Coyot — От кайфа не убежишь

   Глория ждала меня в аэропорту. Эта стерва имела какой-то план Что-то связанное с освобождением от наркотической зависимости. И у неё, и у меня была кругленькая сумма зелени, предназначением которой являлась оплата реабилитационного курса в клинике сэра Х («Стоп Или Наркотики»). И вот у неё-то эта сумма осталась… а я провёл лето на все 200. И вот поэтому я сижу здесь, утопая в святых слезах ( хотя причина слёз уже совершенно меня не волнует… да и слёз-то не было). Где куча денег, что мы хранили? Где? — В этой торбе, парень. Здесь тысячи доз свободы и геенны огненной, но ни одной бумажки. Плохо? Хм…

Глория ждала меня в аэропорту. Она должна была позвонить с минуты на минуту. И по тайному сигналу мне нужно было мотать из этой кафешки на своём «Индиане»… самом быстром «Индиане». К ней. Глория, спаси меня!

   67-ой пришёл и ушёл, оставив в наших мозгах Хэндрикса , Моррисона, Хаксли и болтающиеся на ржавых скрипучих петлях Двери Восприятия. Ещё год и мозги начали просить пощады. Мятежный дух насиловал бренное тело, но постоянно давал сбои. Кто этот человек, что ходил в школу, пытался поступить в колледж, научиться играть на скрипке и быть хорошим мальчиком, откладывающим деньги «с завтраков» на то, что бы сходить в кино с подружкой. Я? Нет, он, он, кто угодно, но не я. Хренов оборванец. Вот он здесь — на земле разлагающейся мечты. Калифорния стала прибежищем мутной разноцветной и неотёсанной общины людей-цветов. На табак и алкоголь правительство тратило больше денег, чем на образование. Не говоря уже о том, какие капиталы крутились вокруг снадобий кайфа. И вот он — плод политики «невмешательства». Кто возвёл стену между низом и верхом, и кто в конце концов об неё разбил лбы. Трахающая машина иссохла на корню…

Да, я остановился на том, что в один прекрасный момент обнаружил себя сидящим в этом кафе. В ожидании заветного звонка из аэропорта. «Скотина, собирай себя и гони сюда, рейс 615, время отлёта 00,45… бла-бла-бла-би-бо-бо..». И я срываюсь и вперёд к новой жИЗНИ. Но звонка пока не было.

За окном кафе сумерки. Солнце перестало выжигать красный песок пустыни и скрылось за грядой гор на западе. В форточку дул слабый сладкий ветер с тёплый просторов. Потом её закрыли. Я сел за столик рядом со сценкой. На ней дребезжал джаз-бэнд Colour Waves. То были парни не особо известные в здешних краях улыбчивых каннибалов, но в этот вечер они были на высоте. Мой слух ублажали пёстрые аккорды гитар, ломаный ритм ударных, плавающий звук электро-органа и саксофон (который беспощадно насиловал удолбанный негр). Звуки плыли сквозь дымовую завесу (содержание коей было весьма подозрительной) и выплывали в мою улыбку, подобную перевёрнутой радуге. Двух пьяных пуэрториканцев стащили со сцены охранники и выкинули на улицу. Освещение явно соответствовало провалу в общенациональный сон. Дым марихуаны, кальянов, трещащих от забитого в них опиума, тысячебаксовых сигар и, одновременно с этим, дешёвых табачных самокруток… «Где вы были, сраные законники, когда ЭТО разлагало наши правые полушария? Где?». Это рак , несущий мёртвым клеткам веселье обдолбанных зомби.

— Что будете заказывать?— голос справа от меня

— Грёбанный кофе.

— Ещё что-нибудь?

— Смешайте его с виски

—Вы уверены?

— Погодите, а кто это говорил?

— Этого не могло здесь случиться.

— Значит вы определились?

— Сигару?

— Спасибо — я со своими делами…

«Стоп,— подумал я.— кто это говорил? Вокруг столько людей… столько шумов… кофе, виски, всякая дрянь…»

— Сэр, вам плохо.

— Нет, всё ОК.

— Сэр, это был не вопрос, а утверждение.

Я теряюсь в размышлениях по этому поводу, а голос продолжает:

— У нас есть особое средство (смех). Оно как раз помогает придти в себя!

—Думаю, мне это подходит, чувак, — отвечаю я.

— Сейчас принесу на ваш столик. Или предпочитаете сидеть на полу ( дикий смех)?

А я всё размышлял о том, что все они, проповедники новой свободной культуры, сделали с, и без того задрипанными, мозгами обычного парня среднего класса. Мыслей в голове было много, очень много. Однако схватить хоть одну из них так и не удавалось. Наш мозг ставит фильтр, который пропускает на детализацию и рассмотрение самые существенные ощущения, самые важные на данный момент мысли. Однако когда тайный агент проникает в голову через лёгкие, нос, вену и т.д., фильтр теряет ценность и утилизируется в кладовую сознания за ненадобностью. «Чёртовы торчки». Атмосфера сгущается. Джаз уже проник в каждого зверя в этом кафе. Плавный и , в то же время, безумный поток звуков, создающих один глобальный аккорд. Один немыслимый аккорд. Да, чёрт, одного такого аккорда порой хватает, что б сделать из горстки молодых интеллектуалов коммуну астронавтов подсознания… или, зачастую, зомбированных мятежников-кислотников, цветастых революционеров. Вот дерьмо— вонзённая в вену игла вызывает взрыв в другой стране, где-то в переходах метро, домах или автомобилях… Тут по ящику над барной стойкой появился президент: « Приветствую, чуваки!». Или что ещё хуже — та же игла, думал я, когда-нибудь приведёт ко взрыву ядерной бомбы.

— Ваш кофе, сэр,— сказал кто-то вдруг.

Я повернул голову — официант. Лысенький, маленький, улыбающийся невероятной улыбкой ( белые огромные, просто лошадиные, зубы). Кофе я взял и, кинув на этого типа неодобрительный взгляд, принялся пить. Горячая липкая субстанция Йоркширских болот. Пластидом оставалась она на зубах. Чертовщина, думал я, почему нет звонка? «Трахайтесь, а не воюйте…». Голоса со всех сторон мешали сосредоточиться на главном.

Эдгар По сидел за соседним столом, потягивая дешёвое пиво. Нервно куря сигарету, он то и дело косился на меня. «Эй, парень, я натурал… врубаешься?». О ком это я? Кому? По встал и подошёл к моему столику.

— Могу я посидеть с вами, сэр?

— Только тихо, здесь полно шпионов самого Сатаны,— процедил я.

— Сатана слишком занят сегодня, чувак.

— У них самый отстойный кофе, какой только есть в этом мире.

(на данный момент ООН насчитывает 191 страну. Возьмём наобум и в среднем: в стране один миллион сто двадцать тысяч пятнадцать кафе. В каждом готовят по четыре вида кофе, в среднем. И посещают их в день около семидесяти человек. Каждый выпивает по чашке. Соответственно — всего в мире на данный момент четырнадцать миллиардов девятьсот семьдесят четыре миллиона шестьсот тысяч пятьсот пятьдесят чашек горячего кофе… это если каждый человек выпивает по одной чашке в пол часа. И этот кофе был худшим из всех! Сойти с ума.)

Я взглянул на часы.

— Эти сволочи даже стрелки спёрли из моих часов.

Затем я снова взглянул на собеседника. По держал в руках стрелки моих часов и спокойно улыбался.

— Это для коллекции, — сказал он, — зачем тебе оно надо, время твоё? Оно же для всех.

— Дьявол! Они подсыпали ЛСД в мой кофе!— крикнул я, но джазовый ансамбль зазвучал в три раза громче, и крик растворился в кумаре под потолком.

Ноги онемели, а стакан с кофе превратился в яблоко. Адам подложил мне нехилую свинью. Вот тут я и понял, что попал. Захотелось выйти на улицу, проветриться в тёплых сумерках. Однако за окном не было видно ничего, кроме светящихся пузырей и бликов света. Это выглядело так, словно всё кафе было под водой. Мне стало страшно думать о том, что бы уходить. Но остаться внутри означало отдаться на растерзание голосам, музыке, шумам, дыму, официанту и, конечно же, По. Вот так вот и задохнулась революция цветов. Эти хиппи не знали как остаться «здесь», но «туда» их уже не пускали — вход в рай был закрыт. Ад был изучен и скучен. А что может быть хуже той мысли, что уже не увидишь ничего нового в этом мире? «Выход — смерть». Но что она даст, если и её повидали пророки Новой Зари? И в смерти ничего святого обнаружено не было.

Я откусил от яблока солидный кусок и швырнул его в сцену. «Мы до сих пор вызываем хоть какие-то эмоции, господа!»— засмеявшись произнёс в ответ на это в микрофон солист джаз-бэнда… семиголовый змей-паук. Галлюцинации обволакивали. Все уже не были собой— они превращались в звуки, запахи, волны света и тепла. По затянул песенку, подпевая ансамблю.

Сам того не заметив, я оказался на ногах, стоя у сцены. Толпа увлекала меня плавными движениями, словно море. « Дерьмо! Кто-то, видимо, впрыснул через шприц в яблоко мескалин!»— бесшумно прошептал я, схватившись за голову. Обрейте меня на лысо — я пойду служить Будде. О, Сиддхартха, прости мне мои страсти. На лице глупая улыбка блаженного, внутри— бесконечный бой с червями депрессии. Продукт деморализации толпы — поэт, пускающий слюну и закативший глаза в алкалоидном бреду. Этого ли хотели борцы за свободу? И я не удивлюсь, если назавтра выяснится, что вокруг меня в данный момент находились мои знакомые. Те, с кем я отжигал в своё время. Духи и тени былых дней. Всегда обидно, когда друг больше не пишет, не звонит… Друзья, подсыпающие мне в кофе всю эту дрянь. Я заметил, что всем здесь на меня плевать

«Леди и джентльмены — Летающая Люси!»

Только спустя вечность до меня дошло, что я снова сижу за столом. И никто не посягает на мой остывший кофе — просто руки сами надламывают ампулу с бензедрином. И он, сволочь, сам просыпается в чашку. «Хватит,— орал мой мозг,— ты же обещал!». Но тогда я знал, что именно это вещество поможет мне не вырубиться и не проспать заветный звонок. Я сделал ещё два глотка холодного дерьма и через десять минут пол заплясал под ногами под ритм рок-н-ролла, что доносился со сцены. Какая-то девушка с закрученными спиралью сиреневыми волосами танцевала рядом и приветливо мне улыбалась «Что нужно этой крысе?»— подумал я. И мы с ней неслись по гармоническим колебаниям ультрафиолета. Мы рвали ночь, и дым, и звук чудовищными зубами первобытных инстинктов. Танец всё больше начинал походить на первобытное спаривание. Движения становились агрессивными и страстными. Я постоянно присвистывал и дико хохотал, отбивая чечётку каблуками туфлей. Она сверкала змеиными глазами и взвизгивала, когда мои руки подхватывали её за талию и мотали неистово из стороны в сторону. «Поехали со мной в Мексику, красавица… мой мотоцикл самый быстрый! Самый…э-э-э… быстрый! Въезжаешь?»… Всё закончилось тем, что я полез целоваться с этой крошкой. К сожалению я уже не воспринимал того, что она стояла на другом конце танцплощадки, и я летел через стулья и столы, уставленные бокалами и закусками к ней на крыльях мимолётной кислотной любви. «Разойдитесь, воды Стикса! Моя дикая любовь всё ближе и ближе!». И дикий удар по морде…

Снова за столиком. Открыл глаза. Было такое ощущение, что в носу ползали сотни муравьёв. Щека опухла и ныла. Но что было— я вспомнить не мог. Только вновь волна отвратного сюрреализма и джазовых звуков захватила меня. Всё было так, словно я лежал вырубленным минут пятнадцать в первозданной тишине и покое, а ,затем, снова впрыснулся в мир диониссийских утех. Ко мне подвалил бородатый карлик латиноамериканец.

— Эй, чувак, мой тебе совет, вали отсюда.

—Куда? — выдавил из себя я.

— В Мексику. Куда ж ещё? Вот тебе билеты на рейс до Чичен-Ица.

И с этими словами он протянул мне два солёных крекера

— Понимаешь, мы все здесь в ловушке. Я прошёл Вьетнам! Да… и всё равно я в этой грёбанной ловушке, в этой сраной дыре. Задыхаюсь от смрада дешёвой богемы. Не вижу никаких горизонтов из этих запотевших окон. И знаешь почему? — он оглянулся, почесал нос и продолжил.— Потому что всё решает бармен. Мировой бармен, который вечно подсыпает тебе наркоту в кофе. И ты думаешь, что всё ОК? И ты думаешь… ты думаешь, чувак, что это он? Чушь собачья! А на самом деле ты и есть он.

— Отвали…— простонал я, положив голову на стол.

Голова шла кругом от всего. Надо было встать и уйти. Я чувствовал питона у себя на шее. Ещё пару минут здесь, и он начнёт поглощать меня.

— Принесите мне воды.

— Самогонка из листьев коки, сэр,— проскрипел официант.

— ОК. А это поможет? Это очистит меня? Это сотрёт мою предыдущую жизнь?

Не дождавшись ответа, я высадил рюмку зелья и вскочил из-за грязного стола.

— Я хочу жить заново!— прокричал я.

— Нет. Не получится.

— Эй, Джо, куда ты идёшь с этим пистолетом в твоих руках?

— Я иду пристрелить психоделического человека. Он загулял надолго.

— Эй, Джо, куда ты идёшь с этим пистолетом в твоих руках?

— Я иду в Мексику, где я буду свободным.

—Эй, Джо, куда ты идёшь теперь?

— Отвали. Рок сдох!

«Глория!»— закричал я, когда услышал, что официант позвал меня к телефону за барную стойку. «Она меня съест!»— подумал я, рассмеявшись.

— Аллё, Глори.

— Да…— раздался её голос в телефонной трубке-мутанте.

— У тебя голос, словно ты только что вылезла из задницы межзвёздного червя.

— Я знаю… Всё плохо,— срываясь на плач простонала она.

—Что плохо, Глори? Почему ты мне не звонила? Мы же должны были улететь на двенадцать сорок пять! Или я…

Она разрыдалась на том конце провода. Я опрокинул в себя ещё стопку самогонки из листьев коки и закурил. Чувствовалось, разговор предстоит сложный. Я, видимо, за все эти годы хипповой жизни уже давно не разговаривал с людьми на «сложные темы» («Привет, чувак!»— «Привет.»— «Как твои мысли?»— «Я с ними больше не разговариваю…»— «У, Мэн, круто. Пока!»).

— Так что случилось, лисичка моя?

— Ты не поверишь…Я сидела в баре, ждала, когда привезут багаж. А потом,— она прервалась секунд на десять,— потом они ограбили меня. Все мои деньги украдены. Они вытащили их из кармана, а я не заметила! Наша мечта! Наше избавление от чёртовой зависимости пошло к чёрту…

— Кто тебя ограбил, Глория? Кто?

— Космические Элвисы спустились на землю в своих огурцах и обокрали меня. Бедную Глорию.

Она рассмеялась, а потом снова зарыдала.

Всё было понятно. Эта девка спустила все наличные на дурь и колёса. Что ещё можно было от неё ожидать? Тупая овца. Моей ярости не было предела. Я пинал ногой барную стойку и чертыхался. Наша цель была так близка— мы на следующий день должны были стереть из своей души след дьявола в грёбанной клинике. Мы должны были начать новую жизнь. Мы копили деньги целый год. Мы были в долгах, как в дерьме. Мы мечтали, молили всех богов об избавлении от порочных знаний той стороны жизни. Знаний, которые тянут к себе , ломая любую волю, стоило только поглубже вникнуть в них. Знания прививали привычку— некое новое «высшее» образование. Институт погружения внутрь себя, в свои сны и грёзы… привыкание. Ненавистное знание! Надо было вырвать его с сочащимся мясом из наших тел. И теперь… всё потеряно, надежда сдохла! О, как я ненавидел эту чёртову наркоманку в этот момент, как ненавидел!

Голос в трубке раздался снова, как только закончился приступ истерики.

— А ты? Как же ты теперь?— спрашивала она меня.

—Я? Знаешь что, грёбанная наркоша? Я…

И тут меня осенило: а что я мог ей ответить? Трезвость и ясность сознания на некоторое время коснулись меня. Я ощутил весь груз своих деяний, что я совершил в тот день в том кафе. И кофе, и яблоко, и капсулы, и выпивку… всё это вряд ли был чей-то коварный план. Вряд ли кто-то специально из злых помыслов хотел напичкать меня этим дерьмом. Вспомнились слова карлика из галлюцинаций. Похоже, он то знал, что говорил. Чьи руки творили коварство с мной? Чьи руки сыпали мне порошок в глаза? Ответ был очевиден. Тут меня затрясло. Я въехал— момент печального просветления. Нет той машины извне, которая нас разрушает. Нет той системы, которую нельзя обойти стороной. Но, зачастую, мы сами и есть этот адский механизм, что разлагает нашу собственную личность. Наше спасение, как и деградация— дело только наших рук, а не рук этого чокнутого мира. Ведь мы и есть молекулы, составляющие стрёмное соединение под названием Мир. И как уж мы себя запачкаем— дело нас самих. Вот чушь получилась.

— Ты знаешь, Глория… меня тоже ограбили… в каком-то диком кафе.

— Прости меня…— рыдая и задыхаясь прохрипела она.

— Знаешь… тоже прости меня. Я люблю тебя, Глори…

В кармане замызганных джинсов я обнаружил спичечный коробок. Он был плотно чем-то набит.

— Слушай, подруга, кажется, у меня есть немного… успокоительного для нас двоих. Ты где?

— Я в телефонной будке… я умираю

На меня накатила волна дурноты. В ушах запел церковный хор и завизжала электро-гитара. Снова началось— перед глазами запрыгали бутылки и стаканы из бара, змеи обвили ноги и руки. «Спокойно, чувак, это всего лишь засланцы из моего подсознании, пробуждённые ядом. Дурь…дурь…дурь.». «Идиотина… обдолбался. Бодхихарма зовёт тебя покинуть тело, так нежно зовёт. Может пойдёшь с ним, растворишься в предначертанной дхарме или продолжишь сансару? Колесо, душа в обороте— мясо на выдачу. Ты— цветок… хочешь— завянь.». Мысли-мучители проедали голову и нашли наконец выход. Я отошёл в угол и очистил желудок. Три приступа рвоты. Не свинья ли? Когда галлюцинации сдали свои позиции, я снова вернулся к телефону.

— Аллё. Так где ты находишься?

— Телефонная будка на сорок второй миле. Шоссе и кактусы. Рядом ещё кафешка. Сейчас скажу… «Благородная Смерть» называется.

— Отлично, Глория, заходи в кафешку. Там, за столиком у самой сцены, сидит человеческая форма. Душа тоже там, стоит рядом с ней,— я начал клевать носом, растворяясь в чёрной пустоте и ярких искрах.— Ты узнаешь эту душу. Заходи, Глория, в моём кармане ещё лежит кусочек жизни для нас двоих. Мы станем жалким кормом для блаженной пустоты, или для газетных монстров. Заходи… сегодня мы умрём здесь вместе.

…И в заключении. Мне тяжело было описывать эти события, ведь та жизнь позади. Я ненавидел того себя за свинскую жизнь, а теперь… Теперь мне всё равно. Я прошёл дорогу судьбы, спотыкаясь на каждой кочке. Ну что ж, спасибо этому пути— я стал экспертом по всем кочкам в округе. Но здесь, за пределами жизни, моя душа наконец обрела покой и веру в нас. Нет зла, нет добра. Нет слёз и зависти. Я смеюсь. Только это мне осталось. Как ещё мне передать вам сии строки? Ведь покойнику писать письма очень тяжело.

                                                                                    С любовью и кайфом, Джерри Карлос Гарсия.