Им будет не больно.

Клара сидела на розовой скале — самой высокой из всех скал вальгаллы. Далеко внизу отсвечивала в лучах солнца водная гладь тихой гавани. В лучах заката кораллы украденные Кларой у брата казались пурпурными. Ажурный узор жилищ давно умерших микроорганизмов щекотал кожу. Улыбнувшись, Клара перевернула руку ладонью вниз и изящная ценность скользнула в пропасть.

Карл был в ярости, стремительной походкой он летел по пляжу, пиная босой ногой зеленые, с удивительно красивым узором прожилок, камни. Больно не было, — здесь вообще никому больно не было. Карл был добр. Даже там — на Земле, даже к ней. Но здесь ЕЁ присутствие выводило добродушного огнебородого великана из медитативного равновесия. Так мудро построенный принцип счастья — никаких женщин, в одночасье разрушенный нелепой случайностью, здесь в вальгалле, украл блаженство у всех, у всех без исключения, павших в бою воинов. Ее много раз предупреждали, но она всегда молчала, опустив глаза, а ощущение сотен горячих взглядов делало ее щеки пунцовыми. Она опять украла. Рыжая стерва. Карл уже отправил Икара к Тору с просьбой восстановить справедливость. Скоро все кончится.

Будда что-то ел, медленно листая толстую книгу жирными пальцами. Икара он слушал не внимательно, но постоянно кивал, время от времени вздыхая — то ли его словам, то ли прочитанному. "Жирдяй", — подумал гонец переводя взгляд с бюрократа на облака за его спиной.

— В жизни вы убили тысячи птиц, — фальцетом пропел Будда буравя Икара зелеными угольками из щелок глаз на заплывшем лице.

— К моему ходатайству это не относится, — Икар гордо вскинул подбородок, но насекомое, кольнувшее кожу, заставило вздрогнуть. Он привычно запустил руку под перья — почесать спину.

— Относится, Икар Дедалыч, относится, — Будда захлопнул книгу и над ней взвилось облачко моли, — карма плохая!

Облако под ногами растаяло и Икар, вскрикнув, провалился сквозь него. Привычно дернул лямки, но вместо широких рябых крыльев по обе стороны плеч развернулись лишь рамы. Ворох перьев окутал падающего человека и набегающий поток воздуха смел их, оставив кружится далеко вверху. Внизу ждала вальгалла.

Клара смотрела на полумесяц пляжа у подножья скал. Серебряный, с кипельно-белой полосой прибоя на границе с лазурью он, словно оспинками, был покрыт точками валявшихся на нем людей. Отдельные точки ползли по песку — это зрелище всегда вызывало в ней дрожь омерзения и мысль: "Насекомые".

С близкого расстояния пляж выглядел еще отвратительнее — там жрали, пили, ржали, спали бородатые, полуголые, нечесаные мужики. В двух шагах от воды, где не доставала волна, грудами лежали бараньи кости, словно прокисшим пивом пахло элем, а сальные взгляды "викингов" вызывали острое желание бросится воду и мыться, мыться... Если бы не мужики...

Клара сидела на розовой скале и протягивала руки к горизонту. Здесь многое было возможно и она знала, что там — далеко у края этой плоской медальки с островом по середине, в ответ на ее горячую мольбу, поднимается вода. Как разбегаются круги от брошенного камня, так же стремительно покатилась и волна, только она бежала к центру, к скале, к "викингам", под безразличным взглядом Будды откуда-то из облаков. Стремительно вырастая в многокилометровый вал она несла этому миру смерть, несла ему очищение.

Клара запустила пальцы в копну волос, сжала их в кулак и, ощутив боль, пронзительно засмеялась.

— А им будет не больно. Не будет больно. — повторяла она. Точки внизу пришли в суетливое движение, они ползли от берега вглубь острова, в тщетной попытке спастись.

— Вам будет не больно! — закричала Клара и камни подхватили ее крик.

Словно смеясь женским смехом позвякивала летящая в пустоте монетка. Вращаясь, подставляла искорке единственной звезды то золотом посреди лазури сверкавший аверс, то выпивая свет провалом черноты реверса. Тор ржал в тон звону.