Aniluta — Эмигрантка (полная исправленная версия)

   Следующий день — беготня по музеям. Детей это особо не интересовало, они толпились возле сувенирных лавочек на улицах. В итоге мы с Дмитрием решили, что посещать последний музей не имеет смысла, и ненадолго повели детей в супермаркет. На этот раз, к счастью, обошлось без эксцессов. Наученные горьким опытом Иры дети не выбрасывали чеки. Да уж, на ошибках учатся…

    Сегодня я ужинала в отеле. Как обычно, мы с Дмитрием сидели за одним из дальних столиков. Я сильно проголодалась, поэтому первые пять минут прошли в полном молчании. Наконец я отставила тарелку в сторону и сказала:

    — Завтра приезжает мой муж.

    — Он где-то был? — спросил Дмитрий.

    — В Дюссельдорфе по работе, — ответила я. — Заканчивается спокойная жизнь…

    — Посмотрите на это с хорошей стороны.

    — Здесь есть что-то хорошее?

    — По крайней мере, будет кому вкрутить лампочку.

    — Вы просто не знаете нашей семьи, — я отхлебнула чая из чашки. — Лампочки я вкручиваю сама.

    — Ваш муж не хочет помогать?

    — Ну почему же, помогает, если попросишь. Только потом будет долго поминать эту мелкую услугу. Лучше уж я сама.

    — Да уж, феминистки в борьбе за свои права ушли далековато…

    — Я не феминистка.

    — Но иногда бываете похожи.

    Я промолчала.

    — Я не понимаю феминисток, — Дмитрий отпил кофе. — «Платить за девушку в ресторане — унижение для неё». Чем? Если уж я пригласил девушку в ресторан и хочу сделать ей приятное, то зачем мы должны ругаться из-за счёта? А уважение не имеет отношения к деньгам. Его нужно заслуживать. Я уважаю не всех женщин, только тех, которые вызывают у меня восхищение. А зачем я должен уважать какую-то бешеную даму, которая чуть ли не готова порвать меня в куски только из-за того, что я мужчина?

    — Выходит, вы не уважаете и меня, потому что, по вашему мнению, я похожа на феминистку, — заметила я.

    — Не совсем. Я уже сказал, что иногда. Вы же не читаете мне лекций вроде «Все мужчины — грязные животные». Не знаю, может быть, ваш муж заслуживает вашего отношения, а может, нет. Я его не видел.

    — А ваша жена? — спросила я.

    — Наташа? — лицо Дмитрия просветлело, он улыбнулся. — Она у меня ребёнок-ребёнком. Не может без меня. Приеду домой, а дома лампочки не вставлены, что-нибудь сломано.… Нет, не подумайте, что я её осуждаю. У всех людей есть хорошие стороны. Она очень светлый человек. Бывает, придёшь домой с работы, уставший злой, уже готовый побить любого, кто к тебе обратится, а в доме вкусно пахнет, жена встречает тебя с улыбкой, сынишка залезает на колени.… И все заботы прошедшего дня словно куда-то исчезают, и ты уже счастлив…

    У меня защипало в уголках глаз от нарисованной Дмитрием картины. А у нас что? Придёшь, тоже злая уставшая, с порога муж начинает свой ежедневный ревнивый допрос, потом требует еды, потому что не умеет сам готовить, ты идёшь, готовишь, он лежит на диване в гостиной и читает. Телевизор не включишь — его раздражает.… Да что у меня за жизнь такая!

    Мой несчастный вид явно не ускользнул от Дмитрия: улыбка исчезла с его лица, и он спросил:

    — Что-то не так?

    — Да нет, всё в порядке…

    — Вижу ведь, что-то не так. Или не хотите рассказывать?

    — Да ничего серьёзного… Просто у меня всё не так.

    Дмитрий молчал.

    — Если у кого-то проблемы, всегда зовут Юлиану. А нужно ли что-нибудь ей, никому не интересно. В ней видят только универсальную машину для разрядки эмоций и справки. Что она думает, что она переживает, страдает ли — никому нет никакого дела. И так вся жизнь. Мне двадцать пять, а я чувствую себя древней старухой. Я так устала от этой жизни! Было время, я ещё верила, что хоть что-нибудь улучшится, но теперь уже не могу. Что мне теперь остаётся? Влачить такое жалкое существование до конца жизни?

    — Вам просто нужно изменить свою жизнь, — медленно сказал Дмитрий.

    — Этого сделать я не могу.

    — Изменить жизнь можно всегда. В любом случае. Судьбу почти всегда творим мы сами. Я не вижу причин для того, чтобы вы, скажем, не могли уехать . Смена обстановки почти всегда влияет благотворно.

    — Муж не даст.

    — Его мнение имеет значение?

    — Да. Он очень суровый. И ревнивый. Если бы он узнал, что мы сейчас с вами тут разговариваем…

    — Почему вы в таком случае держите этот брак?

    — Из-за прописки.

    — В Берлине достаточно доступного жилья.

    — На него уйдёт почти вся моя зарплата.

    — Найдите работу получше.

    — Вы не представляете себе, как трудно здесь найти хоть какую-нибудь работу…

    — Рано или поздно получается всё.

    — Но всё-таки…

    — Проблема в финансах? Тогда вам просто нужно влюбиться и переехать.

    — Любовь не приходит по заказу, — сказала я.

    — Иногда приходит. Нужно захотеть по-настоящему.

    — Да кому я нужна! — отмахнулась я.

    — Вы сейчас говорите, как подросток лет четырнадцати. Наоборот, вы очень красивы. Только видимо не хотите этого признавать. Я видел, как вы отшили того паренька, у которого застрял ключ…

    — Вы знаете шведский? — удивилась я.

    — Нет. Но насколько я понял по похожим на немецкий слова, он не намеревался к вам приставать. И всё же вы его отшили. За что?

    — Не знаю, — сказала я.

    — Ну и вот. За вами же боязно ухаживать — вдруг ещё побьёте. В общем, я не удивляюсь. Вы должны измениться сами. Прекратить относиться к нам с такой опаской. Не знаю, может, вас кто-то обидел раньше, и теперь вы боитесь?

    — Вроде того, — сказала я.

    — Знаете, в детстве я очень мечтал о роликах. Когда мне их наконец купили, я был по-настоящему счастлив. Но я не одевал их, боялся — а вдруг сломаю. И знаете что? Я вырос из них, так и не покатавшись.

    — Вы сравниваете женщину с роликами?

    — А чем не пример? Бояться горя — не знать счастья.

    Я резко встала.

    — Извините, мне нужно идти.

    — Вы не доели, — сказал Дмитрий.

    — Неважно. Мне пора. До свидания.

    Я быстрым шагом спустилась по лестнице и вышла из отеля. На улице шёл жестокий ливень, но я шла медленно, и села в машину уже насквозь промокшей. В голове бились его последние слова. «Бояться горя — не знать счастья…» Он прав. Но так трудно пересилить себя! Я боюсь… Прошлый удар я и так пережила с трудом, вдруг следующий окажется слишком трудным для меня?

    Дождь лил как из ведра. Дворники уже мелькали у меня в глазах, а стекло покрывалось каплями за какую-то секунду.… Было просто чудом, что я добралась без происшествий. Я припарковалась как можно поближе к дому, почти бегом дошла до двери. Остановилась, отдышалась. Сердце бешено колотилось в груди. Вот что значит не заниматься спортом… Странно, но у меня было какое-то нехорошее предчувствие. Что-то должно случиться.… Но не стоять же здесь вечность! «Не хватало ещё получить воспаление лёгких!» — подумала я, подошла к двери квартиры, дёрнула за ручку, зашла, сняла куртку…

    Внезапно меня пронзила мысль: я зашла, не открывая двери ключом! Она была открыта! А ведь я её запирала, я хорошо это помню, значит… ВОРЫ???

    Честно говоря, в первые несколько секунд я запаниковала. Я не знала, что мне делать. Потом я услышала странный шорох из спальни. Любопытство пересилило страх, я на цыпочках прошла коридор, заглянула в приоткрытую дверь…

       Стефан стоял на коленях возле моей тумбочки и копался в моей шкатулке. Рядом лежал ключ, который я всегда прятала в книгу. Я громким воплем я пересекла комнату одним прыжком, но было уже поздно: муж рассматривал упаковку таблеток. Я остановилась в шаге от него. Он посмотрел на меня. В его налившихся кровью глазах не было видно ничего, кроме гнева. Стефан встал. Он стоял совсем близко, я даже чувствовала его прерывистое дыхание на моём лице.

    — Что это значит? — он потряс упаковкой перед моим лицом. — Вот насколько ты бесплодна? Нашла русского врача, сделала справку и думала, меня это обманет? Зачем, по-твоему, я вообще женился на тебе, если не ради детей, а? Как ты думаешь? Тебе была нужна прописка? Ты собиралась всю жизнь просидеть у меня на шее?

    Он говорил очень быстро и неразборчиво, брызгая слюной во все стороны и багровея с каждой секундой. Мне было очень страшно, я чувствовала себя как кролик возле удава — страшно, но не получается даже двинуться, не говоря даже о том, чтобы убежать и спастись.

    — Сволочь ты, Юлия, — он впервые в жизни назвал меня по имени. Это прозвучало как удар кнута. — Неблагодарная сволочь. Я не собираюсь продолжать это.

    Он размахнулся и дал мне пощёчину. Удар был настолько силён, что я едва не упала — но всё-таки успела схватиться за стойку с цветами. Больно, как больно… Во рту чувствовался металлический вкус крови, щека горела как в огне, голова кружилась, в ушах звенело… Перед глазами было только злое лицо Стефана. Он ещё что-то говорил, но я не слышала, что именно. В мозгу ключом билось недоумение: как он мог так поступить, поднять руку на женщину? Стефан, как ты низко пал в моих глазах!

    Я с максимальной скоростью, на которую вообще была способна, метнулась прочь из квартиры. Меня не особо заботило, что на улице ливень, главным сейчас было уйти как можно дальше от этого проклятого дома. Стефан что-то кричал мне вдогонку, но это уже было неважно. Уйти, уйти, уйти… Я отчего-то стала хуже чувствовать, город казался мне калейдоскопом цветных огней, жестокие ледяные струи дождя, затекавшие за ворот — лёгкой щекоткой. Ноги слушались плохо, тело ныло, требую отдыха, а я всё шла и шла. Шаг левой, шаг правой. Ещё, ещё… С каждой секундой последние силы таяли. Я не понимала, куда вообще иду и зачем. Всё чувства и мысли словно атрофировались, мне теперь не было ни страшно, ни интересно…

    Я споткнулась об какую-то скамейку и ничком упала на неё. Всё. Встать я не могу, силы кончились. И что теперь? Я начала чувствовать холод. Адский холод. Он пронизывал своими тонкими нитями всё моё тело, и казалось, сейчас он заморозит сердце. Умереть? Это было бы лучше… Всё равно никто не вспомнит Юлиану Штайн…

    — Юлиана, что вы здесь делаете?

    Меня кто-то перевернул на спину. Голос показался смутно знакомым. Вроде бы я его где-то слышала…

    — Юля, да очнись же, — меня стали легонько похлопывать по щекам. — Очнись!

    Я с трудом открыла глаза. Светлое пятно на тёмном фоне…наверно, это чьё-то лицо… Но вот кто это?

    — Wer sind Sie? — медленно сказала я.

    — Julja, erkennst du mich nicht? Das bin ich, Dmitrij… Was ist los? Warum liegst du da? Warum sprichst du russisch nicht?

    — Sprachst du russisch jetzt? — я как-то умудрилась удивиться.

    — Ja-ja, — он затормошил меня. — Was ist los? Antwort bitte!

    — Stefan hat mir verprügelt… — прошептала я.

    — Oooh, mein Gott! Kannst du gehen?

    — Nein. Ich bin kraftlos und, — я как-то умудрялась отвечать, — und mein Bauch tut mir weh1.

    У меня действительно начал ныть живот. Вернее его правая часть. Боль становилась всё сильнее и сильнее и, кажется, перетекала на низ... Я почувствовала, что меня взяли на руки и куда-то понесли. Это продолжалось недолго, потом меня положили на что-то мягкое. Я открыла глаза. Зрение немного улучшилось, я смогла понять, что лежу на заднем сиденье автомобиля. Мысли путались в голове, я никак не могла сообразить, что происходит.

    — Куда мы едем? — вырвалось у меня.

    — В отель. Куда же ещё?

    — Лучше в больницу...

    — У тебя что-то болит?

    — Я же сказала, живот...

    Дмитрий повернулся ко мне. У него было такое напуганное лицо...

    — Сильно?

    — Да, очень.

    — Хорошо, но это будет немного дольше, — Дмитрий врезал по газам.

    Машина тронулась с места. Боль становилась всё сильнее. Я дотронулась до живота. Он был неестественно твёрдый. Перед глазами встало старое воспоминание: я катаюсь по полу и кричу, в углу братья хмуро и беспомощно смотрят на меня... Но сейчас другая ситуация — меня везут в больницу, скоро всё будет хорошо. Надеюсь.

    Мыслей не было. Я не задумывалась ни о том, почему Стефан вернулся раньше положенного времени, ни как Дмитрий оказался здесь, да ещё и с машиной. Всю меня теперь занимала лишь боль. Она перетекала чуть ли не по всему животу, что очень меня пугало. Я вцепилась зубами в обшивку сиденья, сдерживая крик. Не хватало ещё пугать Дмитрия своими криками. А что бы было, если бы его не оказалось здесь? Я бы так и умерла от боли на скамейке под дождём, как последняя бродяжка...И никто бы обо мне не пожалел, даже муж и Ютта.

    Машина остановилась. Дверца стукнула, затем Дмитрий взял меня на руки и куда-то понёс. Яркий свет ламп в больнице заставил меня зажмуриться. Недолгий тихий разговор... Меня положили на что-то жёсткое... Куда-то везут... Остановились...

    — Вы в сознании? — услышала я незнакомый мужской голос. Открыв глаза, я увидела склонившееся надо мной лицо врача.

    — Да. Я в состоянии отвечать на вопросы.

    — Что у вас болит?

    — Правая и нижняя части живота, — ответила я.

    — Давно?

    — Около получаса. Боль усиливалась в течение первых двадцати минут.

    Врач принялся ощупывать мой живот. Я понимала, что он делает всё предельно осторожно, но всё равно каждое его прикосновение, даже самое лёгкое, отзывалось вспышкой острой боли, я вздрагивала и вскрикивала. Я уже не могла сдерживаться. Боже, ну хоть что-нибудь, всё что угодно, лишь бы это закончилось...

    — Аппендицит, — сказал он. — У вас были приступы до этого?

    — Да, один раз, — ответила я.

    — И тогда не оперировали? — он явно удивился.

    — Я русская.

    — Ясно... Случай тяжёлый, операция нужна немедленно.

    — Давайте что надо, я подпишу.

    Врач протянул мне бланк согласия на операцию. Я расписалась.

    — А ваш муж...

    — Мой муж в Дюссельдорфе, — соврала я. — Он не будет против.

    — А тот мужчина, который вас принёс?

    — Это...эээ...кузен... Простите, я не в состоянии сама переодеться.

    — Не проблема, — ответил он. — Санитары вас переоденут.

    — Анестезия общая? — спросила я.

    — Местная.

    — А можно общую?

    — Если вы настолько боитесь то можно. Если конечно у вас нет противопоказаний.

    — Нет, у меня всё в порядке, — сказала я. — Тогда я хочу общую.

    У меня начался новый приступ боли. Я крепко стиснула зубы, но тихий стон всё же вырывался наружу. Врач отдавал какие-то приказания, потом меня куда-то повезли... Если честно, я боюсь операций. Моей матери неправильно сшили сухожилие, она теперь ходит с трудом. Хотя опять же Германия — здесь врачебных ошибок почти не бывают, и отвечают за них всегда и в полной мере... Но понимать, что меня режут, даже если я не буду ощущать боли...нет, я не хочу! Я чувствовала, что меня переодевают, потом снова везут... Я открываю глаза. Надо мной склоняется медсестра и маске, из-за шапочки пробиваются озорные светлые кудряшки — как у ребёнка.

    — Не бойтесь, это совсем не больно, — её голос долетает до меня как в полусне, словно издалека.

    Да какое значение имеет один укол по сравнению с тем, что я сейчас испытываю? Скорее бы... Тонкая игла с хряском входит под кожу... Постепенно боль утихает, перед глазами темнеет, и сознание словно проваливается куда-то в темноту...

    1) — Кто вы?

        — Юля, ты не узнаёшь меня? Это я, Дмитрий… Что случилось? Почему ты лежишь здесь? Почему ты не говоришь по-русски?

        — Ты говорил сейчас по-русски?

        — Да-да. Что случилось? Ответь, пожалуйста!

        — Стефан избил меня.

        — Оооо, Боже! Ты можешь ходить?

        — Нет. У меня нет сил и…и у меня болит живот. (немецкий)