Ветальь — Спасение

но лукаво, хулигански, с огоньком

улыбается бетону и асфальту

привезённым, не бог весть каким песком.

С пацанами топлес галсами красиво

дефилируем, чтоб тёть не зацепить.

Взяли на троих с собой... кхе... литров пива,

ну, и водки — чтоб чем пиво закусить.

Сполоснули день рождения вчерашний

тихо, чинно, чтоб не супился народ.

Сорок градусов в артериях мчит в башню

и снаружи столько ж лысину печёт.

От лучей и от спиртного багровея,

слыша "хенде хох" морзянкою в виски,

я, с разбега, с криком: "Мать моя — Рассея!",

прыгнул в муть неосвежающей реки.

... Небо в кляксах, ивы в ацетатных платьях,

прель у дна — иконостасом в образах...

То ли от температур, то ли от счастья

мир стал меркнуть и потух в моих глазах.

Я увидел, как с меня снимают мерки,

позже в тесном пиджаке уже несут...

Я тону. А на песке Санёк с Валеркой

за моё здоровье дружно водку пьют.

Говорят, что жить прикольнее с друзьями.

Вот тонуть с друзьями рядом — не вполне!

Тут одна в бикини острыми ногтями,

как клыками впИлась больно в ухо мне.

Уж сильна! Ловка, проворна, как три кошки.

Тянет к свету. Тут попробуй утонуть!

Ух — скажу вам, братцы — это были ножки!

И ещё три раза "Ух!" — какая грудь!

Здесь бы мёртвый даже скрыть не смог желанья.

И в груди, и в плавках всё зажглось огнём.

Жаль, что был я малость не в своём сознаньи,

к сожалению проспав "рот-в-рот" приём.

Кляксы в небе, ацетатные ив платья,

рожи пьяных друганов, песок и зной —

всё вернулось, даже ощущенье счастья...

И глазища с изумрудной глубиной!

Воду сплёвывая, я невнятно охал,

флягу рвал Есенин бредом про любовь.

... Губы спелые, прилипший к скуле локон,

строгий взгляд, надменно вздёрнутая бровь.

Игнорируя восторженные стоны,

эхом схваченные за рекой в лесу,

облачившись в чёрный саван с капюшоном

и взяв острую, блестящую косу,

фея галочку поставила в тетради,

а затем всё ж улыбнулась, верь не верь.

Величаво в лес ушла по водной глади,

мне одно шепнув на ухо: "Не теперь."

_ _ _