Давно я здесь. Бывало, звучал патефон, и пары кружили под музыку . Приглушенный свет струился от лампы под розовым абажуром. Дым папирос висел плотным туманом. И кто-то спорил о самом главном, а рядом, возле письменного стола, читали Маньдельштама и Гиппиус… Теперь все иначе. Пыльное запустение на старых полках, где валяются стопкой обрывки пожелтевших газетных страниц. Солнечный свет протискивается в щели заколоченных окон, упираясь лучом в провалившееся сиденье одинокого кресла. Мне нравится это пристанище тишины.
Только вечерами, как и сейчас, прибегает Зинка — я так зову ее. Обычно она не мешает. В своей суетливости надеется найти засохшую корку хлеба или — острая, словно спица — сядет на задние лапки, вытянется в струну, отыщет меня колючим взглядом и долго смотрит. Иногда это раздражает, особенно, когда я не выспалась.
— Кыш! Пошла вон! — кричу ей.
Она плюхается на пол и начинает свирепо грызть ножку изъеденного покосившегося письменного стола. Осторожно! Глупое животное! Который раз разрывает тонкий шелковый узор растянутого полотна паутины. Его не бывает много. Он собрал в единое целое обстановку комнаты, создавая причудливую композицию. На это можно смотреть часами. Но вот слышу знакомое призывное жужжание. Очередная жертва попала в расставленные повсюду ажурные сети. Быстро пересекаю пошарпанную стену комнаты и готовлюсь к броску. Свежая кровь. Пришло время обеда.
Капканы на баранов
Ты ставишь втихаря
Капканы, а а
Ты ставишь!
(с)