Алексей П — Трилогия Парк

            Бай. Черный цвет космоса и ночи. Белый цвет невинности и чистого постельного белья. И только человек на их фоне становится словно бесцветным. Обесцвеченным и вечным. Обеспеченным навечно депрессиями и проблемами. Но и аплодисментами и цветами, внутреннего содержания или в себе. Для себя. И про себя. Как наличные. И как личности. Осмотрительно. Осматривая, например Колизей.

            И опять бай. Итак, прозрачный словно хрустальная ваза на фоне гор человек или цветок. На фоне ночного города, залитого огнями и рекламой в том числе. Витринами и просто напоминаниями. Здесь лучше. Как в ночном заведении и дискотеке.

… Альпинисты возвращались с гор не все. Или, к сожалению, не возвращались вообще. Как на фронте, или в тылу врага, оказавшись в окружении, отбивались, или лучше сказать сражались до последнего, и, как правило, в таких случаях не кто не остался в живых. И даже не попали в плен, как все еще надеются до последнего родственники, или как раз тот случай, когда надежда умирает последней, нет, не цинично, просто на этот раз действительно погибли все. Ну, или пока считаются без вести пропавшими. Не все могут себе это позволить, опять же немного цинично. И виртуально, почти как во сне. И почти как в кошмаре.

Не вернулась целая группа. Душа одного из них могла быть тем самым пером, упавшим на крыльцо старика, а голубь посланник небес и ангел. Вот почему он так быстро исчез. И жаль, если это окажется правдой и альпинист или альпинисты действительно не вернулись. Но не просто пропала связь, а погибли. И стали очередной легендой. Про альпинистов.

Это из суеверий. Древнейшая профессия не как не злодей, а очередной гений. И, наверное, Разум, Адам, с древнейших времен. В легенде, мифе и сказке. Та самая богема и разумное творчество. Как на орбите.

… — Зло существует. И это не новость для меня. Не от мира сего. Все или ничего, или самую малость в придачу, историю. На щите, вернувшись, как победитель. И вообще настрой победителя не помешает. Как жених или павлин. Не верблюд или пингвин. Все или ничего. Духи и тени наших детей и отцов. Голуби, белые. С черной пирамидкой на такой же белой груди. Духовные представители высшего сана, пост или все еще высшего разума, пост пространство икон. Сложно? Или смешно. Или просто весело? Если не в доме Разума, тогда с камином в доме Космоса. Из белых ворон.

Что — то светское говорил учитель попугаю. Ирония простых смертных плюс клоунада. Антре. Или сквозняк реальности. А сюриализм — улыбка невидимки или инкогнито голубя. Пирамида, или знак одного из домов или домиков Космоса. Как голубятня. Улыбки почти нонсенс для них. Вот только перо, случайность или нет. Или просто на память. Для графомана.

Старик даже зажмурился и вдруг, чихнул. Потом потер переносицу и вздохнул. Дух, или кто он там, призрак или сумрак, или Дом с ночной и плохо освященной улицы почти как трущобы, не для среднего класса и средних умов. Сумрак на крыльях ночи или окрыленный фразами. О домах космоса и ночи. С улицы космического пространства и переулка созидания и сознания перемен. Почти отречения и изгойства, что само по себе уже поступок, и само не ликвидации, а самоотдачи. И прочее.

Все равно перемен. Шутка. Что само по себе говорит о просторе эмоций и всплесков в душе и всполохов. Не тихое ли помешательство? Осень. Как шутка.

Представитель сентиментальной и по женски скромной Реальности. Как на десерт. Сказочно и до умиления просто по детски. От сказки остался еще сквозняк и немного дыма от сигареты дождя. Шутка. И несколько секунд еще парили воспоминания. Потом исчезли, прямо как голубь. «Воспоминания». И прочие передряги. Плохая дорога и память. Характер и настроение. Несварение. Шутка. И с чувством юмора не лады.

… Он — потребитель. Чужого, не востребованного творчества. Может быть впервые, он научил кого — то творить. Хрю например, а потом Ли и несколько сосочников. Если получится. А пока только в мечтах. И это не самоцель.

Он вспомнил школу и его почти личный и странная для обывателя собственность — как осень, тихое помешательство, и неприязнь к цветам на склоне как склока, а, сколько стоит корзинка с цветами, корзина цветов? Может быть почти ничего, но это теперь, оглядываясь назад или в самое счастливое время, «не самое пекло событий, пора остудиться», когда он был молод и счастлив и немного влюблен в своих учениц и актрис, его до гениальности простой театральный кружок. А что, очень похоже, на современных и местных сосочников, как повторение и даже почти как Дежа вю. И улыбки детей. Очень не тривиально похожи, с преданностью и уважением в глазах.

Богатые дети? Духовно? Возможно. Как пока осторожничая, творческое начала и праздник вместе с ним, творчеством и талантом, почти всегда. Масса впечатлений. До и после снов. И несколько секунд еще парили воспоминания, о сне. Но не все запомнилось. Только шутки. Услуга за услугу, «черный и обычный юмор». Как соседи.

Немного адреналина не помешает. Не помещается в ладони. Как семечки. Шутка. «Это для них семечки», или он на этом «собаку съел». Сплюнул через плечо, чтобы не сглазили. Свернулся клубком. И все — таки, осень, это не тихое помешательство, а пока только депрессия? Взаимно. Мило и тихо. Дожди. Дождливо. А сюриализм — улыбка. Или их несколько. Камин в доме Космоса. И сон в доме Разума. Далее.

Возвышенность. Представитель Решимости и опять же скромности. Которая его пассия и тень, по жизни и это навсегда как интеллигентность и хочется спать иногда или выспаться и это не от лени. Время вылечит, а природа подскажет как. Увереннее чувствовать себя в своей тарелке и не депрессовать, когда дирижируешь уже не ты, а тобой. Изучая вершины и просто журналы, прочитывая по одному за ночь, когда не спится. Переадресовывать или переводить, с научной точки зрения и философии, как не очень — то и точные науки. Языковедение и природоведение. Натурализм. И Юные натуралисты. Сосочники. Как не временное, а уже достаточно смелое и освоенное удовольствие и течение, модное. Кстати, только здесь, в горах.

Голоса и представитель Бескорыстности и терзаний. Предсказатели судеб. Не попугаи и не колдуны. Компромиссы и запоминающий сны. Не когда с открытыми глазами в полузабытье. Извращение, какое — то. И ничего смешного.

Он — потребитель. Но ему не хватает единомышленников или участие в Клубе сосочников — взрослых. Просто поддержка и участие друг друга как тех, кто склонен к депрессии и как говорится к старости. Учитель это звучит престижно, но бедно. И даже сосочники, скорее всего это понимают. Что он — потребитель их молодого задора, фантазий и сказок. И шуток.

И они приняли его в свой коллектив. Значит, он уже не совсем потребитель, а просто — приятель и бывший учитель, теперь же на равных с учениками, не просто наставник или советник. Как дирижер. Немого театра теней и мимов. Тоже немного смешно. В черных трико на фоне города Ночи.

Новый дом Разума. Как те чахлые деревца за домом. Естественно Разума. Не Космоса. Сравнения и образы — хлеб поэта. Да и проза тоже. Вы случайно не духи, горы? Или не камни, духи? Чем — то похожи, портретное сходство. На интервью не согласны. Это не мания, точно. Величия и безразличия личности гор. А что — то есть у, или от бегемота. Смесь или новые мутации и танцы. И чахлые деревца за домом. Садовника не хватает. И попугая.

Природная смекалка. Природа подскажет. Учитель не совсем дипломатично улыбнулся.

… — Опять творчество, дух. — Продолжал он разговаривать с попугаем. — С ног на голову, открытые окна и открытие нового сна или дня, остается перерезать только ленточку. От любопытства к забвению. Перед и после как анекдот. Позор — вместо доброго отношения и расположения как столб, не удариться бы, в плохом настроение, а то могут подумать, что пьяный. Всего три аккорда.

Как туловище и ноги. Элементарно и человечно, без хвостов. Но с пуповинами и аппендицитом, та самая часть, которая служила когда — то хвостом. Или хотела служить, но не получилось. Не хватило задатков творчества, связей, таланта и, наконец, образования. И образов. Шучу.

Изучая возможность уйти или отступления. Разукрашивая стены дома Разума или Космоса. Тяжелая проза. Поэзия проще даже для понимания. Я прочитаю. Чуть позже, когда выговорюсь. — Учитель задумался. И завздыхал. Служитель не фемиды, а богемы. Не пращур, а поэт и не клоун тоже. Не как анекдот.

— От любопытства к забвению перед и после как кости. Позор, вместо доброго отношения к интеллигенции и семье. От любопытства к терпению. Вместо злополучного — дерева. С кривыми ветками и низкорослое как карлик, с Севера. Отношения стен и мебели, стильно или не очень. Или для мебели как камин, домов Разума и Космоса. Кому что ближе. Или кому, какой достанется по интересам или по наследству, семейная реликвия и религия. Прищурившись, оставаться глазами низкорослого дерева карлика.

Ответил дух или Кеша. Он же глаза низкорослого дерева с Севера.

— Да, как незабываемый ангел плоти, а духи пусть подождут. Творчества или таких же начал. Вместо доброго отношения ко всему окружающему. Остатки, дождя — последние капли в глазах по сюжету. И, без взаимности. Тихо. Которая все — таки независимость. И одиночества бога войны в отставке. Марса или Ареса.

Гения, бога творчества или огня, Прометея. Которого пучит сегодня или изжога и щеки горят. Мы вспоминаем. От литературы богини мы становимся смелыми. Трезвыми и расчетливыми. Глупыми.

Монета дождя бездомного сна. Почти как стихи. Не из дома Разума, вынесли как сор, из избы. Мимы и мимо. Не из дома Космоса. В доме Дождя и вождя. Шутка и слишком сыро. Полоскаться в несовершенстве, как наказ предков и как наказание, но не проклятие, свыше. Снег, с ног на голову. Подпись — не чистая, но религия. Догма или рептилия. Но тоже под знаком Вопроса. И без ответа пока. Сотни вопросов.

Это как дождь или молитва. Икона и творчество. Детям. Бутафория метафизической плоти или души. Это как дождь, без возраста и семейного положения. Не предок и не потомок, без прошлого. И будущего. Просто? Просто как сон.

В пример — звездная память. Предков — планет, бутафория метафизической поэзии и позитива. Аппозиция — лепит снежки. Транс или старость. Почти агония и апатия. Творчества. Но все еще теплится надежда. В домике на краю вселенной, Разума. По соседству с целой улицей домов Космоса. — Учитель вздохнул.

— Понятно. — Повторил Кеша три раза. Шепотом. По попугайски. И свойски. — А будут стихи? — Он даже кашлянул, как учитель.

— Да. Заморил я тебя, червячка. — Посмотрел на него с любовью хозяин. «С эхом», два раза. Как стены и мебель для зомби. Попугай от удовольствия и признательности потерся головой о прутья клетки. — Сама истина в добродетели или законопослушная истина. Душесчипательная сценка из Римского права. С позиции Греческой демократии. История, птенчик. Штука коварная и дипломатически черствая, снобистская, но твердая, тонкая и чувственная, как семейный фото — альбом. И ты там, не бойся.

Учитель вздохнул. Кеша успокоился. И вышел «из образа». «Двоечник». Но почти поэт и спортсмен. А теперь стих:

… Загорающие на пляже, тела и души. А рядом богатые витаминами фрукты.

И адреналин, которым богаты положительные эмоции и эротические

Фантазии и амбиции. Псих и страх. Степенный посох. Потребность в пище и

Стихах. А во сне женственность. Половинка и начало. Половина стиха.

Дождь. Восточный ветер. Но это уже явь. И прочитанные для всех мысли.

Экзотика. И просто нудисты. Но от души. Поэты.

… Учитель закончил. На восточный манер, как одноименный ветер. Чтец мыслей, это может быть попугай. Еще в образе. Имеющий с его слов собственную как парковка на этот раз для вертолетов. Или смысловых галлюцинаций, крышу небоскреба. Поверим на слово. «Грозному стражу порядка в горах, почти Шерифу, или его помощнику». В собственных заметьте фантазиях. Позиция дождя, который еще накрапывал, и будет накрапывать. Капризничая по детски. Было о чем подумать и что вспомнить под его монотонное бормотание. Под его звуки. И спать не хотелось, но зевалось.

Конечно, не нонсенс, и не новость, что разумность бывает разная. И разум разуму, рознь. Концентрированная духовность — в банке типа консервов, например морская капуста, с воспоминаниями о море, или мире без войн. И терроризма. Утопия — сквозь время и пространство, сказка.

Стоило только задуматься о духовности, И она тут как тут, но как всегда подытоживать рано. И надо ли вообще, если эта тема неисчерпаема. И пусть они топчется на месте как дождь и стучится в окна. Заглядывая и умиляясь теплом и уютом. И немного ревнуя и обижаясь. Он же на улице. И ему немного страшно и еще меньше смешно как малышу среди дождей. С маленьким телом, но уже большой головой и умом, или таинственностью — тихого разума. А ля природный талант.

«Петушиная слепота». Море. Утопия — сквозь время и пространство, сказка. Стоило только задуматься о духовности. На две ноты выше и на две ступени ниже. Крыши, для лунатика попугая.

С феериями детских игр и высот Покоя на Знаках Домов. Искр в глазах — целях. Попал. В суть или в душу. Маньяк, какой — то. Возвращение в детство, впадение параллельно с ручьем, как неотъемлемая часть существования Основ, диктуя, дальнейший имидж как туя или простите, дуб. И размеренность жизни. И мысли.

Духовность, как видно невооруженным взглядом со стороны, из разговоров, подслушанных на вселенском языке космоса. Без Знаков и культов Домов. Провидения. Творчество для них — как пройденный этап? Когда прогресс и регресс поменялись местами, местом и целями. Домами. С деревянными стенами. И деревьями. Парками. В духовном плане, выбрав в себе лучшее и вобрав в себя все не просто перспективное, а устойчивое и наверняка. Как допинг и депрессии — дистанции, на расстоянии, и поруках. Крыльев и крылатых единиц — фраз. Разобрались и разобщились. Сдружились и не раз уже поссорились.

Служители не суеты, а муз. Священнослужители или Фемиды. И мук творчества. Обычные. Игры из настоящего и по настоящему, как происки истины в серьезном. Без блефа и лукавства царство луны и покоя. В царстве лишнего и не нужного, детского. Выброшенного на свалку. Как океан на скалы. Взрослого. Не устойчивого, а скользкого и дождливого. Серого. Будни.

Теперь можно зажигать это чужое как творчество — свечи. Сжигая на свалке эмоций все лишнее. Любуясь чужими домами. Не завидуя их внешнему превосходства а просто молясь и радуясь вместе с ними, дождями. Главное ведь внутреннее. Убранство и как совершенство — качество жизни. Дома и разума. С понятием лишнего, в Личности. В личном. Как души и копания в них. Мыслями. Как ковыряние в носу. Шутка.

Рано или поздно, все равно кому — то случайно или наверняка придет бредовая идея и забытая на первый взгляд идея, не фикс, а игрек, создать или воссоздать поэтапно из той же концентрированной духовности, как из сухого молока — сливки, Открыв банку как образ Распятия. Личность.

Кстати, что там у них с понятием Старости? Ничего нового. Кроме тщеславия или таланта. Внове для старика. «Между небом и землей, крылья».

Кеша уснул, или не спал, а просто грезил и мечтал. Молился только про себя. И для себя и впрок, как обыватель и пророк. Он знал, что будет через час. Не дождь. А его замучает совесть. Шутка. И это будет примерно как угрызение, но еще не шок и тепловой удар. Шрам на лице поэта. Шутка. Не переиграл?

Не перегрелся, и жара нет. Надо потрогать лоб. И он, приближается к финишной прямой или финалу своего пути. Обычные игры без сквернословия. Доброе. Конечности. Как до жирафа. Но возраст и личность — понятие растяжимое. Штаммы проказы живут по двадцать лет. Естественно больше и нудно небо коптят. И даже играют на сцене. Из черного юмора — «фишки». И штаммы. Лягушачий концерт. Два. Ква. С эхом и реверсом как в концертном зале. С акустикой. Играя словами и мускулатурой. Подыгрывая.

Преуспевая в игре словами и с шутками. И с не очень большой мускулатурой. Достаточной только для написания пары глав большого романа. Потом нужен отдых. Или успех как допинг и адреналин. Преуспел. В навязывании первой главы своего большого романа. Самой лучшей на свете на тот период времени как застолье.

Теперь можно опять зажигать свечи, и читать чужое. Вслух. Но не свое. Безразличное. И терпкое как красное вино. На фоне белой или чуть желтой луны. Карантин, который души. И от души, стихи. Кто — то их сочиняет, а кто — то их терпит. Шутка. А кто — то шутит, но кто — то и смеется. И заслуживает внимания, как трезвенник. Или картежник. Теперь. На нудистском пляже при свете луны как попугай. Это он может себе позволить как дипломат и лунатик. Ап. Ему бы не кто не дал больше ста. Но столько не живут. Кеша уснул в свои сто лет. «Между небом и землей».

… Мяу, сказал бы Кеша — вампир и очевидец сказочных превращений. Будь он котом или поэтом. Или красивой кошечкой с бантом на шее. М-р-р.… Или события не бурные, но праздничные, этой ночи. Как он попал — то на нудистский пляж, или во сне? Точно не помнит. Теперь. Стих в жанре адреналин:

Несколько незабываемых встреч. Первый из стройных и главных.

Второй из толстых и ржавых. Третий из прошлогодних тостов и

Тестов. Тортов. Авто и камин. Кимоно. Это из тостов. И тестов.

Спортзал. Несколько незабываемых тренировок. Монах и его

Жизнь в пустыне, среди скал. Или на поляне в лесу. В парке,

Дети, играющие в молчание. Кто первый заговорит. А третий,

Из прошлогодних дождей и цветов. И ржавых толстых гвоздей.

… Явно перестарался, но боится, что не достарался и даже не притронулся к пище, нет аппетита. Дотронулся до того места, где мог бы быть лоб, у попугая. Нормально. Просто не хватает витаминов, и таланта. И дерзости, в том, что называется талант, не хватило. Вызова обществу, не дотянул. Не довел начатое до логического завершения. Как ботаник и тихоня.

Явка с повинной и чистосердечное признание. Призвание — быть первопроходцем и просто первым как лидер. Идеология красок. И полутона. Толстые шляпки гвоздей и цветов. И шляпы грибов. Кандидат на расстрел или повешивание как повышение. По службе. Кумиром и образом, критиком. Шутка. От клоуна. «Третий». Который заговорит и обязательно рассмешит. Загорелый и в Испанской шляпе Сомбреро от солнца. Не любит жары. И в солнцезащитных очках. Типа пляжный мальчик. Но не нудист. Кеша зевнул.

… Будь он котом или хотя бы котенком. А он, как мирное сосуществование атома и бита, богемы и критиков. И домашних животных типа котов или птиц. Домашний парфюмерный театр, цирк и орган. С его помощью можно создать и запах гор, наверное. И грусть, и горсть винограда, винного сорта. Только что сорванную и оторван