на него и думал, что от прежнего друга остались лишь горящие голубые глаза, да и те стали какими-то потухшими, блеклыми, отчаявшимися.

— Флавин…

— Я знаю, Синглар.

— Что ты знаешь, Флавин?

— Что ты пришел забрать меня домой, — он вытянул руку и потрепал сидевшего у стола шакала за шкирку.

— Нет, Флавин.

— Что нет?

— Я сам не знаю, зачем я пришел к тебе, — признался Синглар.

Шакал потянул его за штанину, попросил налить пива в тарелку.

— А то, сам понимаешь, мне из бутылки как-то не очень.

— Понимаю, — Синглар посмотрел на Флавина.

Флавин подвинул ему тарелку.

— Фисташки оставь! — сказал шакал. — Погрызу, пока вы тут в знаю-не-знаю играете.

— Ладно, — Флавин пожал плечами.

— Так ты тоже слышишь его? — недоверчиво спросил Синглар.

— Удивлен?

— Я уже не знаю, чему удивляться, а чему нет.

— Вот это правильно, — Флавин подвинул ему еще одну бутылку пива. — Пей. Так здесь проще.

Он снова позвал официанта и заказал еще пару бутылок пива. Синглар послушно взял новую бутылку, выпил, налил шакалу, снова выпил и снова, и снова… Все как-то перестало иметь значение. Даже утром. Лишь болела голова, но смысла это ничуть не прибавляло. Они спали с Флавином на узком диване. Вдвоем, в обнимку. В спальне переодевалась Габу. Синглар видел ее, но эта нагота не возбуждала его. Серая и невзрачная.

— Неужели здесь все женщины такие?

— Все, — заверил проснувшийся Флавин. — У меня больше года ничего не было.

— Больше года?! — Синглар начал искать взглядом шакала, как единственное лекарство от этого всепроникающего безумия.

— Я ухожу на работу, — заявила Габу, укладывая ребенка в коляску. — Пока не придет Полин, не смей никуда уходить, понял? — она впилась в своего супруга колючим взглядом.

Флавин кивнул, Синглар смущенно опустил голову.

— Типичные алкоголики, — скривилась Габу.

Когда она ушла, шакал вылез из-под дивана.

— Попить бы чего… — сказал он, пытаясь спрятать в пасть распухший язык.

— Нам всем плохо, — пожалел шакала Синглар, вытянул руку, чтобы потрепал его за шкирку.

Шакал зарычал. Флавин поднялся на ноги, открыл кран с холодной водой и сунул под него голову.

— А ведь клялся в вечной любви! — покачал головой шакал.

— Все было не так, — теперь Флавин жадно пил холодную воду. — Я не подписывался жить в этом городе, — он услышал звонок в дверь, вытер лицо и пошел открывать.

— Привет, — сказала Полин, прошла в квартиру, увидела Синглара, смутилась, невнятно поздоровалась, спешно подошла к коляске с ребенком. — Габу давно ушла? — спросила она Флавина.

— Не очень.

— Ничего не говорила?

— Только, что я алкоголик.

— Я имею в виду, ничего не просила передать мне?

— Тогда нет. — Флавин снова ушел в ванную, закрыл дверь, но было все равно слышно, что его вырвало.

— А ведь был таким хорошим адвокатом! — сказал Синглару шакал, выбираясь из-за дивана. Сказал голосом в его голове.

Синглар не ответил.

— Это ваша собака? — спросила Полин, увидев шакала.

Синглар пожал плечами, огляделся.

— Наверно моя.

— А Габу не против, что вы привели ее сюда? Здесь все-таки ребенок, — она услышала, как Флавина снова вырвало, и решила, что будет лучше открыть окно.

— Давно он стал таким? — спросил Синглар, показывая глазами на ванную, где заперся Флавин. Она пожала плечами. — А Габу?

— А что не так с Габу?

— Она раньше была совсем другой, а сейчас…

— Не сияет?

— Что? — растерялся Синглар.

— Когда мы познакомились, мне казалось, что она и Флавин сияют.

— Сияют?

— Да-а… — замялась Полин. — Это было так странно, словно…

— Словно они из другого мира? — помог ей Синглар. Полин бросила на него напуганный взгляд.

— Откуда вы… — она поджала губы, заставляя себя молчать.

— Не бойся, — прозвучал голос у нее в голове. — Он тоже пришел с Андеры.

— Кто это? — испугалась Полин, огляделась, решив, что в комнате есть кто-то еще. Кто-то, кого она не заметила.

— Ну, почему же не заметила... — снова прозвучал у нее в голове чей-то голос.

Полин опустила глаза. Шакал встретился с ней взглядом и подмигнул. Мир вокруг завращался, закружился в дьявольском хороводе.

— Не забывай дышать, — говорил шакал. Говорил голосом в ее голове. — Глубже, глубже. Вот так. Да.

— Что с тобой? — растерялся Синглар, увидев, что Полин держится рукой за стол, чтобы не упасть.

Она посмотрела на него большими, напуганными глазами, затем на шакала, снова на Синглара.

— Это… это… он… он…

— Он тоже говорит с тобой? — помог ей Синглар.

Она кивнула, и Синглару показалось, что ее глаза стали еще больше.

— Как такое возможно? — шепотом спросила Полин.

— А как было возможно то, что ты видела сияющих людей? — спросил ее чужой голос в голове. — А тот кристалл, который ты носишь на шее, но не помнишь, откуда он у тебя?

— Кристалл? — Полин растерянно прижала руки к груди.

— О чем он говорит тебе? — спросил Синглар.

— Я не понимаю, — сказала Полин, увидела, как шакал встал на задние лапы, заглянул в коляску, охнула, подбежала, желая спасти ребенка, увидела улыбку девочки, тянувшей к мохнатой морде шакала свою крохотную руку. — А ну уйди от нее! — закричала Полин, схватила веник, ударила им шакала.

Ребенок в коляске испугался и заплакал.

— Не думаю, что он причинит кому-то вред, — вступился за шакала Синглар.

— А мне плевать! — Полин снова замахнулась веником.

Шакал поджал хвост и кружил возле коляски, словно готовясь к прыжку. Плач ребенка стал громче, надрывнее.

— Флавин! — закричала Полин. — Флавин, пусть твой друг уйдет и заберет свою собаку! Флавин! — ее голос сорвался.

Шакал зарычал, сжался в пружину и прыгнул на Полин. Его передние лапы ударили ее в грудь, сбили с ног. Полин упала на спину, ударилась головой. Шакал прижал ее к полу, заглянул в глаза, машинально продолжая рычать.

— Иногда это тело становится очень сложно контролировать, — услышала Полин его голос. Струйка слюны вытекла из пасти шакала, упала ей на щеку. — Это зверь. Понимаешь? А зверя не нужно будить. Даже если им управляет номмо. Он все равно может вырваться.

— Номмо? — Полин жадно хватала ртом воздух. — Так вы первородный? Вы тот, о ком рассказывали Флавин и Габу? Но… — она хотела сказать что-то еще, но мысли поплыли куда-то вдаль, прочь.

Полин и не заметила, как потеряла сознание. Глаза закрылись на мгновение, а затем она уже поняла, что лежит на диване. Синглар и Флавин сидят за столом и пьют кофе. Ребенок сидит на кровати. Шакал перед ним на полу. Ребенок и шакал смотрят друг на друга. Ребенок улыбается, и, кажется, что шакал улыбается тоже.

— Так это… это… — Полин громко сглотнула. — Флавин? Это что... — она вспомнила рассказы Габу об отце ребенка. Вспомнила рассказы о малани. Вспомнила, и ей показалось, что она сейчас снова потеряет сознание.

— Не волнуйся, — шакал повернулся к ней. Желтые глаза вспыхнули. — Когда был зачат этот ребенок, у меня было другое тело.

— Это, правда? — Полин повернулась к Флавину. — То, что эта псина… этот… то что он сейчас сказал?

— А что он сказал?

— Что раньше у него было другое тело.

— И не одно, — добавил шакал.

— Флавин?

— Думаю, да, — сказал Флавин, морщась от горячего кофе, обжигающего губы. — Надеюсь, что да.

— Я тоже… надеюсь… — Полин снова шумно сглотнула.

Флавин предложил кофе. Она села за стол. Все казалось нереальным, неестественным. Где-то далеко рассмеялся ребенок. Ребенок номмо. Ребенок первородного, которого не должно быть в этом мире. В этом сером и скучном мире.

— Не волнуйся, мы скоро уйдем, — сказал шакал.

Полин кивнула, посмотрела на ребенка, на Флавина, на шакала.

— Твой кофе, — Синглар по-хозяйски подвинул ей чашку.

Полин снова кивнула, сделала несколько спешных глотков, обожгла губы, поморщилась. Флавин обернулся, посмотрел на настенные часы за своей спиной. Полин проследила за его взглядом. Был почти полдень. Безликий полдень еще одного безликого дня.

— Скоро Габу придет на обед, — сказал Флавин.

Синглар кивнул. Полин тоже зачем-то кивнула, сделала несколько глотков кофе. На этот раз осторожно, бережно, стараясь не обжечься. Снова послышался смех ребенка. Шакал подпрыгнул, описал в воздухе причудливый пируэт и ловко приземлился на лапы. Девочка на кровати неуклюже захлопала в ладоши. Шакал снова подпрыгнул. Полин отвернулась, посмотрела за окно. Где-то там был ее мир. Ее скучный, бессмысленный мир. Одинаковый, однообразный.

— А вот и я, — сказала Габу, открыв входную дверь своим ключом. Она поздоровалась с Полин, потрепала своего ребенка за щеку и пошла мыть руки. — Останешься с нами на обед? — предложила она Полин.

Полин кивнула. Габу улыбнулась, начала разогревать приготовленную еще день назад пищу.

— Кажется, вечером пойдет дождь…

— Можешь не притворяться, — тихо сказала Полин. — Я все знаю.

— Знаешь что? — Габу растерянно хлопнула глазами.

— Что вы уйдете сегодня.

— Уйдем? — Габу посмотрела на Флавина, на Синглара. — Интересно, кто это так решил?!

— Думаю, он, — Полин указала взглядом на притихшего шакала.

— Он? — Габу долго смотрела на него, затем тихо выругалась, ушла в спальню. Оставленная на плите еда пригорела.

— Я выключу, — сказала Полин, хотя никто кроме нее и не собирался этого делать. Молчание угнетало. Серое, громоздкое молчание, как и весь мир за окном. — Кто-нибудь будет суп? — спросила Полин.

Флавин и Синглар отрицательно покачали головой.

— А я похлебаю, пожалуй, — сказал шакал.

Она налила ему суп в тарелку, поколебалась мгновение, затем поставила тарелку на пол. Он подбежал к еде, негромко зарычал, заставляя ее отойти и начал жадно лакать. «И это первородный?» — подумала она, увидев, как он ест.

— Это всего лишь шакал, — услышала она голос в своей голове. — Первородному не нужна еда. Но это тело… Иногда противостоять его инстинктам и потребностям становится очень сложно.

— Понятно, — Полин кивнула, посмотрела на ребенка. Из спальни вышла Габу. Она переоделась в джинсы и кофту. В руках у нее была небольшая сумка, которую она брала на прогулку с дочерью.

— Я взяла только то, что пригодится ребенку, — сказала Габу.

Шакал одобрительно клацнул зубами, вылизал пустую тарелку. Флавин и Синглар поднялись из-за стола. Никто не замечал Полин, словно ее и не было здесь. Они просто уходили. От нее, из этой квартиры, из этого мира.

— Можно мне с вами? — спросила Полин.

Габу остановилась. Флавин и Синглар вышли за дверь. Замыкавший процессию шакал завертелся на месте, пытаясь поймать надоевшую блоху.

— Я не буду обузой, — Полин заглянула Габу в глаза. — Пожалуйста. Я не смогу здесь без вас. Уже не смогу. — Она подумала, что все эти уговоры бесполезны и подавила подступившие к глазам слезы. — Пожалуйста, — сказала Полин, обращаясь теперь только к шакалу.

— А пусть идет, — сказал он и недовольно зарычал, так и не сумев избавиться от блохи. — Никогда больше не буду вселяться в тела животных. Никогда! — он хрипло тявкнул несколько раз и побежал по лестнице вниз, клацая когтями о бетонные ступени. Они вышли из дома.

— Не хочешь проститься с отцом? — спросила Габу.

Полин задумалась, затем спешно качнула головой.

— Снова ночевала у сестры?

— Угу.

— Тогда понятно, — Габу улыбнулась. — Хочешь понести ребенка?

— Хочу, — Полин улыбнулась в ответ.

Серая толпа подхватила их, понесла куда-то прочь из этого бесконечного города.

— Когда я была маленькой, мне казалось, что у этого города нет конца, что весь мир и есть этот город, — сказала Полин, надеясь, что Габу слышит ее. — А потом я встретила тебя и Флавина. Познакомилась с вашей дочерью. Узнала ваши истории… — они свернули в серую подворотню. Знакомую подворотню. — И все изменилось, — растерянно сказала Полин, огляделась по сторонам, борясь с охватившим ее чувством дежа вю. Серый мир остался где-то далеко, в прошлом. Или будущем. — Такое чувство, что я здесь уже была, — сказала Полин, увидела дверь, увидела струившийся из-под нее туман, вздрогнула. — Здесь был еще старик, — сказала она.

— Старик? — Габу растерянно огляделась по сторонам. — Когда?

— Я не помню, — Полин увидела, что дверь в стене начинает открываться, попятилась назад.

Тумана стало больше. Он заполнял подворотню, скрывал выбоины в асфальте, лужи, мусор. Полин показалось, что сейчас она снова потеряет сознание. Если из двери выйдет старик в рыбацком плаще, то точно потеряет.

— Возьми, пожалуйста, ребенка, — попросила она Габу.

— Хочешь остаться?

— Нет, просто… — Полин замерла, увидев на пороге окутанный туманом силуэт, решив, что это тот самый старик, которого она видела когда-то здесь, но не помнит.

Дряхлый старик, немощный. Старик, который пугал ее. Или же это были дверь и туман? А может, все вместе? Силуэт в дверном проеме вздрогнул, перешагнул через порог. Девушка. Полин шумно выдохнула.

— Ну и дыра! — сказала Плиора, оглядываясь по сторонам. — Сколько раз здесь бывала, но так и не привыкну к этой серости, — она окинула взглядом Габу, Флавина, Синглара, задержалась на Полин, затем увидела шакала. — Мило. Никого получше найти не мог? Девчонка, например, выглядит молодой и крепкой.

— У меня вообще-то есть имя, — обиделась Полин, но никто не обратил на нее внимания, лишь тумана становилось все больше и больше. И мир. Мир за дверью. Полин смотрела в его бесконечную даль и знала, что видела это прежде.

— Пора уходить, — услышала она в голове голос шакала, голос номмо, голос из прошлого.

— Что, черт возьми, происходит? — спросила она, но шакал уже нырнул в туман.

— Подожди! — крикнула Полин, устремляясь за ним.

— Ого! — Плиора спешно отошла в сторону, уступая ей дорогу.

— Да что не так с этой девчонкой? — растерялась Габу.

Флавин встретился с ней взглядом и пожал плечами.

— А я тем более не знаю, — сказал Синглар.

— Нужно уходить! — поторопила их Плиора.

Где-то далеко в тумане, в мире подпространства, вскрикнула Полин. Габу позвала ее по имени. Она не ответила.

— Иди, посмотри, что с ней! — зашипела Габу на Флавина.

— Должно быть, она увидела Джейн, — сказала им Плиора. — Это девушка Кафланда. Полукровка. На половину человек, на половину берг.

— Полин, с тобой все в порядке? — недоверчиво прокричала Габу.

— Уже, да, — отозвалась Полин. Голос ее дрожал.

— Все слишком зыбко, все слишком шатко, — бормотал шакал, и голос его раздавался в головах у всех, кто был рядом.

Полин тоже слышала его. Слышала, но не могла оторвать взгляд от напугавшей ее пары. Туман был достаточно густым, но она все равно видела, насколько уродлив Кафланд и его подружка. Особенно подружка. Джейн смотрела на Полин и этот взгляд пугал ее больше тумана и всего, что сейчас было вокруг… Хищный взгляд, плотский…

— Кажется, ты ей нравишься, — шепнула Плиора на ухо Полин.

— Все слишком зыбко, все слишком шатко, — раздался снова у них в головах голос шакала, голос номмо. Голос, в котором звучали возбуждение и тревога.

Первородный был взволнован, нетерпелив, напуган близостью развязки. А что развязка близка, он не сомневался в этом.

— Отойди в сторону, бестолочь! — прикрикнул он на Синглара, схватил его за штанину и потащил прочь с железнодорожных путей.

Трамвай вынырнул из тумана. Внезапно, бесшумно.

— Потом скажешь спасибо, — шакал для верности щелкнул зубами, забрался в трамвай, устроился у окна и долго вглядывался в туман, хотя вокруг ничего не было видно.

Ребенок Габу поначалу долго плакал, словно ему не нравилась эта поездка, затем заснул, и все предпочитали молчать, чтобы не разбудить его. Полин устроилась на свободном сиденье, смотрела какое-то время за окно, затем задремала. Оставив Кафланда, Джейн хотела пересесть к ней, но шакал зарычал на нее, заставил вернуться на свое место.

— Чтоб ты сдох! — огрызнулась она.

— Не исключено, — шакал снова тихо зарычал.

Джейн вернулась к Кафланду, обняла его, зашептала ему что-то на ухо. Он покраснел, стыдливо огляделся по сторонам. Наблюдавший за ними Синглар спешно отвернулся.

— Как думаешь, куда мы едем? — спросил он, отозвав Флавина в сторону.

— Я не знаю.

— А она? — Синглар кивком головы указал на Габу. — Кажется, ты говорил, что у нее в голове были какие-то воспоминания Юругу?

— Если и было, то навряд ли что-то осталось.

— Но она доверяет ему.

— Он отец ее ребенка. Какая-то часть его — отец.

— А ты?

— А что я? Лучше уж куда-то ехать, чем оставаться в том проклятом городе.

— Но ты тоже не веришь ему?

— Он — первородный.

— Мне все равно.

— Тогда зачем ты пришел с ним ко мне? Оставался бы на Андере с Джо.

— У меня не было тогда выбора.

— А сейчас он у тебя есть? — начал злиться Флавин.

— Если не заткнетесь и разбудите ребенка, отгрызу вам яйца, — зарычал на них шакал.

— И ты говоришь, что это первородный?! — всплеснул руками Синглар.

Флавин не ответил, занял свободное место, закрыл глаза. Синглар подсел к Габу, долго собирался с мыслями, желая начать разговор, затем заметил, что она спит, тихо выругался себе под нос, ушел в переднюю часть трамвая, где должен был сидеть водитель.

— Хочешь сойти? — спросил его голос в голове.

— Сойти? — Синглар выглянул за окно. — Да здесь ничего нет, кроме тумана!

— Здесь есть болота и те зеленые твари, отцом которых ты чуть не стал. Помнишь?

— Очень смешно! — скривился Синглар. Номмо рассмеялся у него в голове. Нервно, почти истерично.

Туман за окном расступился. Трамвай выполз из низменности на новую пустошь, затем снова нырнул вниз. Где-то здесь были брошенные хижины последних флориан. Они ушли отсюда, когда появилась железная дорога. Ушли дальше, в пустоту, неизвестность. Ушли за границу изведанных земель подпространства, за край этого мира. Или же в его центр? Трамвай добрался до последней остановки, сделал петлю и пополз назад. Пассажиры проводили его взглядом.

— И что теперь? — спросил Синглар. — Куда ты, черт возьми, завес нас? — он увидел, как шакал убегает, поджав хвост и громко выругался.

— Думаю, нам лучше идти за ним, — сказала Габу, оглядываясь по сторонам.

Туман снова проглотил их. Мокрый, холодный туман. Земля под ногами стала мягкой, словно они шли по живому существу, которое дышало, чувствовало их шаги. Несколько раз им на пути встречались пустые хижины, с провалившимися крышами. Хижины флориан, но хозяев нигде не было. Ни живых, ни мертвых.

— Так вот, значит, где ты родился, — сказала Джейн, крепче прижимаясь к Кафланду.

Какое-то время он рассказывал ей то, что запомнил, когда был ребенком, затем стих, признавая, что они зашли слишком далеко, даже для флориан. Белый туман окрасился в бледно-розовые цвета, то тут, то там, стала появляться редкая растительность. Под ногами копошились крошечные твари, прячась в пористой земле.

— Такое чувство, еще немного и мы увидим какой-нибудь город, — сказал Синглар.

— Может быть, твои предки переселились и живут теперь здесь? — спросила Кафланда Джейн.

— Сильно сомневаюсь, — он недоверчиво огляделся по сторонам.

— Ты тоже это чувствуешь? — спросила его Габу.

— Чувствую что?

— Что за нами кто-то идет, — она ждала больше минуты, но так и не получила ответа. — Полин?

— Может быть, ты просто устала? — предположила девочка.

— Флавин? — позвала Габу.

Он обернулся. В бледно-алом тумане его лицо выглядело белым и изможденным.

— Что с тобой? — спросила Габу.

— Я устал.

— Черт! Плиора, сколько нам еще идти? — Габу споткнулась о старый, сгнивший корень.

Ребенок на ее руках проснулся и снова начал плакать. Туман то поглощал его голос, то искажал, то усиливал. Какое-то время Габу и Полин пытались успокоить его, затем сдались, привыкли, словно он плачет уже целую вечность, словно его слезы — это что-то постоянное и неизменное, которое было с ними почти всегда. Потом ребенок стих. Никто не заметил этого. Снова заплакал и снова стих.

— И все-таки за нами кто-то идет, — Габу остановилась в очередной раз, огляделась.

— Может быть, это само место? — предположила Полин.

Ей казалось, что они идут без остановки несколько дней. Хотелось спать, есть, пить, но в тоже время, она знала, что сможет так идти еще очень долго. Дни, недели, месяцы, может быть, всю свою жизнь. Она вспомнила трамвай, который вез их до последней остановки, вспомнила, как он развернулся и пошел обратно. «Может быть, это не зря? Может быть, мы не должны быть здесь?» — подумала она и хотела сказать об этом Габу, когда мертвый лес, сквозь который они шли, начал редеть, расступаться.

Туман стал менее плотным, обнажив, подступившие с боков серые горы, поверхность которых дрожала, переливалась иссиня-черными цветами. Их вершины терялись в высоком небе. Возле склонов клубился багровый туман. Черные ручьи, извиваясь, текли по сухой земле, соединяя горы друг с другом, словно кровеносная система. Идти можно было либо назад, либо вперед, где на расположенной в низменности поляне находились восемь хижин, сложенных из сухих ветвей мертвого леса. Густая, желеобразная масса капля за каплей, стекая с гор, собиралась в деревне, обволакивая пеленой хижины, клубясь над ними. Все остальное было скрыто от глаз границей, отделившей эту деревню от остального мира. Тонкой границей, хрупкой, обозначенной едва заметными колебаниями воздуха. Границей, возле которой стояло высокое, худощавое существо в монашеской рясе и пара его учеников.