magalnik — ПАУЛА

Дело в том, что из семи внуков я был самым болезненным, вечно температурил и кашлял, дома отсиживался с компрессами, когда дети на улице резвились. Главным моим лекарством, которым бабушка меня лечила, был в ту пору рыбий жир, неприятнейшее снадобье, противное, ей богу. Так вот, пакость пил лишь, если мне интересную историю поведать обещали с приключениями, полицией, и ни слова о любви, терпеть тогда не мог это чувство с поцелуями, нежностью.

Сегодня меня уговорили столовую ложку принять гадости, рассказ интересным будет, пообещали. Нет, бабушке верил, наверное, поэтому выпил, тьфу-тьфу, а теперь тишины прошу, слышите? Это другое дело, рыбий жир не предлагаю, молча просто посидите.

Первый рассказ последовал сразу, как только откашлялся и нос мой сопливый утерли.

— О тетушке твоей Поле рассказ мой, ты, надеюсь, знаешь ее, в прошлом году в Италию уехала, внуков нянчить собирается. Так вот, Поля сестра твоей матери от второго брака со Степаном, почти не знала его, но дюжий, красивый был, помню, и высокий. Дочурка в него пошла лицом, а ростом в Злату, бабушку твою вторую. Третий муж еще был у нее, Володя, противный очень, и дочка тоже — Роза, ты ее знаешь, красавица. Баба Злата привередливая была, все искала счастье, мужей меняла. Одна живет в Одессе, приезжает изредка с дочерьми повидаться, с внуками, подарков привозит. Главное в твоей бабе Златке, это то, что своих трех дочерей от разных мужей с малолетства в приют сиротский определяла, чтоб людьми выросли, как она считала. Потерпи малость, внучек, дальше и полицейские будут, и драчки. Так вот, когда у Серебренника Иосифа жена померла, оставив его с годовалым мальчиком, то он долго не раздумывал и предложил пятнадцатилетней Полине стать няней у его сына. Иосиф портным был отменным, учил также в приюте сирот, он и к тетушке пригляделся внимательно.

Короче, Полинка к ребенку душой приросла, как родного оберегала, свыклась, поэтому, когда Иосиф предложил замуж выйти, согласилась, не могла уже расстаться с малышом. И Марик, надо отдать ему должное, ее мамой величал, способным рос и послушным. В школе так хорошо учился, что его в гимназию направили на бесплатную учебу, откуда гроши могут быть у старого портного. Иосиф последнее время болел часто, мучился, вот его боженька и призвал к себе, чтоб не страдал более, помер он в одночасье. Поля не пала духом, няней в больницу устроилась, на курсы медсестер учиться пошла. Да и Марик приглашение получил от Шпигеля, хозяина мыловарной фабрики, чтоб с его сынком, Ароном, заниматься за деньги, конечно. По окончании гимназии папа Шпигель предложил сынку и Марику в Рим учиться на докторов за его счет, в Бухаресте евреев не допускали в институт. Молодые поехали, и их приняли. Счастью Полины не было границ, она ликовала... К главному подхожу, внучек, сейчас начнутся все приключения. Арон Шпигель не выдержал долго соблазны большого города с ресторанами, девочками и гулянками, его вскоре отчислили, домой вернули. Марик повис, в ночное пошел работать в больнице, спящим на занятиях был не раз замечен. Поэтому отписал матери, что вскоре вернется домой, положение пояснил. Наша Поля почернела вся, проклиная себя за беспомощность, замкнулась вся, ее не узнать было. Нет, наша магала не прошла мимо. Магала — это наша улочка репратиантов из Бессарабии, Буковины, Трансильвании и других несчастных краев нищих, безработных. Все мы на заработки в Бухарест приехали на время, которое никогда не кончится. Мы разные здесь, чужаки городу, но меж собой, слава богу, мирно живем, даже помогаем при надобности. Поэтому в выходной сбор кликнули вечерком за общим столом во дворе, решали вопрос Полины и сына Марика Серебренник. Долго не обсуждали, решили всем миром отчислять Марику по два лея с семьи на продолжение учебы, мне поручили гроши собирать, Поле велено было не вешать носа и немедленно сына известить, чтоб хорошо учился, магале, видишь ли, свой доктор грамотный до зарезу нужен. Расходились довольными, нищета беспросветная, радовались решению, о тете Поле молчу, она вся светилась счастьем, да из Рима обнадеживающие вести приходили с благодарностью. На третьем году учебы Марик на каникулы приехал повзрослевшим, в форме студента с картузом с гербом. Всех соседей обошел, беседовал, итальянским хвастался чуть, хороший парень, нравился всем. Иди знай, что такое натворит и в тюрьму угодит... Нет, не убивал он...

Весной это было, почтальон вручил Поле конверт громадный на иностранном языке, добавив, что из Рима письмо, заказное. В конверте газета была оттуда, где на большой фотографии Марик с искаженным лицом каску с лежащего карабинера срывает с подписью, что студент Маркус Серебренник, злостный манифестант, расправляется с защитником порядка, добивая его. Во второй газете Марик сквозь решетку смотрит отрешенно и надпись: «Зачинщиков беспорядков за решетку, всех!»

Магала ошарашена была новостью, все вопрошали и не верили, что их тихий парень такое наделать мог, возмущались сильно, Муссолини нехорошими словами обзывали. На следующее утро полицейский вдове вручил конверт официальный, сказал, что из комиссариата оно, центрального округа, велел расписаться. Итальянский он не знал, пожав плечами. «Депортация» и «Маркус» она прочла по буквам и заметалась от беспомощности, во дворе стала искать кого-либо. Тетя Гарпина отпадала, ее шатало уже с утра. Райка-балаболка белье развешивала, к ней направилась.

— К Вольфихе пойди смело, она поможет. Минут через десять знатный кавалер заедет за ней, он все, что пожелаешь, может. Что ты стоишь камнем, беги, Поля.

Да, твоего дружка Алика тетку забыла, как зовут, Елена, может быть. Побежала к ней, значит, Полина с письмом, умаляя ее слезно помочь, если можно. Тетушка Вольф, очень красивая и нарядная женщина, но, по-моему, не проживает здесь, лишь к больной матери приходит, лекарства носит, так толкуют люди… Помявшись, мадам Вольф конверт взяла, сказав, что знает о трагедии сына, добавив только, что лишь вечерком сумеет, наверное, с разъяснением придти. Выбора не было у бедной матери, поблагодарила и ждать стала вечера. Что, внучек, не хочешь слышать о тетках, надоели? Чуть потерпи, милый, полиция будет. Да, в среду это было, ранним утром нашу несчастную с двумя кошелками приметили, с базара шла и всем радостно сообщала, что Марик домой возвращается, вечерком приглашала в гости заглянуть. Долго просить не пришлось — магала собралась вся, дворик заполнили.

Поля светилась от счастья рядом с красавцем Мариком, который еле успевал на вопросы отвечать про драчку с полицией, тюремную камеру, фашистов итальянских.

Из маленькой, прикрытой комнатушки стук тихий раздался. Вот это главное и ждали соседи, ибо видели что-то и ждали. Сейчас скажу, подожди чуть, люди все видят. На стук из спальни Марик откликнулся, побежал, можно сказать. В наступившей тишине тюремщик наш девушку вывел необыкновенной красоты, которая смущенно поздоровалась с нами на итальянском.

— Софи ее зовут, подружка сына, прошу любить. Не только красавица, ангел она! Нет, не жидовочка она, ихняя. Отец ее комиссар полиции, он против их встреч с Мариком, поэтому все сделал для депортации сына, дочь с моим сбежала. Матери нет, померла она давно, сирота тоже. Да, отец тот самый комиссар, который моего засадил, может и фашист...

Марик переводил гостье разговор всех и при слове, что отец фашист, Софии затараторила взволнованно, размахивая ручками и в слезах:

— Мой папа хороший, не фашист, он противник Муссолини. Маркуса отвергал из любви ко мне, ревновал, Он очень и очень любит меня, я вся его жизнь, понимаете. Маркус, ты обещал меня с женщиной познакомить, которая помогла нам уехать, штраф за нас заплатили. Спасибо вам синьора Вольф...

— Моей заслуги здесь нет, я лишь очень попросила помочь этой семье...

— В прятки играем, дорогая, до сих пор не назвала своего покровителя. Молчишь, люди должны знать, кого благодарить. Тогда я ляпну, все одно балаболкой прозвали. Не угадали, король наш помог Марику, правда, мадам? Подтверди это. Вот видите.

— Так король помог! — воскликнула Софи, как в сказке получилось, обязательно папе расскажу, поэтому так мило тебя выдворили, интересно даже.

Молодые своим друзьям отписали, чтоб им оформили в институте отпуск какой-то и устроились с работой в больнице, показав студенческие документы Рима и глубокие знания дела. Да, еще помню, газету французскую показали, где молодой карабинер благодарит волонтера Маркуса за оказанную помощь при ушибе головы. Молодой человек помогал ему, а не бесчинствовал, как писали газеты. Он выражал благодарность, так-то вот, хорошим парнем был когда-то Марик, и кем стал… Нет, это не конец сказки моей, жизнь продолжается, а в ней могут такие выкрутасы случиться, что и придумать невозможно. Что, пописать хочешь? Ты быстренько, жду…

Молодые с Полиной жизнь нормальную наладили, жили мирно и дружно, Марик лишь к Поповичам ночевать ходил. Не положено, внучек до свадьбы молодым вместе, Не задавай лишних вопросов, скоро твой полицейский появится. Вот уже! Летним днем извозчик к хате наших подъехал, и бравый офицер спросил хозяйку про Баррети Софи, к которой отец приехал.

— Сразу поняла, что Софи отец вы, похожие очень. И зачем приехал, спрашивается? Мало молодым там жизнь испортил, решил здесь напакостить? Конечно, имеешь право с дочерью повидаться и адъю, милый, до свидания, сматывайся. Рано приехали вы, молодые часа через два домой вернутся. А ночевать где собираетесь? У меня негде, туточки с Софочкой размещаемся. Не беспокойся — Марик у соседей спит, Поповичей, сын солдатом служит... Идите погуляйте, мне еще ужин готовить надобно. Запомнила, Энриком, значит, зовут вас, Полина я, Серебренник.

Местный полицай-переводчик стул попросил для гостя, усадил и, попрощавшись, ушел. Хозяйка мясорубку закрепила и фарш стала крутить для котлет. Примус добротно работал, не коптил. Разок даже оглянулась исподтишка — сидел гость. Мысли нехорошие будоражили, но и его понимала, отцом девушке приходится и на изверга не похож. Попить может предложить гостю? Вот только стакан помою. Но итальянец ушел, не было его.

Полина уже котлет пожарила, когда Энрико ввалился в ужасном виде — лицо было в крови, рубаха разорвана, глаза в синяках и страшные очень, о чем-то лепетал быстро и неразборчиво. Но наша поняла его, что он темной улочкой пошел, к кабакам, там его и приметили, решили очистить. Энрико хвастливо показывал, как он отбивался, бумажник показал целым и кричал, что их трое было, и он один справился. Хозяйка его тщательно помыла, рваную рану перевязала, рубашку сына на него напялила и прилечь заставила на постель Софочки, где фотокарточка молодого Энрико на стене висела.

Он дрожал весь, улыбаясь, благодарил, показывал, что запах приятный от котлет, чмокал губами. Короче, этому негодяю поесть дали, напоили чаем и укрыли, уснул бедняга сразу.

Поля, как обычно, тепло встретила молодых, накормила досыта и лишь тогда сообщила им о приезде отца девушки. Конечно, вид его был странным с синяком под глазом и повязкой на груди. Но это не помешало итальянцам обниматься и целоваться. Хозяйка сообщила гостям, что их одних оставляют пообщаться, они же сыном у соседей переночуют. Хорошая женщина была твоя тетка, царствие ей небесное. Конечно, доскажу.

А поутру Энрико на улице Полину встретил с широкой улыбкой на лице и затараторил быстро по-своему о чем-то. Подошедший Марик пояснил, что господин Баррети обо всем с дочерью договорился: молодые возвращаются на учебу, но поженятся лишь через год, после окончания института. Он надеется, что уважаемая Паула и ее сын Маркус согласны на такой компромисс, если да, то могли бы в понедельник уехать. Энрико добавил несколько теплых слов в адрес прекрасной синьоры Паулы, с которой ему посчастливилось пообщаться, а возможно и близкими родственниками стать.

В выходной по случаю отъезда итальянец несколько столиков заказал в летнем ресторане, пригласив многих соседей. Поля была рада компромиссу, но опечалена предстоящим расставанием, опять одиноко ей жить придется после кратковременной идиллии. Еще переживала, что ей одеться не во что для ресторана, лишь поношенные тряпки были, нарядов сроду не покупала, незачем ей они. Радость Софочка доставляла, которая к ней всей душой прилипла, родным человеком стала. Она очень попросила старшую подругу с ней магазин посетить, чтоб подарки близким купить, отец на это кучу денег дал, сумочка полная. Молодец девочка, она Полю во все новое одела, туфли на каблучках купила ей и в парикмахерскую свела женскую. Что тебе сказать, внучек, наши женщины блистают красотой природной, но нищета жизни их калечит, изматывает от беспросвета, да мы еще всегда воюем с кем-то, народ такой собрался. Разболталась я, забылась малость. В ресторане все хорошо прошло: поели, концерт послушали, потанцевали парами гости. И наш Энрико старался, пытался развлечь свою синьору, комплименты дарил, не сводил с нее глаз, красотой любовался.

Райка балаболка насмехалась: — Ей богу, комиссар итальянский во вдовушку втюрился, он готов давно.

Когда же Софи подошла и присела рядом, обняла и поцеловала маму Марика, последняя, не удержавшись, заплакала по-бабьи навзрыд. Господин Баррети встал мгновенно, постучал, требуя тишины, и выдал:

— Конечно, не по-человечески получается разлучать синьору с сыном, поэтому предлагаю и Пауле с нами поехать в Рим, вместе проживать будем, дом большой у нас, всем места хватит.

Все кричать стали, что это правильно Энрико решил, дело за Полей, и ей соглашаться надо. Итальянский она выучит, не проблема. Вот и все, внучек, всем гамузом они и уехали. Магала наша их провожала, счастливого пути желала, комиссара Баррети своим парнем признали, женщины с удовольствием зацеловали его, а ты говоришь полиция плохая. Конечно, итальяшка он симпатичный, не наш мордоворот привычный, вечно злобный на народ. Рыбьего жира мало осталось у нас, докупить нужно, как думаешь, внучек? Кашляешь же еще, хрипишь... Завтра про тетю Розу расскажу, во тетка тоже!

Вытянула меня бабушка, как видите, не дала зачахнуть, а когда Отечественная война началась, я о болячках забыл, подрос, наверное, да и бабушка уехала к себе.

Бурными были сороковые годы прошлого века — король румынский с дамой сердца, знакомой нам, в Португалию поддался, Бессарабию России вернули, фашизм разгулялся в Европе, Польша первая пострадала, образована была автономная молдавская республика со столицей в Кишиневе. Друзья вспомнили про Марика и предложили ему наркомом здравоохранения стать республики автономной. И он вернулся, значит, в Кишинев один, Софи беременной была, живот в-о-о надулся.

Затем в сорок первом война разразилась, Марик на фронт подался, госпиталем ведал для раненых, но были и женщины, которые его приметили одинокого и пожалели. В постель к нему без приглашения забралась одна настойчиво и не уходила. Совесть замучила его, спать не давала. Мария же Петровна, дама его, спокойной была, знала, что с его интеллигентностью ему от нее не уйти. Со временем письмо Софи отписал о своих семейных изменениях, прощения просил, клялся в любви и т.д. В шестидесятых годах меня судьба столкнула с главврачом больницы товарищем Серебренник М.И., который должен был моему сыну операцию провести на голове. Мальчишка выздоровел, и я пошел благодарить родственника, к себе пригласил. Он выглядел опустошенным и безразличным ко всему, супруга цвела рядом. Еще я ее видел, случайно, в санатории «Машук» в 64-м, когда волосатый кавказец на скамеечке Марии Петровне мощную грудь тискал, она улыбалась. Я прошел мимо, но по возвращению домой с Мариком повстречался и настоял, чтобы мне адрес Софи дал на случай всякий. Родственник меня благодарить даже стал, что напомнил ему об этом, добавив, что жить не хочется при жизни такой, даже расплакался. Отписал я ей положение вещей и просил меры незамедлительные принять по его спасению, если Маркус еще нужен там. Вскоре запрос пришел от Красного Креста в минздрав наш, чтоб послать такого-то врача в их ведомство для отправки во Вьетнам, где идут боевые действия и раненых много. Коллеги по институту его порекомендовали, римские, опыт есть. Депутат парламента Италии господин Баррети сие письмо в МИД Союза передал и пробил.

Недавно письмо с Ганы получил, где Красный Крест медпомощь оказывает приюту обездоленных детей, страдающих от недугов. Наши герои там трудятся, сын Сандро с ними, у Софи живот округлился большой, а вы говорите любовь лишь губит, зря так.

С Полей судьба романтичнее поступила и неожиданно. Молодые отдельно в домике бабушки проживали, Полина большим домом распоряжалась, готовила на всех, все чин-чинарем, итальянский осваивала, отбрыкивалась от частых комплиментов Энрико.

В начале сорок третьего года Энрико в тюрьму угодил за деятельность против Муссолини. Суд к пяти годам лишения свободы приговорил, в дальний лагерь сослали. Вот там, в лагере, Полина стала женой бывшего полицая, на свидания бегала к нему, целовала крепко, полюбила, выходит, женщина в первый раз. О нем молчу.

Каким-то путем о Гарибалдийских партизанах узнала, к ним примкнула, чтобы фашистов бить, сестрой милосердия в медчасть направили. Отличилась она там смелостью и доброжелательностью к партизанам. В нескольких вылазках партизан Полина гарцевала на повозке с красным крестом, раненных подбирала, спасала.

Прямым снарядом разворотило ее телегу мгновенно, она погибла за два дня до падения фашистов в Италии, обидно было.

На кладбище городка мраморный бюст женщины установлен на могиле с крупной надписью «Паула», седой элегантный господин часто бывает здесь, цветы возлагает, долго сидит затем молча. Сегодня фотографию достал большую и показал бюсту с улыбкой:

— Нашей внучке Пауле уже пять стукнуло, большая стала, в мае обещали приехать всей семьей, тебя навестим. Сандро студентом стал, медиком, у Софи и Маркуса все Окей стало, знаешь, слава богу. Тебе, наверное, надоел уже, зачастил последнее время, к тебе пора мне перебраться. Понял, считаешь, что молодым присмотр еще нужен… Может быть, не знаю. До завтра, Паула.