Сана Таранцова —

Я смотрела этот фильм, «Смелая». И к его середине уже жила на экране вместе с главной героиней, жила на грани безумия, жила задыхаясь от боли и ярости, жила после смерти, ибо как еще назвать тот давний миг, что сделал меня такой, как она? Как назвать ту вспышку нечеловеческой боли, что много лет назад закрыла мне глаза, только для того, чтобы их открыла другая? Незнакомая, чужая, с холодной сталью вместо костей и битым стеклом в нервах? Конечно, смертью. Я потеряла контроль над собой. Контроль и выдержку, которые собирала по капле столько лет. Бетонная стена забвения, саркофаг условного прощения, выстроенные мной, обрушились на меня с немыслимым грохотом, разорвав в клочья мои перепонки, так, что я уже не могла слышать голос своего разума. Я стала прежней, я стала зверем, живущем на инстинкте самосохранения, я стала жаждой мести, жаждой смерти, жаждой крови... Я шла по следу, чтобы убить...

...помнишь ли ты? Если ты еще жив, ты помнишь. Ты плакал, стоя на коленях у ванны, в которой ты смывал с меня кровь, и вода становилась все темнее... Ты плакал, пряча глаза и закусывая губу, а я была благодарна тебе за это. Потому что сама я плакать не могла... Ты плакал, и мне становилось легче, просто от того, что я верила — ты — на моей стороне. Ты прикроешь меня от огня, пока я зализыаю раны, ты не дашь стервятникам выклевать мои глаза, пока я валяюсь в лихорадке и беспамятстве, ты не отдашь меня никому, ты найдешь тех, кто разорвал мое сердце и вырвешь их собственные сердца вот этими руками, которыми ты так бережно прикасаешься сейчас ко мне.... Блаженные неведающие. Ибо если бы я тогда знала, кто ты на самом деле, я бы утопилась прямо тогда. В той самой ванне. Милостив Господь. Он не дает нам испытаний больше, чем мы можем перенести....

...помнишь ли ты? Ты, конечно, помнишь.

Как привез меня к обрыву, где на краю стояли на коленях трое, с синими пластиковыми пакетами на головах... Я не видела их лиц, но я знала, что ты нашел их. Что это ОНИ. Ты хотел убить их всех. Я же простила того, кто не притронулся ко мне и просила тебя его отпустить. Ты не послушал. Ты стрелял им в затылки и они оседали на землю, мгновенно превращаясь в набитых песком бесхребетных манекенов... А я не чувствовала ничего... никакого облегчения... никакого удовлетворения... очень скоро я начала чувствовать, как где-то у сердца рождается огонь, как его жжет. Их больше нет. Но все, что случилось осталось со мной. Я начала винить себя в том, что не взяла пистолет в свои руки. Мне казалось, что тогда я точно бы получила свой покой.... мне хотелось кричать... мне хотелось убивать...

...помнишь? я сказала тебе об этом... Я сказала, что мне хочется взять пистолет и вышибить кому-нибудь мозги. Не важно, кому-то еще или даже самой себе. Помнишь? Ты отвез меня на дачу в Ногинск и вложил в мою руку пистолет, нажав курок с моим пальцем на нем. А потом я не могла остановиться... Помнишь? Я ЗНАЮ, что ты помнишь, что было потом, ибо я помню не все. Только то, что молча поражала любую цель, что ты мне указывал. Мне было все равно, движется она или нет...

Кто спас меня от этого безумия? Почему однажды я просто остановилась? Почему однажды я перестала поддерживать этот огонь и начала его тушить? Была ли это моя гордость? Я увидела передачу на телевидении о психических проблемах изнасилованных женщин. О том, через что они проходят, во что превращаются. Я возмутилась до глубины души. И в тот же день, наверное, я перестала быть такой, как они. Я сказала себе, что я сильнее. Я поклялась, что никогда не позволю этой боли руководить мной. Я ПЕРЕЖИВУ... я пережила... ты помнишь?

Ты помнишь. Потому что ты не собирался терять бессловесную марионетку, в которую я превратилась. Когда я решила уйти, ты открыл свой сейф и показал мне тот самый пистолет, из которого я палила на даче в Ногинске. Пистолет, из которого были застрелены трое на том обрыве. Пистолет с моими отпечатками на нем... я испугалась. Но не перестала мечтать о побеге.

... девченка на экране с криком нажала на курок.... она смогла, она сделала выбор. Я не верила до конца, что она это сделает. Потому что мне повезло. Я смогла остановится, удержать свой разум от падения с того обрыва, вцепившись ногтями в траву и грязь... но от себя не убежишь. Могло пройти и сто лет, и двести — этот момент бы настал все равно. Ибо я не простила. Я только не совсем уверена, кого я не простила на самом деле? Тебя? За то, что несколько месяцев спустя узнала, что насиловали меня по твоему приказу ребята из твоей же бригады? Между прочим, лучшие из лучших, преданные тебе до последнего вздоха пацаны... Служившие тебе потому что ты был одним из последних, кто уважал «понятия»... слепо выполнявшие твой приказ лишь потому, что ты не верил в мою невинность? Лишь потому что твой друг, который получил от меня отказ, обиделся и наплел тебе историю о каком-то мифическом моем любовнике? Конечно, все эти годы я осознавала, что человеческий разум устроен так, что простить мы не можем до конца никогда — противоречит инстинкту самосохранения...

Я была не права. Я действительно простила тебя. Я не простила себя, за то, что не смогла нажать на курок и вынести тебе мозги, когда у меня была эта возможность... Парадокс. Я знаю, что поступила правильно. Я знаю, что это был единственно верный путь. Я знаю, что это решение спасло меня от смерти как в физическом, так и в духовном плане, но я не могу простить себя за то, что не поступила иначе. Это как война с безумием... с болезнью... с зависимостью... во мне навсегда осталась часть меня, которая хочет видеть тебя лежащим в луже крови, с разорванным черепом... и до конца жизни я буду держать эту часть себя на цепи, в наморднике, в стальной клетке...

Ты помнишь? Это было твое мне пророчество, последние слова, что ты мне сказал.

Ты был прав. Все так и случилось.

Я была своим собственным тюремщиком все эти годы.

Буквально до вчерашнего еще дня. До того момента, когда девченка на экране нажала на курок.

Тебя больше нет.

Как нет и меня.

Мне не нужно прощать ни тебя ни себя. Бессмысленный атавизм.

К тому же, я прощена.

А ты?

Господи, прости им, ибо не ведают, что творят...

Сентябрь 2008