Да, говорят, что охотники на драконов с самого детства храбрей иных и сильней, только из нас не найти того, кто не вспомнит: как ты скулишь, когда крылья к твоей спине мать пришивает, ломая драконьи кости, чтобы они с человеческими срослись, как ты боишься, как чувствуешь, что начнется новая — даже не важно какая — жизнь. Первый полет вспоминается только хрустом, ноющей болью, наставничьим "поживей!", тем, что за морем — лететь всего четверть суток — небо и суша меняют привычный цвет. Все будто выжжено, скрыто за слоем пепла, и так красиво — да, этого не отнять.
В час, когда старший привел меня в нашу крепость, я сразу понял, что вот она — часть меня.
Я сразу понял, иные — не знаю даже, только без жалоб всё, слёз: никакой тоски, помню, одежда два года была в затяжках — когти драконьи пластиной венчали кисть. И не привыкнуть, пока на тебе отметин, шрамов, царапин не станет десяток, сто... но, что поделать, дракона приводит к смерти лучше любого железа иной дракон, когти и зубы драконьи прочней алмазов, кожа их, словно металлов сверхпрочный сплав. Шла на броню, пояса-рукава из связок:
"ты побеждаешь дракона, драконом став".
Лучший девиз, я считал, изучал повадки, мысли, движения можно предугадать, видя мои тренировки из старших всякий, кто не завидовал, громко хвалил меня.
Даже она сама. Были глаза — травы цвет, были движения — резкие, как удар. И я любил ее, как и люблю поныне, знаю, что мы не расстанемся никогда. Только вот было то лето, костры горели, ночь посвящения — искрами в голове, Дэя пропала, и я только, верно, верил: после охоты живою придет ко мне. С первой охоты вернулась спустя неделю, шрам от ключицы рассек ей грудную клеть.
"Вот", — говорила, — "второе драконье сердце" — сердце мое легко вынимая, мне.
"Будет все проще,
да, проще,
гораздо чище,
легче вонзиться когтями в провалы язв. С ним ты легко себе славу свою отыщешь, будет охота удачнее, чем моя".
И ведь была. И была она в ту же осень. Встретил дракона, как в зеркало заглянул. Те же движения, в рыке многоголосом слышал свой голос, зовущий меня ко дну, к первым полетам и к играм в драконов детским, к дню, когда мать пришивала мне пару крыл,
только вот жалость не знает драконье сердце, пусть в первый раз были щеки мои мокры. И я убил его в день бесконечно-длинный, словно в игре детской: все это не всерьез. К телу спустившись, я вырезал для любимой только глаза,
чтобы больше не знала слез.