Рыссси — альпийский кислород

    В аптеке не было окон, редкие посетители собирались в один ровный ряд и каким-то образом просачивались в здание, как нож в масло. Олегу становилось всегда страшно от одинакового вида манекенов, пластмассовые руки и ноги глухо стучали о голые туловища, застывшими ветками цеплялись за моросящий дождь. В один из дней одна такая ветка зацепила как наживку торопившегося Олега. И он вошёл в аптеку как в масло нож.

    Внутри было бледно, ни темно, ни светло. Вверху навзрыд плакала какая-то девушка, от этого делалось ещё бледнее.

    — Меня зовут Даилинет, желаете что-нибудь? — девушка перестала на время плакать и сверху задала вопрос, потом спустилась, свернулась калачиком на мраморном полу, заскулила.

    Повсюду надвигались стройные стеллажи с прозрачными бутылками, бутылки были пустые, но казалось, будто в них мелькает тень. Мужчина пытался прочитать этикетки: «Один вечер в нигде. Сухой, красный, крепость в наручниках», «Сон на своё усмотрение в кромешной мгле. Брют, крепость в спазмах».

       — Странное у вас пойло — Олег вяло хохотнул, изо рта желтоватыми градинами посыпались зубы, зацокали по бледному мрамору, бисером разбежались, затаились.

       — Спассситееее — заголосила девушка, разрывая на себе тонкую ткань, рёбра хрустнули, изнутри выпорхнула моль, набросилась на Олеговы зубы. Чахлое чавканье плескалось повсюду.

       — Если человек один, значит в нём самом всё по одной штуке. Один зуб, одна рука, одна нога, одно лёгкое. «Одиночество в одном» — вот наш девиз! Меркурий, готовь наркоз, пилу. — Даилинет смущённо закашлялась.

    Бледность сгущалась до липкого комка сливочной ириски, Олег пытался кричать, даже попытался убежать, но он был сама бледность. Без зубов слова осевшими дрожжевыми оладьями размазывались в воздухе, моль безучастно их пережёвывала.

    — Дайте ему физраствор «смертинет» от жизни, в жизни нет одиночества, одиночество в одном. Нас трое! Меркурий, где твой хвалёный альпийский кислород?! Рой яму, твою мать. Две ямы. Три ямы. Одну для моли. Кто-то из нас останется живым. Конечно, одиночество.

    — Яма должна быть одна. Эта чёртова моль его съела.