kolombina — we all believe in paradise, baby

Что все неправильно, что все не так, как должно было бы быть, что все это мне приснилось от первой до последней минуты, и хоть сон был хорош, как всякий сон, что-то было неправильно.

Я укусил себя за палец и опомнился только, когда сосед по купе сунул мне платок — до крови куснул, дурак.

Вот ведь состояние, а... Стою, держу в руках свои собственные мозги, *бу и плачу, блин...

Подышал на стекло еще раз, проступили старые разводы, посмотрел — увидел, что рисовал ее имя. Кретин.

Мои глаза закрылись сами, я отвалился на подушку и закинул руки за голову, стал размышлять — почему все так.

Выходило — как не крои, жизнь, сволочь, все равно не перекроишь так, чтобы было по размеру и мне и ей и еще кому-то, чтобы все было хорошо и всем хорошо, вот, опять этот бред, все, спокойной, пошел во сны, раз, два, слоны поехали!..

Раз слон... Два слон... Через что они прыгают?

А, понятно — через шлагбаум.

Десятый слон был замечен в столкновении с приближающимся поездом, вагон вздрогнул и замер, я открыл глаза и тупо попытался понять, чего от меня хотят. А. Таможня. Паспорт.

Отдаю его дяде в форме, он смотрит, говорит, что не похож.

А ты, твою мать, был бы похож после такого?

Держу в руках свой мозг, *бу и плачу...

***

Автоматически переставляя ноги, поднялась на горку на детской площадке. Схватила телефон, с горя накалякала sms: "we all believe in paradise, baby. Он есть? тогда зачем мы из него ушли? Мой мозг кипит под черепушкой, через ушки выходит пар. Мне холодно".

Мне действительно было холодно — лето кончалось, истекало слезами росы каждое утро, ночью уже не погуляешь в футболке — приходилось надевать куртку.

Под ногами скользило полотно горки — пришла в голову дикая идея вспомнить детство, прокатиться.

Забавная должно быть картина: два часа ночи, темень, прохладно, и девушка, в джинсах, футболке и кедиках катающаяся с горки — головой вниз, на пузе, на заднице, на ногах, на спине, на корточках... И смеется, смеется, смеется!

Пробегавший мимо кот сел посмотреть, ровно до тех пор, пока она не получила ответ на свою sms:

"U use to give me paradise, baby... it's all we need — is paradise, baby. Он с нами. В нас. Включи 6ой трек — чувствуешь, я с тобой?"

Замерла на съезде с горки, время застыло, наливаясь усталостью и радостным спокойствием.

Улеглась головой вверх, смотрела на звезды, считала их до тех пор, пока они не начали прыгать перед глазами — играют в чехарду, точно. Первая звездочка... Вторая звездочка... Кажется, уже с тридцать восьмой играл кот, тот самый, который смотрел, как я смеюсь и катаюсь с горки, а на триста сорок первой глаза закрылись, прямо тут — в городе, в сердце его, во дворе собственного дома. Кот сидел рядом и караулил.

***

В солнечном свете смешно светился пушок на ее щеках. Пушистые ресницы опущены вниз, руки за головой — это и моя любимая поза, иногда даже неудобно с ней рядом так лежать, тогда мы начинаем игру в щекотку и смеемся, как дети.

Я вижу, что она улыбается, опираюсь на локоть, смотрю на нее и спрашиваю:

— Ты чего смеешься?

— Я не смеюсь. Я улыбаюсь.

— Чего так?

— Не знаю. Но остановиться не могу. Потому что ты рядом.

Целую ее в висок и падаю ей на плечо щекой — вздрагивает, смеется в голос:

— Колючка небритая! — и обнимает меня.

***

В тамбуре накурено, дымно, темно. Лампочка шатается в такт движению поезда. Я ощущаю, что желание мое **ать собственный мозг осталось где-то на таможне — после того, как я отправил сообщение.

Я рисую разводы на грязном стекле, дышу на него и рисую, курю уже, кажется, четвертую.

Больше не проявляется её имя. Рисуется какая-то лабуда — что-то вроде кружочков, в них треугольнички, в них точки, завитушки. Бред.

Надо нарисовать Слона. Того самого, который сбил поезд. Точно!

Прикуриваю пятую, втягиваю дым — без наслаждения, он царапает горло, кричит, что мне давно пора остановиться, но слон зовет меня.

У него сильные массивные бивни и смешной хвостик. Большие лопухи-уши и устойчивые ноги.

Слону не страшны никакие зверюги. Только прыгать не умеет — жаль. А еще он боится мышей. Хобот у него тоже что надо. Ну и все остальное дорисую, что ли... Тоже — что надо.

А почему он боится мышей? В хобот залезет? Ноги обгрызет? Паразит же.

Как любовь — она паразитирует на нас, грызет изнутри, гонит куда-то, а вот лекарств от нее не придумали пока что, если она та самая — нет от нее лекарств.

Мой мозг встал на место, я из него посмотрел на рисунок, на слона, подумал, и нарисовал рядом с ним мышку. Маленькую. Прямо возле ноги.

А потом взял трубку и набрал номер.

— All we need is paradise, baby...