stalker992 — "Увидеть солнце" Главы 1,2,3

    Легкая туманная дымка чуть заметной призрачной пеленой окутывала скопление невзрачных угловатых построек простой и грубой архитектуры, сбившихся в кучу, словно стадо испуганных овец посреди бескрайней пустынной степи. Величественные творения человеческих рук немного оживляли мертвое однообразие окружающего ландшафта, но тем не менее унылое скопище израненных временем, местами превращенных в руины зданий неизменно вызывало у каждого увидевшего их человека непонятное тоскливое чувство безмерной печали и жалости.

    Когда-то на этом месте видимо находилось крупное промышленное предприятие. Огромные корпуса, растянувшиеся на сотни метров, десятки обширных цехов, какие то непонятные сооружения из бетона и стали — все это до сих пор поражало воображение своими грандиозными размерами основательностью и мощью. Никто даже не мог представить сколько труда понадобилось вложить строителям прошлого чтобы возвести такие монументальные постройки. Однако безжалостное время ничего не щадило. С тех пор как отсюда ушли последние рабочие, кругом воцарилось запустение и всё постепенно разваливалось и приходило в негодность. Повсюду из осыпающейся кирпичной кладки из крошащегося бетона выпирал точно ребра скелета проржавевший железный каркас, сильно обветшавшие башни покосились, а некоторые и вовсе обрушились, между массивными бетонными плитами и опорами, в широких щелях и трещинах, на крышах, поселились неприхотливые кустарники и деревья, дороги густо заросли травой. Заброшенные здания мрачно и как будто с печальным укором немо взирали на человека как глазами многочисленными проломами стен.    

    В поселке знали о приближающейся опасности — это было заметно еще издали. Зоркие глаза Адриана разглядели настежь распахнутые ворота в невысокой стене, окружавшей поселок и несколько крошечных фигурок солдат, которые стояли возле ржавых железных створок, ожидая прибытие патрулей.

    Не прошло и пяти минут, как Адриан остановил мотоцикл возле ворот и предупредил солдат о приближении чужаков. Никто из них не испугался и даже не удивился — когда каждый день в течение многих лет приходится ожидать чего-то подобного всякий страх в конце концов исчезает бесследно. Одного из рядовых немедленно послали с докладом к начальнику караульной смены. Остальные снова заняли позиции у ворот и дула их автоматов смотрели в сторону зловеще безмолвной равнины.

   — Марк! — сквозь рычание и стук двигателя крикнул Адриан через плечо сидящему поза — ди него юноше. — Я поеду к Главе, а ты предупреди родственников! Пусть они до поры до времени постараются никуда не выходить из жилого района! Что-то не нравиться мне та — кое развитие событий!

   — Хорошо! Я буду здесь через полчаса!

   Марк спрыгнул с сиденья. Мотоцикл, обдав его облаком пыли и выхлопного газа, с ревом и треском рванул вперед и помчался широкой прямой улицей между двух длинных многоэтажных корпусов.

   Юноша вошел в поселок. Его взору как всегда предстала обширная площадка, исчерченная глубокими колеями в разбитом асфальте. С каждым годом это место все больше и больше становилось похожим на пустырь. Из-под толстого слоя засохшей грязи всюду торчали серые куски асфальта и осколки кирпичей. Кое-где в рытвинах среди обломков и прочего мусора росли пучки сорной травы. Во время ежегодных летних ярмарок, когда в поселок приезжали торговцы от соседних общин, здесь было людно и шумно. Жители поселка заранее доставали из закромов свои лучшие одежды, желая продемонстрировать чужакам, что перед ними не нищие кочевники скотоводы северных равнин, а вполне зажиточные люди. Площадь в такие дни пестрела цветастыми женскими платками и яркими платьями, мужчины щеголяли в куртках и штанах из дубленой кожи самого высокого качества, отделанных дорогим мехом песца куницы и соболя. От праздничного великолепия рябило в глазах. Толпы разодетых людей степенно с важностью хозяев прохаживались среди разложенных на прилавках и прямо на земле куч пушнины, кожи, тканей, штабелей досок из редких пород древесины, автомобильных запчастей и прочих технических штучек вроде электрических фонариков и утюгов, добытых в мертвых городах. Шла бойкая торговля, за кусок нержавеющего металла меди или золота можно было купить что угодно: от мешка с зерном до автомобиля. Так было летом, а сейчас на пустынной площади возле стены периметра сиротливо стояли лишь два пустых автомобиля. Повсюду царила мрачная гнетущая тишина, нарушаемая лишь едва слышными голосами солдат у ворот, да время от времени, откуда-то издалека доносились веселые детские крики. Если бы не эти звуки, которые доказывали, что жизнь еще теплиться где-то в глубине унылых развалин, поселок казался бы совершенно вымершим. Марк быстро пересек площадку и двинулся вдоль высокой сильно обветшавшей стены. Длинная улица что тянулась от пустыря вглубь селения на всем своем протяжении тоже была безмолвна и пустынна. Впрочем тот широкий, грязный, усыпанный битым кирпичом и пучками гнилого сена промежуток между зданиями, по которому шел юноша, трудно было назвать улицей. Крестьяне почти ежедневно прогоняли здесь скот, тут же проезжали их груженые сеном телеги. Густые заросли сорной травы, колючий кустарник, корявые деревца, щедро удобренные навозом, буйно росли прямо на грудах осыпавшейся штукатурки и кирпичей вдоль выщербленных стен с пустыми черными провалам окон. Посередине улицы в изрытом выбоинами разломанном асфальте темнела широкая грязная колея. Под ногами Марка хрустели осколки стекла, глиняные черепки и куски ржавого металла. Одинокий звук его шагов удивительно отчетливо раздавался в мертвой тишине — юноша продолжал взволнованно и быстро идти вперед, он давно привык к царящему вокруг страшному запустению, к заросшим травой замусоренным улицам и к развалинам некогда величественных сооружений. И только по какой то странной неведомой причине всякий раз когда он входил в поселок его сердце болезненно сжималось от острого ощущения безысходности — так было, есть и будет всегда, и ничего нельзя изменить — которое, казалось, исходило от этих полуразрушенных зданий, безмолвно смотрящих в вечность черными глазницами окон, от безжизненных улиц. Даже сейчас, когда его сознание было занято совсем другими мыслями в него настойчиво проникало то же глухое чувство безвыходного отчаяния.

    По мере приближения к центру поселка тишина вокруг не казалась уже такой зловещей.

Из широких зарешеченных окон нижних этажей, где крестьяне держали общинный скот, доносилось то лошадиное фырканье и ржание, то мычание коров, сытое похрюкивание свиней, иногда невнятные людские голоса. Наверху на третьем или четвертом этаже глухо и мерно раздавались тяжелые удары: рабочие разбирали кирпичную кладку, терпеливо как муравьи грызли, выедали железными зубами инструментов каменное нутро здания, остав — ляя после себя лишь голый каркас из железобетонных плит балок и перекрытий, опира — ющихся на остатки стен. Завернув за угол, Марк пересек еще один широкий пустырь, где из густых зарослей псевдовереска торчали зубчатые остовы огромных цистерн, распиленных на металлолом. По другую сторону пустыря начинался жилой район — настоящий лабиринт нешироких улочек петляющих среди групп обветшавших зданий, остатков каких то многоярусных строений поднимающихся на многометровую высоту огромными этажерчатыми башнями. По виду эта часть поселка мало чем отличалась от остальных. Те же усеянные обломками замусоренные улицы, те же ряды зияющих оконных проемов по обеим сторонам дороги. Только теплые живые голоса людей, их бесконечная повседневная суета вокруг отчасти оживляли мертвенный покой печальных останков прошлого.

    Мимо Марка то и дело проезжали запряженные лошадьми дребезжащие и громыха — ющие ржавым железом телеги крестьян, собранные из самого разнообразного подручного материала, пробегали стайки чумазых весело галдящих детей, сопровождаемые сворами щенков или тощими мохнатыми псами. Почти каждая семья в общине держала собак поскольку они, как и давным-давно в далекую первобытную эпоху снова стали почти единственными спутниками и защитниками человека от опасных сил враждебного мира.                                                                                

    При виде исполненных бесконечного покоя и умиротворения картин неторопливой жизни у Марка потеплело на душе. Позади были десятки лет беспощадной кровопролит — ной бойни, когда одним ударом пылающего ядерного меча стирались с лица земли целые города и долго еще догнивали в земле миллионы непохороненных трупов. Позади были и времена страшного голода, нечеловечески жестокой войны за выживание, когда кан — нибализм стал нормой жизни и кучки оборванных полудиких людей доживали последние дни в опустевших городах, прячась от смертельных радиоактивных дождей и себе подоб — ных в канализационных стоках и заброшенных тоннелях метро. Ныне наступили иные времена. Разбросанные по всему свету остатки человечества понемногу начали оправ — ляться от тяжелейших последствий самой сокрушительной катастрофы за всю историю планеты, которую вызвали они сами, и постепенно учились жить в совершенно иной реальности, где не было места старым представлениям о добре и зле, законе, морали и гуманизме, долге, чести и совести. Несмотря на постоянно гнетущее Марка чувство безнадежной тоски его сердце наполнилось счастливой уверенностью в вечное торжество жизни над смертью тленом и забвением. Надежда снова как птица Феникс возродилась в душе юноши, измученной вечной неопределенностью и постоянным страхом перед завтрашним днем.        

   Радужные мечты, светлые иллюзии — они рассеялись, рухнули в мгновение ока как хруп кий карточный домик. Неприкрытая горечь реальности опять навалилась на него мучи — тельной тяжестью, как только откуда то из за угла донесся женский крик. Он прозвучал глухо как будто из под земли. Марк ошеломленно вздрогнул, невольно останавливаясь, и на мгновение оцепенел, но уже через секунду новый отчаянный крик заставил его, повинуясь безотчетному порыву рвануться вперед. Привычным почти рефлекторным движением срывая с плеча ремень винтовки, он молниеносно выскочил на перекресток. То, что он увидел за углом, на время лишило его способности рассуждать. В нескольких шагах от него возле зияющих чернотой провалов входов в коридоры подвальных жилищ толпились человек пятнадцать возбужденных, оживленно жестикулирующих людей: бородатые крестьяне в своих грубых шерстяных одеяниях, несколько старух, помощник механика в рваной перемазанной машинным маслом спецовке и прочий простой люд. Почти одинаковое выражение их серых осунувшихся лиц — тревожное, настороженное — еще издали бросалось в глаза. Они ждали. Ждали чего-то, по-видимому, не совсем приятного, что должно было произойти с минуты на минуту. Напротив входов в подвалы, у заваленной вывороченными глыбами асфальта обочины дороги стоял темно зеленый ГАЗ 69 с открытым верхом.

Спустя несколько секунд после того, как Марк выбежал из за угла, темное нутро одного из коридоров внезапно снова исторгло отчаянный женский крик и жалобный захлебы — вающийся плач младенца. Толпа мгновенно притихла, отхлынула от входа и расступилась, пропуская угрюмого человека, одетого в шерстяные брюки и кожаную куртку черного цвета с четырьмя капитанскими звездочками на погонах. Марку достаточно было одного взгляда, чтобы узнать в этом коренастом бородатом крепыше командира полицейского отряда Карасева по кличке «чистильщик». Он вышел из коридора в сопровождении двух вооруженных солдат и своей тяжелой медвежьей походкой направился к противополож — ной стороне улицы, где из темных зарослей торчали красные зубцы изглоданных временем стен длинного одноэтажного здания с остатками железных решеток в разво — роченных оконных проемах. Не успел Карасев сделать и нескольких шагов, как из подвалов за спиной солдат уже совсем близко послышался шум, частый перестук женских каблуков, потом густой мрак коридора огласился новыми истошными криками. Какая то молодая женщина в длинном перепачканном платье, рыдая, выбежала на улицу вслед за полицейскими. Все произошло настолько стремительно, что Марк немногое успел рассмотреть, но даже то, что он увидел заставило его побледнеть и ощутить как все внутри сжалось от предчувствия неминуемой беды. Перед глазами юноши промелькнуло мокрое от слез лицо перекошенное гримасой ненависти и боли, полускрытое длинными растрепан ными волосами, огромные черные глаза до краев наполненные страхом, бесконечной мукой и отчаянием. Так выглядят люди, у которых пытаются отнять самое дорогое, без чего жизнь теряет всякий смысл и единственное что остается — медленно незаметно для себя сходить с ума от страшного потрясения и тяжести непоправимой утраты. Заслышав позади себя шум и крики, оба солдата резко развернулись, преградили женщине дорогу, и тут произошло самое неожиданное. Забыв на время о всякой осторожности, потеряв рассудок от горя, она вдруг с диким отчаянным воплем раненной тигрицы бросилась прямо на полицейских, которые непреодолимой стеной встали между ней и чистиль — щиком. Она изо всех сил толкала колотила их, цеплялась за холодную сталь автоматов и рукава их курток в единственном всепоглощающем стремлении, во что бы то ни стало пробиться к командиру. На мгновение растерявшиеся от неожиданности полицейские сначала отступили под яростным напором женщины, но то было лишь секундное замешательство. Один из полицейских, быстро придя в себя, грубо отпихнул её прикладом автомата. Она завыла, снова упрямо бросилась на солдат, и вновь тяжелый удар прикладом по лицу отбросил её назад. Взволнованный гомон толпы, истеричные вопли женщины и ругань солдат смешались в один беспорядочный шум. Все внимание Марка поначалу было привлечено этой бурной сценой, и он уже понемногу начал догадываться что происходило у него на глазах, поэтому он сперва не обратил внимания на некий странный предмет, который болтался в руке у чистильщика. Только когда в дикий хаос звуков неожиданно вплелся душераздирающий детский плач, Марк перевел взгляд на непонятную ношу полицейского и... непроизвольно содрогнулся от отвращения. Капитан держал за ногу пронзительно вопящее существо похожее на младенца, на чьей уродливо раздвоенной шее сидели сразу две непропорционально большие головы, сросшиеся в нижней части подобно корявому плоду растения. Голое тщедушное розовое тельце существа конвульсивно дергалось, извивалось — безобразное, какое то до омерзения нечеловеческое, сама уродливость которого лишала его права на существование. Мутант! Это жуткое слово ныне в среде людей звучало как приговор, и единственной мерой наказания по нему была только смерть. Едва Марк вновь обрел способность мыслить, он тот час же с замиранием сердца понял что именно сейчас произойдет.

   — Нееет!!! Оставьте, оставьте моего ребенка!!! — сквозь слезы кричала женщина хриплым сорванным голосом, делая слабые безуспешные попытки вырваться из железной хватки солдат. Она уже почти перестала бороться, она сдалась и только беспомощно с последней отчаянной мольбой протягивала руки вслед жалобно плачущему младенцу в руке капитана.

    Карасев — глухой и равнодушный к страданиям несчастной — тем временем неторопливо пересек улицу, углубился в заросли и скрылся в дверном проеме здания. Надрывный плач ребенка, приглушенный расстоянием, еще доносился оттуда какое то время. Потом прозвучал резкий хлопок выстрела, короткое эхо звонко отразилось от стен, и кругом воцарилась невыносимая тягучая тишина. Она казалась еще более неестественной оттого, что память всех вольных и невольных свидетелей трагического финала драмы, казалось, навеки сохранила этот последний роковой звук. Женщина безвольно как тряпичная кукла повисла на руках у солдат. Её голова была низко опущена, и Марк не мог видеть её лица скрытого растрепанными волосами. Она уже не билась в истерике, не кричала, и лишь тихие всхлипы доказывали, что она еще не потеряла сознание. В толпе народа не раздалось ни единого звука. Люди стояли неподвижной молчаливой и хмурой массой, оцепенев от тяжелого зрелища, только что развернувшегося на их глазах. Некоторые печально опустили головы, кто-то — в основном женщины — с искренним сочувствием жалостливо смотрели на несчастную мать, другие не сводили напряженного полного нетерпеливого ожидания взгляда с развалин, где чистильщик совершил свою очередную казнь.

    Солдаты отпустили женщину. Она, закрыв лицо ладонями, медленно осела на землю и низко склонила голову. Её длинные волосы почти касались растрескавшегося асфальта, согнутая спина дрожала от беззвучных рыданий.

    Марк, до боли стиснув зубы, смотрел на несчастную широко раскрытыми глазами не в силах отвести взгляд от этой печально сгорбленной вздрагивающей спины, пока чей то громкий испуганный вздох в толпе не заставил его посмотреть в сторону развалин. Из кустов вышел чистильщик такой же спокойный, ко всему безучастный, не замечающий ничего вокруг как будто голова его в этот момент была занята решением какой то одному ему известной, но чрезвычайно важной проблемы. На этот раз Карасев нес небольшой мешок, и даже не глядя на темное пятно крови просочившейся сквозь грубую шерстяную ткань нетрудно было догадаться, что в нем находилось. Чистильщик брезгливо швырнул мешок в кузов машины под ноги солдатам, снял рукавицы и бросил их туда же, после чего уселся на переднее сиденье рядом с водителем. Заворчал мотор и Газ 69, сопровождаемый легким облачком пыли покатил в сторону центральной части поселка. До тех пор пока автомобиль не скрылся за углом, Марк смотрел ему вслед со смесью горечи, жалостливого презрения и негодования во взгляде. «Когда нибудь чистильщика непременно убьют — без всякого сожаления скорее даже с каким то мрачным удовлетворением подумал он — рано или поздно это обязательно произойдет хотя бы потому, что он либо слишком самоуверен и беспечен, либо неимоверно глуп. Что за странная прихоть: собственноручно уничтожать новорожденных мутантов, всякий раз превращая казнь в некое подобие кровавого ритуала. Причем совершался этот ритуал почти всегда прямо на глазах у несчастных родителей. Чистильщик вполне мог бы поручить всю грязную работу своим подчиненным, а ему самому в таком случае оставалось только сидеть в управлении, поплевывать в потолок, отдавать приказы, да изредка проверять насколько добросовестно выполняет свои обязанности личный состав. А убийства мутантов вообще следовало бы совершать ночью, под покровом темноты, ограничившись минимумом свидетелей. Тогда еще можно было бы надеяться, что родители казненного выродка никогда не узнают кто лишил жизни их невинное дитя и в один прекрасный день, охваченные жаждой мести не пойдут с оружием в руках на поиски убийц. Как бы то ни было, вопреки всем законам здравого смысла казни устраивались почти исключительно днем прямо на глазах у народа, как будто единственной целью их было послужить в виде своеобразного назидания остальным. Больший абсурд трудно было себе представить. Как будто после расправы с очередным уродливым младенцем женщины примутся вдруг рожать исключительно здоровых детей. Стоило ли так рисковать ради этой совершенно бессмысленной затеи? Да, правы были те, кто утверждал, что мир снова, как и сотни лет назад неотвратимо погружается в темную пучину самого что ни на есть дремучего и дикого средневековья с его жестокими феодалами, публичными казнями, сожжениями еретиков на площадях перед озверелой жаждущей крови толпой и духовенством, фанатично преданным идее жизни во имя Господа. Да, они были тысячу раз правы — эти единственные зрячие среди мира слепых.

    Возбужденный народ мало помалу расходился. Люди как ни в чем не бывало снова занялись своими повседневными делами и казалось мгновенно забыли, как только что на их глазах оборвалась еще одна маленькая ни в чем не повинная жизнь. Постарались забыть, начисто вычеркнуть из памяти неприятный эпизод. Женщину которая скорчилась на земле в позе безнадежного отчаяния заботливо поднял и увел в подвалы какой то мужчина, и Марк, очнувшись, обнаружил себя стоящим в одиночестве посреди опустевшей улицы.

    Глядя на безмятежный покой вокруг, трудно было поверить, что всего несколько минут назад здесь произошло убийство пусть и безобразного, но рожденного человеком существа, вся вина которого заключалась лишь в том что оно появилось на свет не таким как все. Бесчеловечная, отвратительная в своей обнаженной жестокости сцена казни потрясла юношу до глубины души. Он слышал об этом несчетное множество раз, но лишь сейчас ему довелось впервые увидеть все своими глазами и теперь ему казалось, что рыдания бедной матери, душераздирающие предсмертные крики ребенка и эхо последнего выстрела до сих пор незримо витают в воздухе бесплотной ускользающей тенью звука. Искаженное невыносимым страданием лицо женщины запечатлелось в памяти Марка так отчетливо, до мельчайших родинок и морщинок, что не желало исчезать. Дергалось, расплывалось, но все равно упорно стояло перед глазами. Юноша тряхнул головой, прогоняя навязчивое видение, и решительно двинулся вперед. Им внезапно овладело единственное желание поскорее покинуть эту улицу, уйти как можно дальше от этого места и впредь обходить его стороной, чтобы лишний раз не вызывать в памяти неприятных воспоминаний. Он шел, и с каждым шагом все внутри него мало помалу наполнялось злобой, ненавистью. Свирепой злобой и безграничной ненавистью к тем, кто имеет власть над жизнями людей, к тем, кто бессовестно дал себе право быть единственными единоличными судьями и стражами ими же самими придуманных законов. Однако, несмотря на всю свою неприязнь к чистильщику Марк вынужден был признать, что он не входил в категорию судей и, в тот самый момент, когда окончательно рассеялась пелена слепого гнева, Марк отметил про себя, что уже не испытывает особой ненависти к этому человеку. Причина была проста: в момент просветления юноша узрел таки истину, которая до сих пор пряталась от его пытливого взора в тумане подсознания. Все подобные чистильщику люди являлись всего-навсего второстепенными фигурами в некой неведомой игре, чью суть невозможно было понять обычному человеку. Они как марионетки подчинялись чьей то всемогущей воле, они были лишь слепыми исполнителями, жалкими рабами своего долга. Вот почему чистильщик, чуть ли не ежедневно рискуя собственной жизнью продолжал вершить свой бессмысленный публичный суд. Он не мог поступить иначе только потому, что выполнял приказ, и Марк не секунды не сомневался от кого этот приказ исходил. Необходимость, именно неизбежная необходимость заставляла мелких пешек выполнять свои обязанности... Под неусыпным контролем неких безликих фигур прячущихся у них за спиной.

    Конечно не только люди были виноваты в том что им приходилось делать. Суровая жизнь порою диктовала свои законы, и общество вынуждено было следовать им, объявляя мутантов лишним звеном в бесконечной биологической цепочке и потому подлежащим уничтожению. Каждый неизменно признавал горькую истину: монстрам не было места среди людей. Даже если бы выродков оставляли в живых, они обречены были бы влачить свое унизительное существование в позорной нищете, медленно угасая изо дня в день от голода и холода — всеми отвергаемые и презираемые. Разумеется, что единственным избавлением от мучений жизни являлась для них только смерть.

   Теперь, когда Марк начал понимать меру истинной власти таких людей как чистильщик, совсем недавно казавшихся ему всесильными горячая ненависть сменилась в его душе холодным равнодушием. Плевать он хотел на всех чистильщиков. Такие как он долго не живут, да и в конце концов пусть он сам разбирается со своими проблемами. Чего меньше всего хотелось Марку так это предупреждать его об опасности. Вот если бы Марк был Главой общины, он постарался бы хоть как нибудь смягчить существующий режим. А так... что толку рассуждать. Лучше думать о том, как прожить сегодняшний день.

    Марк ускорил шаг, и теперь почти бежал вдоль обочины дороги мимо заваленных всяким хламом заросших молодыми уродливыми сосенками пустырей, на месте которых по-видимому когда-то были обширные парки. Одной рукой юноша поправлял каску, все норовящую сползти ему на глаза, а другой придерживал винтовку, нещадно колотящую его прикладом по заднице. Впереди с правой стороны дороги показалось длинное низкое здание бывшей котельной. Её крыша, подмытая дождями, давно провалилась, подобные кирпичным утесам остатки толстых стен, разделенных широченными окнами, густо поросли длинными переплетающимися космами бурого лишайника, одного из тех странных растений — мутантов, которые распространились по всему земному шару после великой войны. Позади руин поднимался огромный каркас давно разобранного цеха, издали напоминающий причудливый ископаемый скелет какого то доисторического животного. До жилища Марка оставалось несколько минут ходьбы. Юноша уже обдумывал, что он скажет своей матери, как вдруг... Неясное чувство зародилось где-то глубоко в недрах его сознания. Быстро усиливаясь, разрастаясь как раковая опухоль, оно мгновенно перешло ту зыбкую границу между призрачным ощущением и явью и охватило все извилины его мозга незримой, но вполне ощутимой пеленой не то тревоги, не то страха перед неизвестной опасностью. Марк не успел толком понять, что с ним происходит. Он почувствовал только, как теплая волна разлилась где-то под черепной коробкой, будто на голову ему легла чья то большая мягкая лапа и всем его телом вплоть до мельчайших нервных окончаний завладела непонятная сила. Это странное ощущение длилось всего несколько секунд. Но оно было настолько острым, что буквально заставляло его остановиться. Сопротивляясь, Марк сделал еще пару коротких неуверенных шагов, потом замер на месте, повернул голову и посмотрел в сторону широкого переулка между развалинами котельной и рядами заброшенных складов. Там царила мертвая тишина. Ни единого живого существа не было видно, лишь легкие дыхания ветерка беззвучно шевелили листву редких деревьев, выросших среди руин. Но через мгновение слабый порыв ветра донес откуда-то чуть слышный щебет птиц и вместе с ним ушей Марка коснулся быстро нарастающий шум мотора. В дальнем конце переулка показался автомобиль, который на приличной скорости мчался прямо к нему, вздымая с исковерканных остатков асфальта клубы пыли. За грязным запыленным лобовым стеклом юноша не сумел различить кто сидел за рулем.

    Вылетев на перекресток, старый, буквально собранный из металлолома Газ 69 притормозил возле Марка. На переднем сиденье возле шофера сидел лейтенант — командир второго взвода второй роты гарнизона. Он нетерпеливо замахал юноше рукой и крикнул, перекрывая своим басом громкое урчание двигателя.

   — Эй, солдат, в машину! Шевелись!

   Еще не понимая что происходит, Марк немедленно повиновался. Едва он запрыгнул в кузов где кроме него сидели двое рядовых, Шофер дал по газам и резко крутанул руль. Машина так круто развернулась, что Марк, не удержавшись на ногах покачнулся и звонко ударился каской об турель пулемета. Силой инерции его чуть не отбросило к правой стенке кузова, благо один из солдат успел схватить юношу за шиворот и усадить рядом с собой на грубую железную скамейку.

   — Что за чертовщина у вас творится?! — сквозь дребезжание грохот и свист ветра взволнованно прокричал Марк в ухо солдату, мгновенно меняясь в лице. Тот даже рта не успел раскрыть, а в голове юноши уже созрело самое худшее предположение — Объявили тревогу?!

    Солдат в длинном — до колен — непромокаемом плаще, держа автомат между ног, отрицательно мотнул головой и приблизил к Марку худое заросшее щетиной лицо с азартно поблескивающими глазами под низко надвинутой каской.

   — Успокойся, брат! Пока никакой тревоги не объявляли. Нашей роте приказали собраться возле главных ворот. Нам толком не объяснили зачем. Я только слышал от кого-то, что с севера идет большой отряд натоян!

   — Я знаю! Они километрах в четырех от границы. Только вот до сих пор не ясно кто это. У них нет ни флага, ни опознавательных знаков...!

   — Откуда такие сведения?! — перебил солдат, и его лицо вытянулось от изумления — Ты из караульной смены?! Тогда какого черта ты здесь околачивался?!

   — Хотел на всякий случай предупредить родственников и соседей.

   — Не бойся, брат! — солдат обнадеживающе похлопал Марка по плечу — Тебя опередили. Наш гарнизонный уже передал предупреждение всем постам. Мирные жители тоже предупреждены. Так что все в порядке!

   Машина с ревом и дребезжанием резво мчалась по щебнистой хорошо накатанной дороге мимо бесконечных развалин, из которых время от времени показывались убогие неряшливые фигуры их обитателей. Шофер «газика» поистине виртуозно крутил баранку, стараясь объезжать разбросанные на дороге обломки асфальта. Автомобиль послушно вихлял в густой пыли, время от времени визжал резиной колес, разбрызгивая по обочине щебеночную крошку, и солдат отчаянно мотало из стороны в сторону, так что им приходилось крепко держаться за поручни борта. А если добавить ко всему этому еще постоянные толчки и беспощадную тряску, нетрудно было догадаться, что обстановка для разговора была не совсем подходящей. Остаток пути солдаты проделали в молчании.

   Когда машина выехала на улицу между полуразрушенными корпусами, которая вела к площади перед центральными воротами, Марк заметил метрах в тридцати впереди помятую обшарпанную «Победу» некогда выкрашенную в белый цвет, а ныне полинявшую от дождей и времени до какого то неопределенного серовато бурого оттенка. Этот раритет, почти чудом сохранившийся бог знает с каких времен, был обнаружен разведчиками много лет назад в подземных гаражах заброшенной военной части и ныне машина находилась в личном пользовании главы общины. Вот уже несколько поколений подряд автомобиль как некий священный фетиш бережно хранился и передавался от одного Главы к другому. Со временем это превратилось в своеобразную традицию. После избрания нового Главы, когда прежний правитель общины уходил на покой, он считал своим непременным долгом передать старушку «Победу» своему претенденту. Автомобилю регулярно — раз в пять лет — устраивали капитальный ремонт после чего он исправно продолжал возить высокопоставленных лиц общины.

    Джип быстро догнал «Победу», немного сбросил скорость и пристроился ей в хвост. На этом участке дороги колея была относительно ровной, отчаянная тряска прекратилась и нетерпеливый Марк, желая получше рассмотреть что происходит впереди, рискнул привстать, ухватившись за толстую гнутую перекладину над кузовом. В лицо ему рванулся ветер, пропахший терпким запахом пыли и выхлопных газов. За облезлой исполосованной сварными швами крышей «Победы» Марк разглядел вдали в проеме между уходящими в перспективу длинными корпусами десятки людей которые лихорадочно словно муравьи сновали по стене периметра. Их маленькие черные фигурки четко вырисовывались на фоне светло серого неба.

    Перемена произошедшая на площадке перед воротами оказалась настолько разительной, что Марк с ужасом подумал, что ситуация сложилась гораздо более серьезная чем он себе представлял. Всего полчаса назад здесь было безлюдно и тихо, теперь же кругом кипела бурная деятельность и воздух сотрясался от многоголосого шума.

    По пустырю среди расставленных в беспорядке автомобилей — сюда съехался почти весь транспорт какой только имелся в поселке — носились солдаты. Какой то злой старший сержант в мятой униформе, размахивая автоматом что-то кричал двум удивленным и испуганным крестьянам, которые остановили свои громоздкие телеги возле приоткрытых ворот. Чуть поодаль около дюжины солдат тащили полосатые заграждения сбитые из толстых досок, быстро и умело оцепляли выходы на все прилегающие к пустырю улицы и переулки. Возле низких облупленных бараков — казарм караульной смены — строились два взвода, на ходу разбираясь по отделениям.

   Все это Марк успел рассмотреть мельком из трясущегося подпрыгивающего на ухабах кузова машины. Джип, невзирая на ямы и колдобины пронесся по пустырю и резко затормозил возле самой стены периметра. Марк не дожидаясь приказа выпрыгнул из машины вслед за остальными солдатами.

— Из какой роты, боец? — окликнул его лейтенант, одевая каску и вытаскивая из под сиденья автомат.

   Четвертая рота, товарищ лейтенант. Рядовой Орельников — седьмой патруль караульной смены — отчеканил Марк, по привычке вытянувшись в струнку.

— Седьмой патруль? — лейтенант был удивлен не меньше чем тот солдат, с которым Марк разговаривал по дороге — Так это вы обходили сегодня седьмой сектор границы?

   Марк с готовностью кивнул.

   — Ты идешь со мной. Где твой напарник?                                

   — Вон он! — Марк кивком головы указал на приближающуюся группу людей. Лейтенант посмотрел в ту сторону куда указывал юноша и моментально оправил складки мундира, встал по стойке смирно, подобрав живот и выпятив грудь. От припарковавшейся неподалеку «Победы» в их сторону направлялась целая процессия. Впереди, засунув руки в карманы шерстяного пальто с длинными полами и воротником отороченным мехом норки, чинно вышагивал высокий пожилой мужчина. Достаточно было всего лишь раз взглянуть на этого человека как сразу же становилось понятно, что именно ему принадлежало здесь все. Дело было не только в его богатой одежде и не совсем обычной внешности, а в степенной важности подчеркивающей его высокое положение, в исходящей от него суровой начальственности, в той спесивой надменности с которой он держался. Даже характерная его привычка держать голову высоко поднятой доказывала что он привык всегда и на всех смотреть сверху вниз и никого не считал равным себе. Тонкие но резкие черты его властного лица: орлиный нос, волевой подбородок, презрительные складки в уголках рта выдавали в нем человека привыкшего повелевать, этакого деспота хладнокровно и жестоко подавляющего всякие попытки неповиновения. Но само по себе во внешности старика не было ничего особо неприятного или отталкивающего, только неестественно бледная кожа, копна снежно белых волос на крупной голове, худощавая почти костлявая фигура — все это временами делало его похожим на мертвеца. Это внешне напоминающее живого человека существо судя по всему и в душе имело столь же мало человеческого. Оно может быть и неплохо знало свое дело, может быть оно обладало недюжинным умом, хитростью и сильной волей, могло преодолеть любые преграды, но внутри было также холодно и равнодушно как камень.

    Вслед за стариком шел широкоплечий, средних лет человек, одетый в старую потертую но добротную кожанку, поверх которой была небрежно накинута солдатская подвеска со множеством карманов для автоматных обойм. На широком кожаном ремне висел огромный нож в ножнах и кобура с пистолетом. Невозможно было не узнать эту крепкую сухощавую фигуру, спокойный и смелый взгляд серо стальных глаз, высокий, с большими залысинами лоб. Несмотря на довольно солидный возраст и вес он двигался легкой пружинящей походкой, он был весь какой то твердый как кремень натянутый как струна, бесшумный и осторожный, словно даже здесь среди вооруженных до зубов солдат за крепкими стенами поселка он не чувствовал себя в безопасности. Это был человек, о котором ходили легенды. Человек исключительного мужества и самообладания. Все крестьяне рабочие, мелкие ремесленники, рядовые солдаты и прочий простой люд взирали на него с благоговением, мальчишки стремились во всем подражать ему, мечтая со временем стать таким же как он. Даже сам Глава, несмотря на всю свою спесь держался с ним на равных и иногда прислушивался к его советам. Дерязов был одним из главных людей общины — начальником поисковых отрядов. Он стал разведчиком много лет назад, еще до того как Марк появился на свет, за его плечами были десятки рейдов и сколько опасных приключений, несчастий и бед ему пришлось перенести за долгие годы службы не знал пожалуй никто кроме него самого. Тяжелые испытания оставили на его лице неизгладимые следы. Три неглубоких шрама — на лбу над правой бровью, возле правого глаза и над верхней губой хранили память о когда-то пережитом кошмаре.        

    Возле Дерязова странной походкой, по-утиному переваливаясь с боку на бок, шагал невысокого роста тучный рыхлый субъект с длинной седой бородой, облаченный в просторные одеяния грязно белого цвета, чем-то напоминающие монашескую рясу.        Адриан — взволнованный и напряженный — вместе с двумя телохранителями Главы шел последним.        

    В ответ на приветствие лейтенанта высокий старик поднес тонкие пальцы к виску быстрым небрежным движением, которое больше всего напоминало некий неопределенный взмах рукой. Пустой равнодушный взгляд мельком скользнул по вытянувшимся перед ним солдатам и снова устремился в одному ему ведомые дали. Глава хотел было с тем же безучастным видом пройти мимо, но тут лейтенант шагнул ему навстречу.

   — Товарищ Главенствующий, со мной один из солдат седьмого патруля. — Лейтенант кивнул в сторону Марка — Я подумал он может сообщить вам какие-нибудь полезные сведения.

    Глава остановился, замерла и вся его свита. Он посмотрел сначала на Марка так, как                 будто видел его впервые, потом смерил лейтенанта оценивающим взглядом. Странные глаза старика с красноватой радужной оболочкой взирали холодно и высокомерно из под белых кустистых бровей. По бесстрастному лицу Главы нельзя было понять о чем он думал в данный момент.    

   — Отправляйся к своему взводу лейтенант — наконец произнес он спустя полминуты хрипловатым старческим баритоном и махнул в сторону лейтенанта, как будто отгоняя надоедливое насекомое — Солдат пойдет с нами.

   Лейтенант кивнул, сделал знак своим подручным и побежал с ними к казармам. Марк счел нужным присоединится к хвосту процессии где шел Адриан, в то время как Глава уже шагал вперед, не обращая ни малейшего внимания на царящую вокруг тревожную суету.

   Стена, окружавшая поселок представляла собой своеобразное и очень странное если не сказать уродливое на вид сооружение. Как и немногие строения поселка построенные общинниками она выглядела так словно сооружалась в огромной спешке из того что попалось под руку. Поскольку община много лет подряд кочевала с места на место в поисках плодородной земли и удобных пастбищ для скота, не было никакой надобности возводить мощные долговременные укрепления. Да если быть до конца откровенным на их постройку вряд ли нашлись бы рабочие руки, а главное — хороший строительный материал. Последний как правило собирали в окрестностях. В ход шло все: железо бетонные плиты блоки и кирпич из разрушенных или разобранных зданий, щебень, скрепленные цементом глыбы асфальта, мешки с песком, благо здесь задача облегчалась тем, что повсюду вокруг поселка сохранились большие фрагменты старого ограждения из почти трехметровой высоты массивных железобетонных панелей. Многочисленные бреши в ограде наскоро заделали чем могли, поставили по всему периметру двадцать сторожевых вышек на расстоянии метров пятидесяти друг от друга, оборудовали пулеметные гнезда и стрелковые ячейки, построили несколько дзотов и этим ограничились. А большего и не требовалось, поскольку крупные нападения случались довольно редко, тем более почти не происходило ничего подобного в незаселенных северных территориях, на самой границе с пустынными просторами тундры где в настоящий момент и находилась община. Мелкие стычки здесь были более частым явлением, но происходили они как правило вдали от стен поселка. Что касается разбойничьих шаек — то они за исключением рабоннитов не рисковали даже показываться в пределах территории, занимаемой какой либо крупной общиной, поскольку прекрасно знали, что могут нарваться на неприятности без всякой выгоды для себя.

    Глава первым поднялся на стену по крутой лестнице, сложенной из кирпичей и остановился возле небольшого дзота, из узкой амбразуры которого между бурыми мешками с песком торчал рубчатый ствол крупнокалиберного пулемета. Старик оперся руками на низкий неровный парапет слегка вытянул шею и стал пристально вглядываться вдаль. Его глаза превратились в остро поблескивающие щелочки, упрятанные глубоко под нависшими складками кожи век и густыми белыми бровями. Однако сколько он не пытался разглядеть что-либо в плотной серой дымке горизонта там где земля как будто плавно сливалась с небом, его усилия оказались тщетны. На бескрайних просторах равнины не заметно было и намека на присутствие людей, только сумрачно темнели далеко на западе безжизненные силуэты полуразрушенных зданий, да кое-где среди бесконечных травянистых лугов виднелись светлые полосы бывших дорог. На лице Главы не отразилось ни тревоги ни досады — оно осталось по-прежнему непроницаемым как камень, лишь выражение легкого беспокойства и раздражения казалось всего на миг промелькнуло в застывших чертах.

   — Дайте мне бинокль — старик наконец перестал бессмысленно глядеть в мертвую пустоту перед собой и, не оборачиваясь требовательно протянул руку. Один из телохранителей подал ему бинокль.

   — Часовые что нибудь видят? — спросил Глава после минутного осмотра, результаты которого, судя по его хмурому лицу, его мало удовлетворили.

   — Им приказано немедленно сообщать о каждом подозрительном движении вне стен поселка — ответил Дерязов, устремляя напряженный взгляд серо-стальных глаз в бесконечную даль — Пока не поступило ни одного доклада. Нам остается только ждать.

   — Ждать?! — Глава скорчил недовольную гримасу, решительно покачал головой — Чего ждать? Нападения? Или может — диверсии? Проблема в том, что никому неизвестно чего именно от них ждать! Мы не знаем даже кто они!

    Дерязов располагал не большей информацией чем все остальные, поэтому он ничего не ответил, только неопределенно пожал плечами и, взяв у Главы бинокль стал всматриваться в затуманенный горизонт. На короткое время наступила тишина. Марк расчехлил свою винтовку, пристроился возле парапета и тоже стал наблюдать за местностью, чья безжизненность теперь казалась обманчивой. Но едва юноша подкрутил колесико оптического прицела и окинул беглым взглядом ставший удивительно четким окрестный пейзаж, на его плечо легла чья то тяжелая крепкая ладонь.

   — Сынок, ты уверен, что у тех кого вы видели действительно не было опознавательных знаков? — послышался над самым его ухом низкий хрипловатый голос Дерязова.

   — Так точно — Марк сразу оторвался от наглазника прицела вскинул голову и наткнулся на вопросительный взгляд начальника разведки — Это было заметно даже невооруженным глазом. Клянусь великими вождями эти люди не коммунийцы...

   — И не натояне? — перебил глава саркастически ухмыльнувшись уголком рта — Не торговцы и не охотники за металлом, не поискари и не бандиты? Они вообще не люди, они призраки, привидения вроде людей тумана, чтоб их всех испепелило. Ты это хотел сказать?

   Глава наградил Марка таким жгучим взглядом, что тот счел за благо снова уткнуться в прицел и не подавать больше голоса.

   — Зря вы иронизируете — поглаживая щетинистый подбородок, сказал Дерязов — Лично я думаю, что чужаки либо слишком умны либо идиоты, потому что только круглый идиот будет переть напролом прямо к поселку чужой общины. Я могу представить себе что случилось бы если наш поселок был окружен минным полем — некоторые общины кстати применяют такие способы защиты. Судя по докладу седьмого патруля чужаки ведут себя довольно странно. Почему они передвигаются компактной группой? Где охранения впереди и по бокам?

   — Может быть они и есть передовой дозор, а где нибудь дальше движется основная группа? — вклинился в разговор Адриан, который до этого безмолвно стоял в стороне.

   — Не похоже. — С сомнением покачал головой Дерязов — Их слишком много для дозора. Странная конечно получается ситуация, но это явно не передовой отряд какой то кочующей общины. С другой стороны мы вряд ли имеем дело с бандитами. Обычно эти недоноски за километр чуют любое поселение. Помните банду Волчьей головы, ту что два года назад случайно наткнулась на нас. Тогда мы бросили против них своих лучших солдат из гарнизона и все до одной твари отправились на тот свет. За мою жизнь я могу припомнить всего несколько подобных случаев. Взять хотя бы стервятников или метальников даже Грос ягеров — да они скорее разорвут на куски своего главаря, чем приблизятся к хорошо укрепленному поселку.

   — Метальники, стервятники — пренебрежительно отмахнулся Глава, чьё брезгливоё выражение лица красноречиво свидетельствовало какого он о них мнения — Кто они такие?! Трусы, жалкие шакалы, которые и нападают то только исподтишка! А вот как насчет рабонитов?

    Последнюю фразу Глава произнес уже совсем другим тоном, в котором смешалась ненависть праведный гнев пополам с уважением и долей почтительного страха, отчего слово «рабониты» в его устах прозвучало еще весомее и тут же какой то темный тяжелый неприятный осадок тревожным холодком лег на сердца всех кто находился рядом. От внимательного взгляда Марка не ускользнуло, что при одном упоминании о рабонитах обычно невозмутимое и мужественное лицо Дерязова помрачнело, отважный блеск в глазах на мгновение потускнел, как будто в его памяти всплыло не совсем приятное воспоминание.

— Рабониты? — глядя себе под ноги застывшим взглядом, пробормотал он — К счастью я никогда с ними не сталкивался! И немногие, кто остался жив после встречи с ними ничего толком о них не знают... Говорят они нередко появляются здесь на севере. Но им нет никакого смысла посылать сюда крупные отряды. Тут нет ни одного постоянного поселения не говоря уже о каких либо объединениях или государствах. Рабониты обычно орудуют на юге где плотность населения выше. Нет! — вдруг встрепенулся Дерязов покачал головой и повел плечами словно сбрасывая с себя оковы минутной тревоги от осознания своей беспомощности перед неизвестной, но быть может смертельной опасностью. — Нет, чужаков слишком мало для отряда рабонитов. Тем более я знаю как выглядит их чертов герб — пучок молний перевязанных то ли цепью то ли чем-то еще, а над ним орел с человеческим черепом в когтях. Мы с ребятами как-то нашли такой в одном разграбленном поселении нейтралов. Патруль ничего подобного не заметил, поэтому нам скорее всего надо ожидать совсем других гостей.

    Не успел Дерязов закрыть рот, как облаченный в широкие белые одеяния из тонкого полотна субъект, являвшийся Верховным совета общины наконец разомкнул свои тонкие губы почти неразличимые в густой седоватой бороде, и его горло воспроизвело чуть дребезжащий хрипловатый тенорок.

   — Кто бы ни были они — враги наши или друзья, пришли они к нам с миром или несут с собой страдания и смерть — мы примем их как подобает истинным коммунийцам, которые чтят заветы великих вождей. Я приказал поднять флаг на самой высокой башне, чтобы они издали видели кто мы такие. Но дозволено мне будет сказать: несколько месяцев назад от охотников на песцов я узнал, что главари рабонитов разорвали мирный договор с Альпийским союзом. Между ними скорее всего вспыхнула война, поэтому рабонитам пока не до походов на север за новыми рабами. Если они кого-то и послали сюда так это своих представителей для вербовки наемников. Альпийский союз наверняка поступил точно также. Помните тридцать лет назад во время большой войны на юге к нам уже приходили вербовщики от федерации славянских государств.

    Едва ли не раньше чем Верховный договорил, Глава с важной независимостью скрестил на груди руки, вызывающе выпятил вперед подбородок и одарил Верховного холодным высокомерным взглядом из под полуопущенных век.

— Я ценю вашу мудрость, однако мне прежде всего хотелось бы узнать с кем мы имеем дело, а уже потом я решу как мне принимать гостей. Если это снова парламентеры от славянской федерации то я с радостью приглашу их отобедать в моем «дворце». Если же к нам идут посланцы рабонитов... наверное стоит перебить их всех до одного. Все равно их вряд ли когда-либо хватятся: уж слишком далеко от своих земель они зашли. По крайней мере если к нам потом все же заявится поисковый отряд можно списать все на действия враждебных альпийцев.

    Дерязов покачал головой, всем своим видом давая понять что он категорически против такого бессмысленного кровопролития, Верховный, нахмурившись тоже собирался было возразить, как вдруг снизу донесся чей то громкий голос.

   — Товарищ Главенствующий, разрешите доложить!

   Глава, а за ним и все остальные оглянулись и посмотрели вниз. На нижней ступеньке лестницы стоял сам командир гарнизона.

   — Докладывайте — кивнул ему Глава.

   — Гарнизон поднят в ружье. Что еще прикажете делать?

   — Пока ничего. Действуй по обстановке и незамедлительно докладывай текущую информацию... Да и еще — спохватился Глава когда командир уже собрался уходить — поставь снайперов на крыши ближайших зданий и на всякий случай перебрось к главным воротам еще один взвод для усиления охраны.

    — Мне идти с командиром? — довольно бесцеремонно вклинился Марк вопросительно взглянув на Главу.

   — Нет — ответил тот — ты пока нужен здесь. Продолжай наблюдение и помалкивай. Можешь идти — бросил он командиру

    Командир отдал честь и ленивой трусцой побежал к караулке. В течение нескольких минут никто не произнес ни слова. Все молчали, одинаково пытливыми с едва заметным оттенком тревоги взглядами осматривая пустынный горизонт.        

   — Ну-с? — брюзгливым тоном спросил Глава, собственно ни к кому конкретно не обращаясь — и где же наши гости? Видимо они не слишком торопятся добраться до нашего гостеприимного крова...

    Глава не успел договорить. Как будто в ответ на его слова сверху со сторожевых вышек, стоявших метрах в тридцати по обеим сторонам от ворот, почти одновременно раздались приглушенные расстоянием крики часовых.

— Виииижу !!!— проорал один

— Авраааал!!! — сразу же откликнулся другой бросил бинокль и что есть силы дунул в специальный свисток. Высокий резкий звук мгновенно пронесся в воздухе, прорезая ломкую тишину и противно ввинтился в уши, буквально в нескольких сотнях метров вокруг известив всех о приближении чужаков.

   Глава и все остальные как один вздрогнули и словно по команде задрали головы вверх. Шесть пар глаз уставились на маленькую деревянную площадку на верхушке башни где орал и размахивал руками часовой.

   — А вот и наши долгожданные гости — усмехнулся Дерязов — легки на помине. Помню вы хотели узнать что их сюда привело? — обратился он к Главе ироническим тоном — Ну так очень скоро узнаете.

   — Да плевать мне что их сюда привело — вскипел Глава — Мне нужно знать кто они такие прежде чем вступать в какие бы то ни было переговоры. Для чего, черт возьми, я взял тебя с собой — Глава потыкал пальцем в широкую грудь Дерязова, буравя его гневным взглядом

За последние полчаса ты так и не сказал ничего вразумительного

   — Нууу... Честно говоря, я с самого начала вам ничего не обещал — уклончиво ответил начальник разведки, пожав плечами — Мы никогда раньше не забирались так далеко на север. Кто знает какие люди здесь водятся. Помните нас вообще предупреждали, что на севере мы не встретим ни одного человека. Видно кто-то кроме нас все же рискнул поселиться в этих суровых краях.

    Глава нервно фыркнул и демонстративно повернулся спиной к Дерязову. Стоящий возле пулеметного гнезда солдат с переносной радиостанцией на спине подбежал к начальнику разведки и передал ему микрофон. Сквозь шум помех прорвался чей то настойчивый голос: один из наблюдателей на вышке по командной частоте докладывал последние данные о пришельцах. Дерязов внимательно прослушал донесение, после чего заявил, оглядывая поочередно всех.

— Они в пяти километрах от нас и их отряд действительно небольшой — от двадцати до пятидесяти человек. В остальном сообщение полностью сходится с докладом седьмого патруля. Чужаки идут в нашу сторону. При себе — ничего что указывало бы на их принадлежность к какому либо государству, объединению, общине или клану. Совершенно непонятные типы.

   — Замечательно — буркнул Глава, красные глаза которого горели мрачным огнем — Одно из двух: или они какие нибудь безродные бродяги, чего не скажешь по виду их отряда или у ваших наблюдателей нет глаз, а если таковые все же имеются тогда я не знаю что и думать. Чтоб их всех испепелило, терпеть не могу когда к твоему порогу являются всякие там темные лошадки, один вид которых не внушает доверия. Клянусь если это очередная шайка искателей приключений...

    Глава не стал договаривать до конца, но и без того при одном только взгляде на его суровое и решительное лицо с жесткой и угрюмой складкой рта легко было догадаться что ждало чужаков окажись они искателями приключений.

    Тем временем к воротам подоспело подкрепление. Взвод солдат поспешно выгрузился из машин и там же на пустыре разделился на два отряда. Один в составе двух отделений остался внизу, другой рассредоточился по участку стены, заняв позиции перед многочисленными бойницами. Все было сделано быстро и четко, не прошло и полминуты как периметр превратился в неприступную твердыню, ощетинившуюся дулами автоматов пулеметов и ружей.

    Быстро протекли короткие минуты ожидания пока последние патрули запыхавшиеся покрытые пылью вбежали в поселок и наконец тяжелые железные створки дверей медленно закрылись оставив в напоминание раздраженному слуху только противный ржавый скрежет.