santehlit — Духи предков

Ты умираешь, не родившись.

Но лучше смерть, чем видеть, как

Ты ходишь с картузом в руках

По кругу голубой Европы,

И просишь готов еврик дать,

Торгуя собственною жопой.

(плач обрусевшего хохла)

Велизарий справедливо подозревал во мне устрицу, рождающую жемчужину, но не догадывался, какая амбициозность и масштабность скрываются в этой раковине. Действительно, манеры мои почти не выдавали человека, не привыкшего вести урок — говорил я вполне уверенно, не тушуясь пред седобородыми волхвами, хотя поначалу кровь гулко стучала в висках, и чуть заметно дрожали руки, выдавая внутреннее напряжение.

Аудиторию устроили на плато под открытым небом, но в тени рощи. Пальмы, увешанные зелеными и желтыми кокосами (коричневые валялись на земле), росли здесь близко друг к другу, листья их переплелись в сплошную крону, и под ней было не то чтобы прохладно, но вполне сносно — палящие лучи не проникали сквозь зеленый покров.

Город, где жили мои ученики, город, о котором поминал Велизарий в гневе, лежал всего в полукилометре от плато. Почему за рекой, а не меж магических гор я вскоре понял. Здесь, на плато, энергия Животворящей Силы преобладает над всем — дает человеку бессмертие, избавляет от нужд насущных, но подавляет основные инстинкты.

К примеру, слушатели из числа молодых могли показаться больными какой-то скрытой болезнью — их кожа имела коричнево-пепельный цвет. Откуда это? Наверняка ребята рождены и выросли здесь — под Аркой Небес. Но это не мешало им быть красивыми — стройными, голубоглазыми, с мягко вьющимися волосами. Они держались с достоинством уважающих себя людей. И обучать их было легко. Они внимательно слушали мои рассказы о технических новшествах, ничему не удивляясь (или не считали нужным показывать свое удивление). Практически не задавали вопросов — казалось, их совершенно не интересовал розовокожий учитель, невесть откуда взявшийся. А я поначалу не знал — понятен ли им выдаваемый мной материал?

Волхвы приходили в «аудиторию» на рассвете — рассаживались, поджидая «профессора». А тут и я подходил, с удовольствием вдыхая прохладный утренний воздух и влажные запахи леса. Приветствовал учеников. Начинал урок ….

Задался целью кроме знаний выпускника политехнического ВУЗа сеять в их головы разумное доброе вечное — непомерно большое притязание, но я считал это делом принципа, совести, делом долга, который следует уплатить. Вот почему терпеливо старался выказывать привязанность к слушателям, не смотря на их невозмутимость. На каждой лекции не забывал говорить теплые и ласковые слова своим ученикам.

Дни шли за днями, и переход от невозмутимости к любви совершался быстро. За то, что они получали, платили тем же. Я превращался для них в кумира равного Богу — всезнающего, доброго, лучезарного — под влиянием которого души их расцветали, как расцветает цветок под лучами солнца. Хотя они еще не умели открыто проявлять свои чувства. Любовь их граничила с немым обожанием. Только преданным взглядом глаз, напряженно следившим за каждым моим движением, выражали они свою любовь.

Для чего, спросите, мне это? А вот….

Будь политиком, приказал я себе. Одних техногенных знаний мало — ученики мои должны познать Бога и принять веру в него. Она должна быть у них крови, как нынче их вера в самих себя. Они разнесут ее по Земле и спасут человечество от большой крови, если не от полного уничтожения: в больших знаниях, много опасностей.

Я уже ввел их в суть денег, как наилучший инструмент обмена, как универсальный товар, наделенный свойством всеобщего эквивалента, посредством которого выражается не только стоимость всех товаров, но и функциональные способности их держателей. Но чтобы люди не превращались в тараканов, суетящихся по воле золотого тельца, я внушал, между прочим, такое:

— ни за какие деньги нельзя купить праведной жизни, любви и дружбы;

— никакими деньгами нельзя искупить дурно прожитые дни;

— деньги не способны украсить, наполнить жизнь того, кто искалечил свою душу....

— Вы согласны? Я понятен? — спрашивал, понимая, что эти люди, сидящие предо мной, призванные сыграть важную роль в истории народов, в развитии мировой цивилизации, еще не знают, каких событий станут орудием.

Пичкая знаниями бессмертных волхвов, верил, что действую так ради блага всего человечества. Вглядывался с надеждой в лица, которые уже четко сложились в славянский профиль, и видел в них будущее всей Земли. Бессознательно переносил их в двадцатый век, и — знаете? — узнавал! Для меня эти люди олицетворяли будущее нашей планеты: они принесут ей светоч знаний и… победят! Сомнений в том быть не могло.

Не греки, не римляне и уж конечно не готы с саксами, а мои предки славяне! Население Европы сейчас еще по деревьям прыгает и своей шкуре больше радо, чем прикиду от «Лео парди». Вот она, правда истории!

Они (ученики мои) сидели, а я стоял — часами, забыв о спине с поясницей. Только жара доставала. «Душно, однако», — буркнув под нос, предлагал слушателям перерыв. Махнув рукой в сторону реки, мчался купаться. Никто не следовал за мной, разве только Власта.

Когда возвращался освежившийся, оставшиеся в «аудитории», казалось, дремали. Кто-то перешептывался, склонив головы над папирусами — мое новое «изобретение». Или на песке осторожно выводили палочками знаки славянской письменности.

Тишина и порядок — вот что значит, серьезные люди тянутся к знаниям.

Я продолжал урок — ровным голосом лекцию о хитровыдуманных штучках двадцатого века — потом увлекался, забывал свой «профессорский» сан и вдохновлено рассказывал о пользе колеса и паруса, о летательных аппаратах легче воздуха…. Присутствующие едва осмеливались оторвать от меня глаза, и не искали взглядов друг друга. Так продолжалось в течение дня с редкими перерывами на купание.

Так продолжалось изо дня в день. Но однажды….

Велизарий обычно сидел в первом ряду. Лицо его было еще более холодным и застывшим, чем в дни нашего знакомства. Под неподвижными глазами набрякли синеватые мешки (сколько же ему лет?!), губы плотно сжаты. И только мудрые глаза внимательно смотрели на меня. Казалось, он не желал никого замечать, кроме своего должника.    

По правую руку его восседала Власта — по обыкновению очень прямо, но не шевелясь, в чем видел следствие посещения магических мест. Волосы, уложенные в две косы, подчеркивали суровое выражение ее лица и напускное спокойствие.

В отличие от нее сидевший по левую руку Верховного Волхва колдун Барыс нервно шевелил пальцами, и время от времени болезненно поводил шеей, будто был у него воротник, и он был тесен.

Казалось, не знания они постигают, а выслушивают смертный приговор.

И тогда я сказал:

— Все, что слышите от меня, вы не похороните в своей памяти, а разнесете эти знания по белу свету. Готовы посвятить свою жизнь просвещению масс?

Общее молчание нарушил чей-то вскрик:

— Да!

Это крикнул Барыс — в волнении он даже поднялся с места и снова повторил: «да!», как бы давая клятву. Подбородок его дрожал, щеки пошли пятнами и на глаза навернулись слезы, хотя он изо всех сил старался их удержать.

— Духи предков… — произнес он с испуганным видом.

— Что такое? — нахмурившись, спросил Велизарий.

Он не любил вспоминать ритуал на горе Покаяния — день моего исцеления и нашей с ним ссоры. Но колдун и не думал о том инциденте.

— В ту самую ночь, — запинаясь, пробормотал он, — в ту самую ночь я еще был на горе Познания….

Еще немного, и он потребует себе кары за то, что солгал в магическом кругу.

— Барыс, — холодно прервал его Велизарий. — Каждый имеет право посещать горы плато, но никто не вправе требовать от вас открытие тайн, которые вы постигли. Ведите себя достойно!

Но хранить молчание для колдуна было горькой мукой. Он воспользовался подходящей минутой, дабы очистить душу.

— Клянусь! — завопил он — Странные вещи творятся там. Как наяву явились ко мне призраки умерших предков и потребовали пройти обряд посвящения в волхвы, чтобы уйти в мир, неся людям слово божье.

— Ты обучишь меня вере? — это уже был вопрос ко мне.

Затем последовала длиннейшая речь — нанизывались одна за другой фразы, пышущие благородным порывом служением Богу, вере и людям. Для Барыса колдуна одно вытекало из другого — без веры в Бога не будут устойчивы моральные устои общества….

— Может быть, Анатолий тебе потом одному объяснит сущность ее, — сухо прервал его Верховный волхв.

Я вступился за колдуна:

— Тема актуальна для каждого слушателя: в любом деле вера примиряет душу и тело.

Велизарий развел руками.

— Каждый из нас, — наставительно произнес он, — может быть одурачен людьми, которым доверился.

— Людьми да, но не Богом, — я вступил с ним в полемику. — Именно потому, что человек так склонен ко лжи, нужна вера в Нечто непогрешимое. Солгать Ему — значит совершить тягчайшее из преступлений.

— Повинен на муки?

— Да еще какие! Обрекает душу свою на страдания. Барыс страдает сейчас за то, что, прикидываясь колдуном, ходил по весям, мороча людей.

Колдун открыл, было, рот, но на него напал приступ кашля, и на щеках выступили красные пятна. Кровь бросилась в голову.

Мы молча ждали, пока он отдышится.

— Я солгал на горе Покаяния, — произнес он, наконец, придя в себя, — и Животворящая Сила отняла у меня последнее здоровье.

— Ты можешь снова подняться на гору, пройти спираль и в магическом кругу попросить прощения, не кривя душой, — сказал Велизарий, недовольно хмурясь.

— Конечно, конечно, — подхватил Барыс, который, наверное, и не подумал о такой возможности, в его глазах заблестел горячечный огонек.

— Ну, так сходи и не мешай другим постигать открытия будущего, — проворчал Верховный волхв, на чуть-чуть потеряв самообладание.

— Подождите, вопрос очень важный, — я встал на сторону колдуна. — Соблаговоли-ка сказать, как ты понимаешь Бога и веру?

— Он правит миром! — воскликнул Барыс. — А кто не верит, пусть сразу сдохнет!

Слово «сдохнет» он произнес с каким-то присвистом и рубанул рукой по воздуху, точно отсекая воображаемые головы.

В разговор вмешалась Власта, спросив у меня взглядом разрешения высказаться:

— Твою душу жгут страх смерти и обида на Животворящую Силу, что не вернула тебе здоровье. Ты хочешь придумать Бога, который по значимости затмит все на свете. И этой вере обучить других. Так ведь?

— А пусть Анатолий расскажет нам всем, что есть Бог! — закричал колдун.

И некрещеный член КПСС сказал:

— Их ни в коем случае нельзя сравнивать. Животворящая Сила — объективная реальность, существующая вне зависимости от нашего внутреннего мира. Бог — наша совесть, мерило поступков. Вера в него помогает нам жить — лечит духовно нашу душу. Бог он для каждого, для всех — Животворящая Сила.

Присутствующие удивленно переглянулись, а я продолжал развивать свою мысль:

— Ты был шарлатаном, им и остался, поднимаясь на гору Покаяния — результат налицо. На горе Познания душа твоя взяла верх над разумом или как сказал ты: призраки предков пришли и сказали — так жить нельзя, потомок Барыс. Бог поставил тебя на праведный путь, и Животворящая Сила готова исполнить его волю. Если ты в это поверишь, все у тебя будет отлично.    

Верховный волхв неожиданно встал на мою сторону:

— Анатолий прав. Когда недостаточна вера в себя — а это, как правило, у людей с нечистой совестью — необходимо верить в Бога и исполнять его заповеди. В противном случае душа будет мучиться, и мучить тело. А смерть слишком серьезная вещь: она грозит каждому, кто не живет на плато, и страх перед ней надо чем-то лечить.

Я послал ему благодарный взгляд.

— Надеждой на бессмертие души.

И Велизарий кивнул мне.

Так общими усилиями была рождена концепция Бога и веры — задолго до рождения Христа, пророка и прочих, и прочая….    

— Бог милосерд! — эти два слова, подслушанные у меня, стали любимой присказкой колдуна с того дня. — Бог милосерд!

— Бог — создатель, — кинул я пробный шар. — Его разумением созданы мир, человек, все твари и Животворящая Сила.

Велизарий ответил:

— Сами, будучи людьми, мы знаем людей, но ничего или очень мало знаем о том, что касается всех прочих созданий природы.

Как часто бывает с людьми, наделенными пытливым и проницательным умом, мысль Верховного волхва непрерывно возвращалась к таинственным и туманным вопросам необходимости и возникновения жизни, а также ее смысла. Он старался уверить себя, что существует некий незыблемый порядок, который оправдывает его жизнь, его сан и деяния. Вопросом первостепенной важности стало для него желание стать и духовным лидером своего города. При сложившемся положении пришелец из будущего должен был незамедлительно высказать свое мнение на сей счет. Все присутствующие в «аудитории» очень удивились, если бы я озвучил другую кандидатуру. Так что ругни никакой не было, когда я объявил, что завтра же познакомлю Верховного волхва с Богом.

— И меня, — подал голос Барыс.

— Прежде я поговорю с ним сам.

— Ты замолвишь слово обо мне? — не отставал колдун.

— Сегодня ночью спрошу.

Наступило молчание. И вдруг Барыс продемонстрировал позыв к рвоте и с трудом перевел дух. От болей в животе или груди он скорчился на коленях, уткнувшись головой в землю. Попытался выпрямиться, но конечности не повиновались. Однако слабость вскоре прошла — он глубоко вздохнул и вытер мокрый от пота лоб.

— Для всех Животворящая Сила, для меня же — Чегототворящая.

— Что-то не устроило Ее в тебе — надо повторить попытку, — посоветовал Велизарий.

— Даже ты, Верховный волхв, не заставишь меня вновь подниматься на проклятую гору.

— Но тогда ты вряд ли долго протянешь.

— Я сам решу, что мне делать, — угрюмо проворчал Барыс.

— Никто не вправе оказывать на тебя давление.

— Может, мне с Богом удастся договориться.

Верховный волхв сделал знак слушателям покинуть «аудиторию» до следующего дня и, подавшись вперед худощавым телом, заговорил:

— На плато наша Сила, а Бог Анатолия в голове — мы придумали его, чтобы в щекотливых ситуациях выбрать верное и праведное решение. В этом мы должны быть непреклонны и тверды.

Велизарий повернулся к колдуну, который был бледен как мертвец и хрипло, натужно дышал.

— Ты согласен?

— Да, — с трудом выдавил из себя Барыс, дрожащей рукой вытерев лоб. — Прошу меня не винить, но эта ужасная жара….

— Но жара спала, — заметила Власта.

Сделав над собой огромное усилие, колдун сказал чужим голосом:

— Я уже верю в Бога!

Он замолчал, а мы и не поняли, к чему он сказал.

— Твое мнение, Анатолий? — спросил Верховный волхв.

— Предлагаю отнести Барыса на гору Покаяния — сам он вряд ли дойдет. А я пойду на гору Познания, чтобы на встречу с Богом получить благословение предков.

Колдун сердито отвернулся от меня — он отнюдь не одобрял применение силы.

— А как же будет с моим посвящением в волхвы? — осведомился он у Велизария.

— Помолчи, — оборвал его Верховный. — Вернешься живым, поговорим.

— Хорошо, — обреченно сказал Барыс.

Голос его звучал хрипло и еле слышно. Похоже, рассудок у него мутится, и окружающее принимает несвойственные размеры и форму. Он задрал голову, будто вершины пальм отлетели вдруг к облакам. А потом спрятал ее между плеч — словно пальмы нависли над ним как потолок погреба.

— Что же это такое? — спросил он, рассматривая свою растопыренную длань.

И неожиданно для всех присутствующих его вдруг свела судорога, колени подвело к животу, голова бессильно повисла, руки судорожно сжались на груди. Колдун испустил сиплый крик, упал на землю, и его вырвало.

Медлить было нельзя. Мы подхватили его с Велизарием и потащили на гору Покаяния. Совершили положенный ритуал хождения по спирали и в магическом кругу уложили Барыса уже бессознательным. Струйка крови изо рта стекла по его щеке.

— Его жизнь в воле Животворящей Силы, — сказал Велизарий и удалился.

И впрямь колдун платил за все. В течение нескольких дней он угасал как фитилек чадящей лампы — надрывно кашлял и харкал кровью.

— В последнее время вы всегда вместе. Ты видела все и молчала, — попенял я Власте.

— Он все твердил о каких-то существах, приходящих с горы Познания — боялся спать, сидел у костра. С кем-то разговаривал — я думала, бредит.

— А почему вы сбежали с горы Покаяния, бросив меня?

— Так молния же была! А Барыс как закричит: «Прочь! Прочь!» и побежал. Я за ним. Ты упал и лежал. Было ужасно. Мне показалось, что вся окрестность погружается в вечный мрак. Очнулась я только в лагере. А Барыс еще на горе Познания побывал. И с тех пор чахнуть стал.

— Значит, гора Познания…. Ты останешься здесь или проводить тебя в лагерь?

— А Барыс?

— Пусть лежит — наедине с Животворящей Силой проще договориться.

Хотел сказать — посмотри на меня и доверь колдуна судьбе. Но Власта и так поняла — направилась по тропинке в сторону лагеря. Я же пошел на гору Познания, где во мраке ночи хотел встретиться с призраками еще не родившихся, но уже умерших далеких предков моих. Не без тревоги и волнения, зная печальный опыт Барыса. Но не думаю, что они, если явятся на судилище, приговорят к смертной казни. Я уже представлял себе их — незнакомых, но родных.

Дорогие, за что же меня судить?

Кого же я помню из них? Бабушку, дедушку по материнской линии — лично. Других: бабушку, дедушку, дядю Федора, несколько теток — с рассказов отца.

Генная память! — эта мысль заставила вздрогнуть.

Из густой тьмы веков спираль хромосом вытащит бессчетное число прямых моих предков — они могут заполнить гору Познания от вершины и до подножья, да, пожалуй, и все плато.

Вот будет воистину страшный суд!

И эта мысль вызвала в памяти самую жуткую страницу жизни.

Двоюродный племянник и почти ровесник Пашка Чертин похвастался как-то, что есть у их банды поселка Шершни (пригород Челябинска) штаб в пещере на карьере — там они прячутся, если что, прячут оружие и награбленное. Знал его способности к хвастовству и взял на понт — не врешь, так с меня пузырь. Поспорили, пошли. Лето было — мое девятнадцатое от рождества, его семнадцатое. На старом карьере действительно обнаружили узкую щель в скале, вертикально уходящую вниз. Пашка предлагает — лезь, все, что сможешь унести, твое. Мне либо лезть, либо пузырь покупать — по-другому никак. Ну, я и полез головою вниз — по-другому никак. Метров десять ползу, фонарем свечу, никаких признаков пещеры Али-бабы. И тут понимаю, что Пашка за мною прет — тычется лбом в пятки мои. Бац! — ну, скажем, от неожиданности я фонарь уронил. Улетел он вниз, и светить перестал — тут я запаниковал.

— Дальше не полезу — ты все наврал! Давай назад! — ору.

Я бы мог — руками толкаться, ногами цепляться — и подняться, а Пашка никак: не та у парня физическая подготовка. И мне его, пятясь назад, точно не поднять. Ужас тогда обуял — какая нелепая смерть в девятнадцать-то лет! Пяткой припечатал племяннику в лоб — а он уж и без того благим матом орет, мамку зовет.

И полез я вперед, то есть вниз, чтобы из бездны выбраться, что зовется агонией.

В какой-то момент щель расширилась, и впрямь в пещеру превратилась — с тряпками грязными, ватниками, пустыми бутылками…. Никакого оружия, никаких драгоценностей…. Вот что хотел мне отдать племянник на поток и разграбление. Вскоре и он приполз, нарыдавшись вверху. И снова в плач, но уже не от страха, а как дитя народившееся — вопил и ползал на четвереньках, проклинал кого-то и торжествовал.

Понял, что и Павлик здесь первый раз — где-то, что-то от кого-то слышал, а теперь проверил, что «штаб» на самом деле существует.

В обратный путь пустясь, рисковать не стали — Пашка вперед полез, а как устает карабкаться, я его подпираю: иначе никак — не вылез бы. Под солнцем свободы пали наземь, дрожа от усталости и пережитого страха. Вот тогда я понял, что страшно не жить и даже не умирать, а вот так умирать — полным сил, но стиснутым в колодце каменном….

Солнце опустилось за горизонт, полыхнув зарей на весь небосклон. Свежий ветер принес запах воды, запах цветов — благоухание окрестностей за плато. Город за рекой отходил ко сну — казалось, что там затихает неясный гул….

Я уже сидел в магическом кругу на вершине горы Познания, совершив обрядческий хадж по спирали горного хрусталя. Вдруг будто шепот раздался:

— Ты пришел….

Я огляделся — никого!

На западе догорала заря. Тьма стремительно подступала от подножья.

— Кто говорит со мной? — осмелился кинуть вопрос.

— Твой…, — то ли эхо послышалось, то ли камень вниз покатился, потревоженный чьей-то ногой.

Я настроился на ночь ужасов.

Едва только сумерки сгустились, магический круг начала окружать толпа теней. Казалось мне это или нет, но через час примерно за их стеной исчезли и звезды, и горизонт. Молча сотворил про себя молитву — Господи, ежи еси на небеси, спаси и сохрани. Теперь сидел, слегка сгорбившись, готовый ко всему — и ждал. Будут меня учить? бранить? хвалить? А может с горы вниз головой? — раскачают и….

Ко всему готов, но вокруг тишина.            

Наверное, уже в полночь не вытерпел и спросил:

— Вы зачем собрались-то?

Странно прозвучали эти слова. Будто подобные встречи живого и бывших живых происходят всюду и каждый день, никого не поражая. Но постороннее ухо могло услышать в них и страх, и почти отчаяние.

— Меня послушать? Ну, слушайте….

И я поведал темноте о своей жизни — ее успехах и падениях, о путешествии в эту страну и общении с Животворящей Силой.

— Действительно ли то, что услышал я — ваша коллективная мудрость? Уж больно нашпигована она эгоцентризмом. Можете объяснить — откуда это?

Глубокая тишина на горе — эй, вы где там? совещаетесь что ли?

А перед мысленным взором продолжалась картина всей моей жизни — тридцать лет, будто тридцать серий. Много ли мудростей я постиг? Что-то смогу завещать потомку?

Внезапно почудилось, что вся эта череда удивительнейших событий не имеет никакого отношения к моей собственной жизни, судьбе моей. И тогда все осветилось иным светом, и по-иному распределились тени. Будто разум отдельно от тела блуждает в пространстве и времени в поисках знаний.

Сейчас на горе Познания удивительного плато, способного чудесной Силой вытащить из генной памяти образы моих предков, смогу усвоить мудрость веков из первых уст. И еще одна мысль момента — нежто мне предназначено что-то совершить в жизни, раз все предки тут собрались ради одного потомка?

Строго же осудит меня потомство, если ничего полезного не извлеку из этой удивительной встречи. Может, мне попросить совета, как захватить планету (ту или эту?) Какой соблазн тридцатилетнему парню — мечта, которая могла стать явью. Будущее об руку с Прошлым забирает власть в руки свои — деяние достойное Анатолия Великого. Только к черту политику и походы, довольно всяческих авантюр: путь мой — познание. Я хочу знать, из чего и как появился свет белый.    

— Уважаемые, вы можете мне сказать — кто и как создал наш мир?

И вдруг мои плечи распрямились — то ли услышал, то ли почудилось:

— Сам попробуй, а мы поправим….

И я начал излагать то ли вслух, то ли мысленно теорию, которую неутомимый мозг толок и толок в ступе сомнений, посыпая догадками, не один год. Ибо так он устроен был, мой ум. К примеру, читаю историю Пелопонесской войны и думаю — а вот бы Элладу обустроить всю по спартанскому принципу и такой-то силищей прогуляться по свету. Всегда и во всем был верен себе: знание прошлого — залог успеха в будущем.

Забыв, где я и почему здесь, размышлял.

Память — основа не только истории, но и всего сущего. Вот атом — мельчайшая частица бренного тела моего. Он, несомненно, переживет меня — он бессмертен. Он похож, как две капли воды, на другой такой же — во мне или колдуне Барысе. Но это на первый взгляд физика. По сути — мой атом в своем нутре несет полную информацию обо мне. Пусть он входит в молекулу, которая в составе других подобных образуют прыщик на правом ухе — он все равно заряжен полной информацией обо мне любимом. И моя личная эволюция там прописана. И мудрость тоже.

А до меня он был составной частью другого существа (вещества?). И все это пишется, пишется,… запоминается. Думаю, нейтрон в ядре атома выполняет функции необъятной памяти. А сам атом — строительный материал эволюции.

Теперь о законах, которые им движут.

Доминантность — внутри ядра идет борьба по вопросу: что будем строить? Память еврея, быка и пырея бьются насмерть, как сперматозоиды. Конечно, утрирую — но где-то так. Когда доминант выбран, все служат ему не на жизнь, а на смерть — все богатства ума и опыт свой (вписанные в память) к достижению цели. Скажем, победил пырей и ставит задачу атому: я — растение, я хочу стать растением, все силы на появление растения, которому нужны семя, почва, солнце и дождь. И если эти условия соблюдены, а атомов с подобной доминантной набилась куча достаточная — семя появится. И тогда включается новый закон…

Запрограммированность — из семени пырея еврей не появится, и быка не будет, будет пырей. Он не будет цвести вечно, хоть и напичкан бессмертными атомами — он последует по пути своих предков. И дело не в климате южноуральском…. а в чем? Правильно, пырей — растение однолетнее. А по большому счету — в запрограммированности. Но этот закон рождает другой…

Цикличность — за рассветом приходит закат, за летом зима, век за веком, похожие один на другой для пырея. Человек рождается, чтобы умереть — горькая правда! Но человек разумен и считает себя повелителем природы и знатоком ее законов. В любом величии есть своя доля желчи — это знал еще Христос, но до человечества не донес. Или не дошло? Люди бьются за власть, за славу и за богатства, забывая, что главное предназначение разума — познание.

В прах рассыплется человек — что запишут о нем нейтроны его бессмертных атомов? какую правду унесут во вселенную?

Впрочем, каждый выбирает свою судьбу, и всегда новый правитель хуже прежнего.

Но к черту уныние, пойдем дальше. Ночь проходит, а мы еще не выяснили, как появляется жизнь. Забудем тяготы и кровь людей, взглянем на вещи вселенским масштабом. Так надо!

Через несколько миллиардов лет солнце наше остынет и станет белым карликом. А потом галактика схлопнется в черную дыру. Скверно, скажите — но это не катастрофа для атомов с нашей памятью. Не забывайте о законе цикличности. Эти явления наблюдаются в космосе с постоянством морских приливов-отливов.

Достигнув критической массы, черная дыра взорвется, и огромное пространство заполнится вихревыми потоками плазмы. Нашим атомам эти трудности нипочем. Как и последующие формирования новых солнечных систем. Вот когда появится планета с ее стихиями да солнечные лучи упадут на нее, тогда и нужны будут бессмертным атомам наши интеллекты в их нейтронах.

Впрочем, атомы, говорят ученые, структуры устойчивые — полны энергией поиска их изотопы. Вероятность того, что все структурные изотопы одного человека соберутся в одном месте и в одно время после вселенского взрыва практически равна нулю. Атомы с человеческой доминантой — тоже вряд ли.

Впрочем, все дело в планете — есть возможность зарождения жизни, она возродится, пройдя всю цепочку эволюции от простейшей клетки до примата. А если там нет никаких условий для человека и вообще жизни, как быть нейтронам, перегруженным нашими интеллектами? Они заставят неустойчивые, но активные изотопы вступать в различные связи и вполне возможно — создадут неорганический разум, которому не нужны ни руки, ни ноги, и кровь из носа.

У них для этого есть все — мудрость нейтронов и изотопская пронырливость. А дальше все, как везде — Доминантность, Запрограммированность и Цикличность. Ни вечность, ни катаклизмы не страшны нашему разуму — пытливому, проницательному, утонченному.

Если эту теорию нельзя считать прорывом человеческой мысли, то для меня она объясняет все. Когда есть основа, с частностями уже проще — мне бы очень хотелось, чтоб во всех моих атомах доминировал мой интеллект над всеми прочими — евреями и пыреями. К тому и стремлюсь.

Понятны стали теперь эгоцентричные мудрости моих предков.

Нет больше свободы, чем та, которая внутри тебя!

Нет тверже надежды, чем надежда на самого себя!

Нет крепче любви, чем любовь к самому себе!

Нет выше веры, чем вера в самого себя!

Истина то, во что ты веришь!

Щедрый подарок отвалили мне предки.

— Спасибо, мне все стало ясно! Постараюсь не подвести.

Ведь в нейтронах моих атомов прописана вся генеалогия и они, конечно.

Скоро рассвет. Попросить их о чем? Да вроде все ясно. Жизненная необходимость всегда что-нибудь подскажет, а гадать на будущее — удел глупцов. Но беспокойные предки мои достаточно осведомленные и знают по опыту, что добрый совет к месту лучше кошеля с деньгами.

— Мы не прощаемся…, — проворчал камешек, скатившийся к подножью.

Недремное око богини Макошь следило за нашей встречей. Ревность ее понятна — с наступлением дня я обещал Велизарию объяснить, что есть Бог. И стоило ли славянам-прародителям нашим забивать голову легендой о еврейском Боге? Я решил: мои слушатели понесут в массы слово Божье, а имя Божье пусть придумают сами. На своем пути много встретят они народов — диких, необразованных — тогда и придумают имя Богу: главное — слово его свято.    

Правду открою лишь Велизарию. И попрошу его, имя озвучить Бога всем слушателям «академии» с тем, чтобы не навредить слову Божьему.

— Я найду слова их убедить, — пообещал Верховный волхв.

— Тогда действуйте не колеблясь! Какого Бога жрецом вас объявить?

….

Стоп! Кажется, опередил события.

— Мы не прощаемся, — донеслось из темноты, и в тот же миг я уснул.

Разбудил меня Велизарий в магическом кругу горы Познания. Со свойственной ему деликатностью не задал вопроса — ну, как?

Конечно же, я общался с предками и получил их согласие на провозглашение Велизария верховным жрецом? патриархом? папой? ....

— Какого Бога жрецом вас объявить?

Верховный волхв отрицательно покачал головой:

— Пока сказать ничего не могу.

В голосе его звучала спокойная сила и вместе с тем осторожность.

— Так мы же славяне! Ты чувствуешь это? Тогда начнем со старославянских богов.

И познакомил собеседника с сонмом славянских богов.

Верховный волхв выбрал Велеса — бога-оборотня и мудреца, покровителя искусств и чародейства; бога, рожденного коровой. Верховный волхв он же Верховный жрец Бога всех скотоводов….

Но уже на тропинке с горы Велизарию пришла в голову простая и ясная мысль:

— А может, мы обожествим наше вечное Солнце?

Он развил ее словами, ставшими символом ведовства — живем в настоящем, опираясь на прошлое, чтобы творить будущее.

Ко мне снова вернулись сомнения — кто ты, Верховный Волхв Велизарий?

Вряд ли он сам откроет свою тайну, а мне порой кажется непостижимым.

— Назовем меня посланцем Солнца?

— Нет, ты останешься носителем знаний — человеком из будущего.

После минутного колебания я согласился.

Некоторое время мы постояли друг против друга — оба взволнованные, одинаково смущенные создатели нового божества.

— Милый! — голос Власты вывел из оцепенения.

Она спешила к нам со стороны лагеря и, подойдя, прижала губы свои к моим губам — короче, поцеловала. Я справедливо решил, что настала благоприятная минута представить первому слушателю Верховного жреца нового божества — и посмотреть на ее реакцию.

— Власта, я общался с духами моих предков — они дали согласие представить Велизария Верховным жрецом бога Солнце. Тебе первой открывается тайна, что Велизарий допущен к общению с Солнцем. Он будет доносить нам волю его. Отныне жизнь каждого зависит от расположенности к нему божества. Верховный жрец научит всех поклоняться ему. Встань на колени.

Власта встала на колени перед Велизарием, и Верховный жрец Солнца возложил ладонь на ее чело.

— Твоя жизнь принадлежит богу Солнце.

Убеждая Власту, я и сам поверил в истину своих слов. А Велизарий без сомнения зажег в женском сердце пламя веры.

— Моя жизнь отныне принадлежит Солнцу, — повторила Власта. — Я буду делать все, что прикажите. На прекрасных глазах ее блеснула слезинка.

Потом вспомнили о Барысе.

Колдун спал младенцем, подтянув колени к животу и подложив ладошки под щеку. Казалось, он видит сладкие сны.

Власта опустилась перед ним на колени и разбудила, погладив по голове.

— Как себя чувствуешь?

Барыс задумался.

— Сегодня, — наконец сказал он, — лучше, чем вчера: могу ходить, могу говорить, только немного горло болит.

Наверное, опередил его вопрос:

— Бог Солнце избрал Велизария Верховным жрецом. Будешь его помощником?

Едва Барыс прошептал: «Спасибо», Верховный жрец приказал ему стать на колени и совершил обряд посвящения в служители бога.

Час спустя в «аудитории» под пальмами я объявил всем слушателям свой ордонанс касательно солнца, Божества и Велизария. Новость была встречена аплодисментами.

Велизарий объявил, что на плато меж магических гор будет построен храм Солнца. Пошли всей толпой искать для него место. Нашли подходящее в центре плато. Соорудили временный алтарь из камней. Пока возводили, быстроногий и юный волхв сбегал в город, принес большой кусок прозрачного хрусталя, послужившего линзой. Пропустив через него лучи солнца, зажгли костер на алтаре.

— Здесь мы будем молиться Солнцу! — объявил Верховный жрец.

Он обошел вокруг алтаря, кланяясь огню и вскидывая руки и взор в небо — навстречу жарким лучам. На небе ни облачка, как по заказу. Кто-то из волхвов преподнес Велизарию янтарь на шнурке. Повесив его на шею, Верховный жрец возвестил:

— Солнечный камень! Отныне каждый из вас должен носить такой талисман, как символ веры.

Мне тоже поднесли. Я стал солнцепоклонником. Суеверным не был, но все-таки, желая оградить себя от дурного глаза, сделал за спиной двумя пальцами рожки. Глядя на языческий праздник, внезапно понял, что я устал, что я чужой, совсем чужой этому миру.

Весь день у костра плясали, водили хороводы, пели. А когда солнце склонилось к горизонту, поднялись на гору Познания и совершили молебен.

Ай, да Велизарий!

А. Агарков

                                                                                                                                                санаторий «Урал»

                                                                                                                                                                   июль 2015 г