Баба Наташа умерла

Баба Наташа тихо угасла.

Соседка к дверям — там тишина.

Долго стояла. Стало ясно.

Вниз за соседом пошла она.

Сунул топор. И крючок зацепил.

Дернул за ручку. И двери открыл.

Баба Наташа уснула навек.

Рядом твой ангел витает.

Если закончит свой век человек,

Душу его забирает.

Бабу Наташу положили в гроб.

Кинули мелочь утайкой.

Стали постельное свертывать, чтоб

Сжечь на костре за сарайкой.

Когда свернули матрас, застыли.

Толстым слоем лежат сухари.

Они, как от угольной пыли,

Черными стали. Смотри!

Онемели они от вида клада.

Да тут полмашины — ни дать ни взять!

Да тут полжизни складывать надо!

Зачем ей это не могут понять.

Баба Наташа кусочка не бросит,

Крошки она собирает в кулак.

И ничего на помойку не носит

Все удивлялись: «И как это так?»

Кто-то молвил:

— Она же из ада

Вырвалась и была спасена.

Она девчонкой из Ленинграда

В войну сюда привезена.

Дети блокады! Сыночки и дочки!

С детства неведомо им баловство.

Баба Наташа копила кусочки.

Это не страсть, но ее существо.

И на поминки, не щедрых на яства,

Только подружки ее собрались.

Эти старушки как некое братство,

Знавшие всё про тяжелую жизнь.

Баба Наташа письма писала.

Брата искала, который пропал.

Тетку искала, с ней в детстве играла.

Бабе Наташе никто не писал.

Баба Наташа — ни мужа. Ни деток.

Только соседки у неё из гостей.

В шкафчике горстка засохших конфеток.

Ими она угощала детей.

Молча несла свое тяжкое бремя.

Не говорила она никогда,

Как в то далекое страшное время

Город ее убивала беда,

Как иноземцы, пришедшие с Рейна,

Город хотят уничтожить родной.

Изредка только, выпив портвейна,

Молча заплачет, глядя в окно.

Что она видела? Голод и трупы,

Смерть, что глядела через порог,

В форточках мерзлых черные трубы,

Что источали тонкий дымок.

Что она помнит? Дорогу по Ладоге,

Как изрыгает огонь самолет,

Как в полынье расплываются радуги

Там, где машина уходит под лед.

Баба Наташа тихо угасла.