люмпен — Одеон сожжён... Амфитеатр был разрушен

Друг поэта: Пуля тебя остановит.

Поэт: Зачем ты так? Сразу-то?

Друг поэта: А потому что я тебя знаю. Имел счастье познакомиться. Сам ты не остановишься. Верный признак графомана.

Поэт: Ну, во-первых графоман тоже человек. А во-вторых, я не согласен. Просто я плодовитый автор. И я не виноват, что из меня поэза прёт. Только и успеваю записывать. Подожди-ка! Если меня пуля, то я как Маяковский буду?

Друг поэта: Не обольщайся. Маяковский был коньюктурщиком. Писал на острые социальные темы. А ты просто пишешь: из пальца сосёшь и сосёшь. Скоро от него ничего не останется. Нечем будет в смартфон тыкать.

Поэт: Не согласен я.

Друг поэта: С кем? Со мной или с Маяковским?

Поэт: С обоими.

Друг поэта: Ну и чего ты замолчал? Обиделся что ли? На правду нельзя обижаться.

Поэт: Да. Посмотрел бы я на тебя. Ты же сейчас вербальным способом всё моё творчество девальвировал. Обидно.

Друг поэта: Ничего себе: какие ты умные слова знаешь. А ты не соглашайся со мной, возражай! Спорь до хрипоты.

Поэт: Если бы я это мог делать, то стал бы адвокатом и защищал бы в суде каких-нибудь извращенцев. У меня душа тонкая, ранимая. Требует поощрения в виде одобрения.

Друг поэта: Ну уж нет! От этого уволь. Льстить я не буду.

Девушка друга поэта: Ну чего, ты, к нему пристал? Отличные он стихи пишет! Не слушай ты этого умника. А некоторые просто гениальные!

Друг поэта: Гениальные это, наверное, те двенадцать поэм, которые он тебе посвятил. По поэме в месяц писал. Он случайно не на контракте у тебя был? И, если не ошибаюсь, то лейтмотивом этого поэтического трэша была тема, что прекрасней тебя пока никого не родилось на всём свете. А Елена Прекрасная просто не стоила внимания Париса.

Девушка друга поэта: Ну я разве виновата, что он так видит? Он натура тонкая, гармоничная.

Друг поэта: Ты, тогда, сводила бы эту натуру в кафе. Угостила бы маффином шоколадным. Ты же знаешь, как он их любит.

Поэт: О-о-о-чень!

Девушка друга поэта: Окейно! А пока я его поцелую в щёчку за его немалый труд.

Друг поэта: Ой! Только не при мне! Я пожалуй удалюсь.

Девушка друга поэта: Не ревнуй, милый!

Друг поэта: При чём тут ревность? Сразу вспоминается текст одной поэмы. Бррр! Мороз по коже бежит.

Поэт( после поцелуя): А может мне на прозу переключиться?

Друг поэта: Она чего: поцелуем тебе мозги переключила? Я слышал женщины так умеют.

Поэт: А что? Буду как Горький или Толстой.

Друг поэта: Которым из трёх желаешь стать?

Поэт: Да всё равно. Они все конкурентноспособны.

Друг поэта: Точно! В твоей башке она что-то переключила. Но что?

Девушка друга поэта: Ладно, мальчики, я побежала. Мне надо ещё по делам пробежаться. Вы тут не ссорьтесь.

Друг поэта: Ты только там на улице никого не целуй. Пожалей мужиков. Им тоже нужно делами заниматься.

Девушка друга поэта: Очень смешно! Ха-ха-ха! Всё я ушла!

Поэт: Одеон сожжён... Амфитеатр был разрушен. По телу Птолемея пробежала дрожь. Он вдруг ясно осознал, что опоздал. Его легионы, прекрасно вооружённые и обученные не могут ничем помочь... Трагедия. Это была настоящая трагедия. И виноват был в этом только он. Только он: доселе безупречный полководец и политик. Целое десятилетие Рим трепетал перед могуществом харизмы Птолемея...

Друг поэта: Нет! Нет! Прощу остановись! Не надо!

Поэт: Да! Точно! Птолемею не раз говорили:

остановись! Не надо! Но он, веря в свою счастливую звезду, буквально шёл по трупам людей и лошадей. И даже римские крысы, завидев его, бежали прочь поджав гнилые хвосты. Птолемей был бесподобен в своём совершенстве!

Друг поэта: Похоже придётся клином переключать мозги.

Он взял пластиковую бутылку с газировкой и ударил по голове поэта. Тот отрубился, но вскоре пришёл в себя.

Друг поэта: С возращеним величайшего из поэтов! Скажи чего-нибудь!

Поэт: Ты так красива, как звезда Авроры!

И пред тобой не устоит никто!

Закончить надо глупые все споры:

Прекрасней нет на свете никого.

Тут должен быть поцелуй.

Друг поэта: Ну, нет. Целовать я тебя точно не буду.