Позади — перевалов соль

Я впервые руководил лыжным путешествием второй категории сложности и был преисполнен чувством собственной ответственности. На дворе стоял 1980 год. Мы, четверо парней и две девушки, вышли на маршрут из села Элекмонар 8 марта. Ну, конечно, в этот день дежурными были парни, ведь женский праздник!

Не успели мы пройти крайние избушки, как дорогу нам преградили... коровы. Кругом вообще-то снег, и зачем их выпустили — непонятно. Огромный бык повернулся к нам и, что-то нечленораздельно промычав, стал свирепо выбрыкиваться задом, демонстрируя свою агрессивность. Остановившись, мы невольно попятились.

— Да вы что, мужики! — удивился веснушчатый крестьянский сын Андрей Сорокин. Грозно нахмурив брови и перехватив лыжные палки в одну руку, он, как тореадор, решительно двинулся навстречу опасности. Когда скотина позорно бежала, все увидели, что это не бык, а корова.

Настоящие сюрпризы начались на третий день. У покрытого глубоким снегом Аккаинского перевала вдруг выяснилось, что местные медведи уже проснулись и покинули свои берлоги. Как минимум на две недели раньше положенного срока!

Всюду виднелись следы косолапых друзей, причём самого разного калибра. Но ведь эти звери всю зиму не ели и должны быть очень голодными! Неужели придётся возвращаться? Перспектива — стать завтраком из туристов для братьев наших меньших выглядела не очень-то привлекательно.

Сомневались недолго. Посовещавшись, двинулись дальше по намеченному маршруту, обдумывая на ходу всяческие меры безопасности. Весь дальнейший наш путь сопровождался высокой вероятностью встречи с генералом Топтыгиным: и на Буюкских озёрах, и в урочище Сарысаз, и у подножья горы Кара, и на реке Ложа. Это обстоятельство вызывало у участников группы бурный поток юмора.

В верховьях Енгожока маленькая веснушчатая Таня Дворкина сломала лыжу. Пока богатырь-реммастер Серёжа Буряков, которого девушки в шутку прозвали Малышом, занимался починкой, Андрей Сорокин и неугомонный спорщик Юра Князев невдалеке обнаружили… что бы вы думали? Задранного мишкой лося! Мы нарубили с него килограммов сорок сохатины, а косолапому любезно оставили серый, уже несколько раз размороженный, говяжий фарш.

— Но ведь… мертвечина! — засомневались девушки.

Мертвечиной, однако, назвать это было нельзя. Судя по всему, лось просто не смог уйти от преследования, изранив ноги по тонкому насту, а природный морозильник сохранил сохатину в первозданной свежести.

— Когда мясо варишь, то сто градусов, а когда жаришь, то все четыреста! — авторитетно заявил перед ужином Сергей, тщательно разделывая сохатину. Сделав большие глаза, он наклонился и голосом заговорщика тихо добавил: — Только женщинам этот процесс доверять нельзя.

Крышки котелков нам послужили сковородками, и уже через час горячее, аппетитно пахнущее лакомство было готово. Последней сдалась усталая Таня Логвинова:

— А, всё равно пропадать! — отрешённо махнула рукой она и потребовала от дежурного свою порцию.

Вчера, во второй половине дня, не удержавшись на крутом склоне, Логвинова одним махом укатилась на дно распадка и угодила вниз головой в трещину во льду так, что на поверхности были видны только лыжи. Пошевелив ими и пискнув: “Боря!…”, — она затихла.

— Кошмар… — обмерев от ужаса, прошептала Таня Дворкина.

Но тут только что спустившийся вниз Буряков вопреки своей могучей комплекции сделал дикий прыжок и, мгновенно оказавшись у трещины, за ноги вытащил миниатюрную Татьяну Логвинову из ледового плена. Потом все долго смеялись, зрелище было впечатляющее, но, к счастью, никто не получил даже царапины.

Замечательно выспавшись в маленькой таёжной избушке — собольей правилке, которую жарко протопили с вечера, мы накинули потяжелевшие рюкзаки и двинулись дальше.

На ледопадах пришлось воспользоваться верёвками, а затем неоднократно пересекать спущенные со склона лавины. Ещё один сюрприз нас ожидал, когда мы, переночевав в какой-то низкой, но очень широкой землянке и пройдя затем нижние каньоны Енгожока, вышли к реке Чемал. Было 15 марта, и река вскрылась: лёд местами ещё присутствовал, но везде виднелись промоины…

Насколько всё-таки ранняя выдалась весна на Алтае в 1980 году! Приходилось карабкаться по неудобным склонам, а кое-где использовать в качестве переправы снежно-ледовые мостики.

Поход завершился на десятый день. Мы вышли на лесовозную дорогу и, едва не свернув себе шеи, с бешеной скоростью скатились на лыжах по твёрдому, как асфальт, спуску. Потом, пройдя ещё некоторое расстояние от посёлка Уожан, в котором разжились изрядно зачерствевшим домашним хлебом, увидели бодро движущийся трактор с прицепом. До села Чемал мы ехали в прицепе, который, как выяснилось, совсем недавно использовался для перевозки… свежего навоза.

— Ну, вот, посадил нас в какой-то парашевоз… — проворчал чистюля Буряков.

— Зато обворованный мишка теперь нас не догонит, — пошутил юморист Князев.

Однако никакие нюансы не могли повлиять на прекрасное настроение группы. Поход прошёл успешно, к тому же все десять дней стояла отличная погода.

Заночевали мы с любезного разрешения хозяина в хорошо протопленной столярке — в спальниках прямо на полу. Вечером позволили себе под сохатинку, запас которой спрятали на ночь в сугробе, выпить купленную в сельпо бутылку водки на шестерых. Ночью всех разбудил отчаянно копошившийся в своём спальнике Сергей.

— Чего ты там? — недовольно буркнул спросонья Юра.

— Да вот, пружинки от креплений потерял в снегу, не могу найти!

— Спи, давай!

— А, ладно, чёрт с ними, завтра найду! — огорчённо ответил Буряков и моментально уснул.

На другой день пассажирский поезд “Бийск-Томск” лениво тянулся на северо-запад. В полуразбитом общем вагоне безмятежно спали шестеро довольных туристов — студентов новосибирского электротехнического института.

— Ребята, вы мой портфель не видели? — услышали мы утром жалобный вопрос.

— Что? Какой портфель? — удивился я, не продрав ещё глаза. Всю ночь во сне я радостно карабкался по каким-то заснеженным скалам.

— В портфеле, кроме банного веника, ничего не было, — грустно настаивал очень культурно одетый молодой алтаец.

Все проснулись и дружно взялись за поиски.

— Жаль! Портфель мне был очень дорог, — печально произнёс наш спутник, когда все усилия не увенчались успехом.

А потом мы набрали в походный котелок горячей воды, засыпали заварки, выложив на столик купленные в Бийске хлеб, варёную колбасу, сыр, печенье, и приготовились завтракать.

— Давайте с нами! — пригласил я к столу нашего нового знакомого, который уже смирился с невосполнимой утратой.

— Нет, спасибо, я пока не хочу, — отказался тот и тут же вежливо попросил: — Можно на гитаре поиграть?

— Конечно!

Взяв в руки гитару, парень спел песню, которую я слушал, разинув рот. Ведь песня эта была про возвращение с Центрального Алтая. В ней упоминались места, по которым я ходил два года назад.

На Алтае дожди взахлёб, (Hm, F#)

На Алтае не тает лёд, (Hm, F#)

По Алтаю гуляет поспешная осень.(Em, A, D)

Подожжён на осинах лист, (Hm, F#)

Мы сегодня спускаемся вниз. (Hm, F#)

Вдоль Аккема косая линеечка сосен.(Em, F#, Hm)

Помнишь холод гитарных струн,

Помнишь, как нам хотелось к костру,

Как хотелось в долину спуститься скорее.

Только белая кромка льда,

Змейкою голубая вода,

И палатки стоят, затерявшись в морене.

Позади — перевалов соль,

Впереди — расставанья боль,

Глубина леденящая Чёрной Берели.

И замшелых камней дворцы,

И плакучие лиственницы

Дождь нанёс на размытые им акварели.

И снова первый куплет, но на полтона выше

— Кто автор? — воскликнул я, когда исполнитель положил гитару.

— Ну, можете считать, что это практически народная песня, — ответил молодой алтаец, смущённо отводя глаза.

Мы ехали домой. Радость пережитого неожиданно приобрела лёгкий оттенок грусти расставания… Мы ещё вернёмся к тебе, Алтай!