Uggot — Кексы к чаю.

Сегодня. Это будет сегодня. Я уже все решил.

…Иду по улице, заворачиваю направо. Длинная прямая дорога вдоль гаражей. Арка — и снова направо. Знаком каждый уголок, каждая тропинка — сколько я тут ходил? Не сосчитать.

Подъезд, лавочка рядом. Захожу внутрь, поднимаюсь на самый верхний этаж. Стучу в дверь.

— О, привет! — ты радостно подбегаешь ко мне.

Обнимаемся.

— Знаешь, а давай поднимемся на крышу? — я мнусь в прихожей.

— Ой! А там, наверно, холодно?

— А ты оденься потеплее. Возьмем чая, посмотрим на небо.

Сегодня мне обязательно надо на крышу.

— Ха! — говоришь ты и игриво убегаешь одеваться.

Мы сидим наверху. Постелили покрывало, какое нашли у тебя, две чашки, термос, какие-то печенья.

— А тут и не холодно! — храбришься ты.

На самом деле тут зябко. Махаешь головой — твои волосы слегка бьют меня по лицу. Я улыбаюсь и трогаю свою лысину.

— Ой, извини. Я нечаянно, — ты прикусываешь губу.

— Ничего страшного.

— Волнуешься? Завтра такой день…

— Я уже привык. Как будет — так и будет.

— Не говори так! — ты эмоционально взмахиваешь рукой. Чай едва не выливается. — Надо думать о хорошем! Завтра все может измениться.

Я не хочу об этом говорить и замолкаю. Мне неприятна тема моего здоровья. Какая это уже будет операция за полтора года? Сбился со счета. Но без этого не обходиться ни один разговор — и такие неловкие паузы возникают часто.

— А ты как? Как Макс? — перевожу разговор на другую тему.

— Ой! Да поехал к Вовке пивка попить — отвечаешь ты и хохочешь.

Да уж. Макс часто оставляет тебя одну — то работа «допоздна», то отдохнуть решил с друзьями.

Вечно вас, девушек, тянет на всяких непонятных личностей. Вот и ты связалась с Максом, который даже не поздравил тебя — свою жену — с годовщиной.

Чай уже остыл, стало холоднее. Ты обхватила мою руку под локоть, положила голову на плечо.

— Замерзла?

— Немножко.

Сколько мы так сидели — уткнувшись мне в плечо головой или носом? Не сосчитать.

Когда ты разводилась с Валерой, и тебе было очень плохо — тогда я утешал тебя всю ночь, пока ты вот так не засыпала у меня на плече. Потом, когда ты начала встречаться с Максом — уже больше радовалась и делилась со мной по телефону. Иногда тебе хотелось выговориться, особенно, после очередной ссоры с ним — а их было много — и ты звонила мне. Я приезжал к тебе сразу. Тогда я еще встречался — мне так казалось — но я все равно приезжал. Я снова тебя утешал, успокаивал. Пока ты не засыпала.

— Тебя кто-нибудь навещает? — ты прервала мои размышления.

— Нет. Двоюрдный брат иногда звонит — но у него много дел, никогда не может заехать.

— А Олеся?

Я замолчал. Олеся перестала ко мне ходить почти сразу, как поставили этот диагноз. Да, у нас были с ней странные отношения — я, наученный горьким опытом, вел себя по-хамски: не звонил ей, забывал поздравить, часто уезжал от нее, кричал. Она сама ко мне приходила — вот уж правда, чем меньше думаем мы о девушках, тем больше они нас любят — говорила нежные слова и все продолжалось. Хотя никаких чувств, по правде, там и не было. Мы, как и большинство, просто хорошо проводили время. Изменяли друг другу, расходились, снова сходились.

Поэтому, когда я серьезно заболел — она почти сразу меня забыла. Остальные — те, кого я считал друзьями или знакомыми — стали меня постепенно сторониться. Шарахались, как от заразного. Черт, ребята, да это же я, тот же самый! Я так же еще недавно гулял и веселился — но страшная болезнь мигом это все разрушила. И им стало неприятно и неловко быть рядом со мной — так я остался один на один со своей болезнью. В белой палате. В ожидании…

— Нет, она не приходила — произнес я почти шепотом.

Помолчали.

— А помнишь, мы как-то ели у меня кексы, а ты умудрился упасть стула и разлил весь чай? — сказала ты.

— Да-да, конечно, — ответил я, улыбнувшись. — Я просто задумался и не заметил.

— Ты всегда думаешь о чем-то своем! — отмахнулась ты.

Мы засмеялись.

— Холодно. Давай на кухню? — сказала ты, поднимаясь.

— Давай. Только я еще тут побуду — ответил я.

— Философствовать будешь? — расхохоталась ты, собирая импровизированную скатерть.

— Вроде того.

Извини, что все так. Но я не могу по-другому. Я уже решил. Ты ушла, махнув напоследок волосами, и я остался на крыше один.

Сколько раз мы были вот так вдвоем, ночью, у тебя дома? Не сосчитать. Наверно, любой мужчина на моем месте давно бы этим воспользовался бы. Да и я тоже, иногда думал об этом. Вот сейчас, ты рядом — обнять, просто обнять и посмотреть тебе в глаза и сказать то, что внутри где-то сидит. Но нет — я дорожил тобою, дорожил тем, кто ты есть. Я всегда тебя понимал лучше, чем те, кто был с тобой. Я чувствовал тебя. Но мы уже давно разграничили понятия, и не было смысла их нарушать. Хотел ли я этого? Я не знаю. Все мои чувства к тебе невозможно было описать, и я опасался, что все это может разрушиться. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы использовать эти знания.

Может из-за этого я и остался один. Я однажды любил — по-настоящему, когда хочешь сделать свою женщину счастливой. Когда понимаешь и принимаешь — всю, до каждой клеточки. Но что было в ответ? «Это скучно», «ты слишком идеальный». Я не понимал — почему мне надо быть грубым? Кем-то другим? Почему забота, плечо в трудную минуту — плохо? Почему любить — этого мало?

Лишь потом, когда она взрослела, поумнела и понимала — что плечо мужчины важнее самоуверенности и умения хохмить. Но — было поздно.

Горькая правда сделала меня злее. Я уже перестал понимать и чувствовать женщин — зачем, если они не ценят? Мы жили — как большинство — без чувств, без заботы, без понимания. Так продолжалось до тех, пока не случился тот диагноз.

И когда я заболел — все отвернулись. Я остался совсем один — ни друзей, ни подруг. Ты осталась — иногда, когда мужа не было, ты приходила. Родителей не было давно.

Стало зябко. Крыша была квадратной, и края заканчивались бетонными блоками высотой с полметра. Я подошел к краю и встал на такой блок. Оторвал ногу — она повисла над пропастью.

Главное в жизни — получать удовольствие, радость. Не важно, сколько физически лет ты прожил — важно, сколько из них ты был счастлив. У меня этого не было уже давно — а впереди ждала лишь борьба. И борьба за что?

Опора жизни — вера, надежда и любовь. Веру я всегда воспринимал как что-то мифическое — вроде дурацкого, как и группа, плацебо. Надежда и любовь уже давно отсутствовали в жизни. Надежда на что? Что проживу еще полгода? Любовь? Какая к черту любовь, не смешите. Это сказки. А я в них перестал верить, как дети — в Деда Мороза.

Ветер обдувал волосы и свитер. В ближайших домах горели огни — от них так веяло семейным уютом. Говорят, есть такая вещь, как семья. Не знаю, я с таким не сталкивался.

Я посмотрел вниз. Было темно и я лишь догадывался, что где-то внизу была земля.

Страшно ли? Нет. Страшно — это просыпаться утром и не понимать зачем. Не жить, а существовать. Когда жизнь — лишь череда борьбы за то, чтобы прожить еще один бессмысленный день.

Это не слабость. Это просто выход. Спасение от не понимания, от безысходности. Мы и мир так и не поняли друг друга.

Я закрыл глаза и наклонился вперед. Маленький толчок — и полет.

Все произошло быстро.

И последнее, что я вспомнил — это как мы пили чай с кексами. Как же здорово это было!