info — ' Дом №36 на улице Неразбитых фонарей'

— Илья, мы сегодня с мамой заедем к тебе. Давай говори, что из продуктов надо?

— Пап, как обычно. И сигареты не забудь, пожалуйста, а то уже последняя пачка кончается…

Почти полгода я нахожусь в этой вынужденной ссылке. Тоска смертная. Сначала пробовал напиваться, чтобы забыться. Надевал совершенно незнакомую одежду, очки с затемненными стеклами, и шел в ближайший ларек за пивом и водкой. Напивался в момент, и вырубался на целые сутки. После трех таких дней у меня вдруг совершенно неожиданно схватило сердце, да так, что я уж решил — помираю. И — никого рядом. Сейчас, через полгода после моей неудачной попытки самоубийства, помирать как-то уже не хотелось. Так что с питьем я завязал.

Обдумав обозначившееся положение вместе с родителями, я пришел к выводу, что надо надолго уехать из города. В принципе, можно испариться куда-нибудь к родне, Россия велика. Но садиться кому-то на шею однозначно не входило в мои планы. Поэтому я решил сесть на шею не кому-то, а целому обществу — пойти служить в армию. В районном военкомате пообещали быстро оформить все документы и направить меня в виде исключения вне призыва. Я захотел служить в Морфлоте, и, к моему удивлению, пообещали направить именно туда. Правда, не уточнили, на какое море именно, но мне это не так уж и важно. Разрушила на этот раз мои иллюзии по поводу годности к службе в армии военкоматская врачиха-психиатр. Увидев на руках, в области синеющих прожилками вен, рубцы она безапелляционно заявила, что «могу даже и не мечтать». Оказывается, с рубцами на руках, пусть он даже будет один, а не как у меня — несколько, никакая служба более призывнику не страшна. Так судьба в очередной раз вносила поправки в мои планы на дальнейшую жизнь. Кстати, эта история натолкнула меня на мысль, чтобы издать брошюрку для «уклонистов» о том, как проще всего откосить. Можно было бы даже запатентовать такой способ, и с каждого мнимого самоубийцы получать мзду. Шучу, конечно.

А если серьезно, то подобная жизнь «в подполье» меня уже порядком «затрахала». На улицу не высунешься, разве что по великой нужде, да и то ночью. А на дворе лето. Жара, по вечерам птицы поют. Звонкий смех, неслышный говор доносятся с улицы через распахнутое окно. А я на осточертевшей тахте, перед телевизором, с сигаретой в зубах, валяюсь изо дня в день, или меряю шагами по периметру опостылевшие стены комнаты. Еще пару недель, и я точно свихнусь.

…

Погоревав какое-то время по поводу разлуки с Викой, я пустился во все тяжкие. Даня, как мог, отговаривал меня от лишних визитов в казино, оттаскивал, чуть ли не силой, пьяного, от игровых автоматов. Кроме того, мне не везло «по черному». Я просаживал за три-четыре часа все деньги, которые получал от Дани, свою долю с рынка, и умудрялся занимать у него. Их тоже спускал. Моя безответственная жизнь не укрылась от внимательных взглядов наших старших, и мне, на очередных сборах, просто-напросто запретили посещать любые заведения, в которых имеется самая плохонькая рулетка или однорукий бандит, пригрозив физическими санкциями.

— Дань, поехали сегодня…

— Илюха, ну ты точно ополоумел совсем! Сегодня же только тебе внушение сделали, и ты уже хочешь запрет нарушить.

— Не-а, я имел в виду кабак какой-нибудь. Поехали, а? Расслабимся. Пацанов тоже позовем. Давно ведь вместе нигде не сидели.

— Это точно, ты с этой бабой вообще про друзей забыл, — укоризненно протянул Даня, — Хорошо, поедем.

Даня позвонил Марсу, и тот уже через полчаса прибыл вместе с Валькой на стоянку. За рулем ехать никто не захотел, поэтому мы решили добираться «на моторе». Один довольно фешенебельный ресторанчик в центре, называвшийся «Потапыч», приветливо распахивал каждый вечер жаркие объятия для всех желающих. Сюда приходили все, начиная от депутатов Госдумы и преуспевающих коммерсантов до представителей братвы. Нет, конечно, наголо выбритых молодчиков в спортивных костюмах не пропустила бы служба охраны, но братва уже давно сменила внешний облик, не уступая порой первым двум категориям ни в чем. Разве что глаза… Они выдают все: от характера до эмоционального настроя. И если наколки с рук и прочих частей тела можно свести, шрамы отшлифовать лазером, а металлические фиксы заменить металлокерамикой, то отметины, на всю жизнь запечатлевшиеся в глазах, не удавалось свести еще никому. Волчий взгляд, дерзкий, с вызовом.

Заняв столик в углу, мы недолго изучали меню и, уже спустя пару минут, на столе дымились и наполняли воздух ароматом свежеприготовленных блюд выбранные нами среди прочих яства и закуски. Ассортимент спиртного остался без должного внимания, ибо предпочтение всегда отдавалось только водке.

— Ну что, пацаны, вздрогнем, — насаживая на вилку соленый грибок и поднимая наполненную рюмку, провозгласил Марсель, — Сегодня мы вместе, и это, учитывая затянувшийся загул Илюхи, почти праздник.

— Ха, и точно. Илья, ты как, отошел? — разулыбался Валек.

— Да уж, пацаны, погулял — и хорош! Сегодня пьем, а с завтрашнего дня — все!

И ведь мне и правда показалось, что все. Настолько ВСЕ, что… В голове застучали маленькие молоточки, и в глазах осталась лишь темнота…

— Илья, тебе что, хреново? Слышь, братан, ты что это, а?

— Ммм… Не… Сейчас все пройдет.

Я огляделся. За соседними столиками сидели люди, улыбающиеся, серьезные, капризные, довольные, и даже злые. У всех свои проблемы, свои радости, и никому нет дела до других. Вон сидит сладкая парочка, девица моложе порядком потрепанного годами спутника явно лет на десять. Дядька этаким кобелем угодливо заглядывает ей в глаза и беспрестанно пожимает ее ладошку потными ручищами. А она, дура, радуется. Напротив нас, в противоположном углу зала, за банкетным столиком расположилась компания пузатых лысеющих мужиков, с портфелями и папками. Явно какие-то мелкопоместные чинуши отмечают очередное повышение сослуживца. А мы, что же такое мы? Официанты-«халдеи» угодливо гнут спину, окружающие стараются не смотреть в нашу сторону, а если уж, совершенно случайно, сталкиваются взглядом, то тут же, всем видом показывая непреднамеренность этого события, торопливо отводят глаза. Нет, вот мы что, такие страшные? Или это единственная наша роль на белом свете — роль пугала? И вообще, что нас ждет дальше? Где она, эта долбанная уличная романтика? Где это сраное братство? Неужели теперь всю оставшуюся жизнь быть вот таким, лишенным обычных человеческих радостей? Бросаться с кулаками на всякого, кто неосторожно бросил взгляд в твою сторону? И единственное, что останется после смерти, это наглядный пример для патологоанатомов: череп с многочисленными трещинами? А как же доброе, вечное? Вспомнил, что не так давно разговорился в одном учреждении с каким-то мужиком, по образованию социологом. Мужичку по виду уже за семьдесят, и он, явно намекая на почтенный возраст, не стеснялся в выражениях.

— Вот вы, молодой человек, чем занимаетесь? А, можете не отвечать. Хотите, я все за вас расскажу? Вы — бандит, гопник! Да-да, не отрицайте, у вас, можно сказать, на лбу это написано. А вот вы, к примеру, знаете о существовании социальной лестницы? Знаете, да? Хм, странно. Но тем проще будет мне. Итак, существуют несколько ступеней этой лестницы, и, в зависимости от эволюции, причем не человека, нет, — социума, эти ступени называются по-разному, но у них всегда есть неизменные сходные признаки. Как вы думаете, каким образом членов социума разделяют по принадлежностям к той или иной ступени? По количеству материальных благ, вы скажете? А вот и нет! Например, у вас в карманах сейчас гораздо большее количество денежных знаком, несравнимо большего номинала, нежели у меня. Но вас и вам подобных никто и никогда не поставит выше первой, самой низшей ступени! Так то, молодой человек.

Не знаю, хотел ли он меня обидеть, но все же его речь задела за живое. Хотелось возразить ему, что еще в школе я достигал таких успехов, которые ни ему, ни, наверняка, всем его детям и не снились. Что я перечитал столько литературы, сколько его пытливый ум не одолел за все прожитые годы, но… Реально я ничего не смог ему возразить. Что есть, то есть: и гопник, и бандит. И сели это видно ему, то, наверняка, видно и всем остальным. И вот эта вот низшая ступень социальной лестницы. Нет, это однозначно не то, чего бы мне хотелось достичь в жизни.

— Пацаны, давайте выпьем за то, чтобы каждый из нас обрел наконец то, о чем мечтает, и чтобы мы всегда достигали целей.

…

Не знаю, что такое подумали при том тосте пацаны, но я решил однозначно, что не хочу больше жить такой жизнью. А что же ХОЧУ в таком случае? Не знаю. Хочу обрести обычное, будничное счастье обычного человека. Отучиться в институте, освоить какую-нибудь профессию, завести семью. Хочу заботиться о ком-то, вставать каждое утро с мыслью о том, что новый день принесет новые впечатления, новые радости, заботы. Хочу, чтобы родители вновь могли мной гордиться, как раньше, в далекие школьные годы. Хочу, в конце концов, занять более достойное место в жизни.

…

— Ну что, пацаны? Что нового?

Этот сходняк ничем не отличался от остальных. Халиф, по привычке сверкая глазами, криво ухмылялся и нервно, беспрестанно щелкал по мундштуку, стряхивая пепел. Михалыч, отозвав Даню, что-то негромко втолковывал ему, не предназначенное, видимо, для чужих ушей. А нового у нас не было ничего, так как никакие значимые события, равно как и любые инциденты, не имели место вот уже пару недель.

Валек с Марсом стояли чуть в стороне, отводя взгляд каждый раз, когда я смотрел на них. Конечно, они не одобряют мое решение. Ведь мой уход с улицы практически приравнивается к тому, что и уход из нашей дружбы. Видеться нам более будет некогда, но иначе не могу. Так и сказал им: «Не обижайтесь, но я так больше не хочу… Может быть, когда-нибудь вы меня поймете». Ну что, похоже, сейчас мой выход.

— Я хочу сказать… В общем… Я хочу…

Господи, как же это непросто! Слова, словно рыбьи кости, застревают в горле. Неожиданно раздается чей-то громкий бас. О, черт, еще старшие пожаловали, только их и не хватало!

— Здорово, пацаны, как жизнь?

Ну, конечно, это Отбойник, прозванный за глаза Отбойный Молоток, и с ним вся его банда. Поздоровавшись со всеми по очереди, они, словно витязи, похожие если не лицом, так уж статью, выстроились перед нами. Интересно, зачем они тут?

— Пацаны, у нас тут до вас один базар имеется. Короче, вы уже взрослые, занимаетесь серьезными для вашего возраста делами, от вас перестали утаивать то, что происходит в рамках нашей, ммм, — тут он немного замялся, — организации. Мы долго откладывали этот разговор, присматривались, обдумывали… Короче, сегодня вы переходите в новый статус. Отныне вы имеете доступ к общаку, можете решать за счет улицы все ваши проблемы, но и спрос теперь с вас будет гораздо более строгим.

Да уж, самое время мне уйти. Потом затянет так, что и выхода просто не будет. Если только вынесут, ногами вперед.

— В определенные дни, — продолжал тем временем Отбойник, — вы будете собираться вместе с нами и со взрослыми. Там, на общих сборах, вы будете допущены к обсуждению важных вопросов, и даже к принятию некоторых решений.

В гробу я видел их решения!

— Да, и еще одно, — внушительно присовокупил Турок, второй человек в банде Отбойника, — Теперь вы не можете уйти из нашей организации. Пацаны, бля буду, сам лично зарою. Или нет, есть один выход: кто захочет отойти — пусть отходит, но автоматически такой пацан станет нашим коммерсом, и всю жизнь будем с него получать. Так что думайте сами. Если кто сомневается, пусть попробует…

Я впервые в жизни испытал настолько сильный нокдаун, что просто колени стали подгибаться, а в голове все шумело и стонало, и спазмы сковали внутренности. Меня неожиданно замутило. Словно в тумане, натыкаясь на стоящих рядом и мельком замечая их непонимающие физиономии, я пробрался ко входной двери, вышел на улицу, облокотился на стену и выворотил содержимое желудка на грязный уже в преддверии весенней оттепели снег. Когда я, наконец, оправился от первого шока, то, оглянувшись, заметил рядом Даньку.

— Братан, поверь, мне очень жаль…

Может, ему действительно жаль, а может и радуется втайне тому, что мы и дальше будем вместе.

— Чем там закончилось-то? — через силу спрашиваю я его.

— Да ничем. Побазарили еще минуты две, и уехали, — тут он выдержал небольшую паузу, — Что делать сейчас собираешься? Может, пойдем к нам, поговорим?

— Не, Дань, не хочу ни о чем разговаривать. Я домой пойду.

Даня пошмыгал носом.

— Ладно. Если что — звони, — бросил он и, развернувшись, скорым шагом куда-то пошел.

Я же, недолго сомневаясь, направился домой. Что же мне теперь делать?

…

Даааа, друзья мои, вот так вот! Я так больше не могу! Все, что мне осталось — это в петлю! Хотя нет, почему именно в петлю?! Можно нажраться таблеток, или, на крайний случай, сигануть, к чертовой матери, из окна… Шестой этаж — наверняка сразу, наглухо. Именно так я размышлял, допивая в горьком одиночестве последние капли из бутылки с коньяком. Птичка в клетке притихла, озабоченная моим монологом. Что-то на грани бреда вырывалось наружу из воспаленного сознания. А потом… Потом я вскрыл себе вены. Сей акт, как мне видится сегодня, не явился белым флагом перед всепобеждающей роковой действительностью. Скорее, это проявление стойкого, неизменного понимания безысходности и нежелание, как на поле боя, попадать в плен. Я так и рассудил после, что на самом деле всегда берег для себя последний патрон. Это был крайний, но от того не менее возможный выход. Безвыходных ситуаций не бывает, это точно. Спать хочется… Я прилег на диван, и неторопливой отчужденной вереницей мимо проплывали суровые, подобные ветхим молчаливым старцам, мысли. Им нет до меня никакого дела, как, впрочем, и мне до них. Главное в моем положении пересмотреть свои взгляды на то, какие же выходы вообще бывают и что именно можно считать Выходом. Как только придет осознание этого, то и жить сразу станет легче. Ведь то, чего многие боятся и стараются избегать в размышлизмах, есть не что иное как оформившаяся в образ концепция Выхода. Последняя станция. А я, по прошествии времени, решил, что, видимо, просто еще не оплатил билет на этот рейс. Мне кажется, я знаю, кто может стать мне попутчиком, с которым я непременно попаду на нужную станцию. Он, или, что будет правильней, они уже давно скупили все билеты, только вот не хотят, видимо, садиться на поезд, что въезжает в темный туннель с одного конца и никогда еще не выезжал с другого. Да, они помогут мне. Или я помогу им. И не только им, но и многим еще… облегчу жизнь. Всем станет легче…