Halgen — Генеральная кнопка

У громады технического мира есть своя подошва и свои вершины. Вершины — заманчивы, и имена тех, кто породил их в своих мыслях, намертво врезаны в книгу истории. Но не обойтись им без основы, сотканной множеством крупных и мелких умов и умишек. Ведь не будь когда-то изобретена телега мастером, чье имя стерла лапа истории, никогда не появилось бы и ракеты, а не будь кем-то и когда-то придумана труба — не было бы и атомной бомбы.

Множество машин непрестанно работают, отдавая железную силу своих искусственных мускул праху обрабатываемой материи. Почти все, к чему современный человек прикасается руками, когда-нибудь прошло через такой механизм. Но есть машины иного рода — спящие, застывшие в молчащем ожидании. Никому не дано знать, дождутся ли они мгновения своего пробуждения, или их сон плавно перетечет в смерть. Впрочем, умереть полностью машина не может, ведь остается уже сотворенная идея, из которой вырастут уже новые механизмы, лучшие, чем прежние. Пробудить же спящую машину может лишь человек через круглую штуковину, которая называется кнопкой.

На мое поколение пришелся расцвет кнопочного мира. Зеленые, синие, красные, кнопки окружили нас повсюду. Одна кнопочка может разбудить, скажем, дверной звонок, заткнуть пасть стервозному будильнику или дать ток какой-нибудь электронной схеме. Другая же пробуждает к жизни исполинские механизмы, одно созерцание которых вызывает трепет. Но все эти кнопочки — одинакового размера, и если их сложить рядом, они покажутся одинаково невинными, вроде фишек японской игры «Го», которая некогда у нас была немного распространена.

При виде кнопочного мира, рождение которого началось уже в нашем детстве (прежде скрипел мир рычагов), каждый из нас задавался вопросом, есть ли в мире эдакая главная, величайшая кнопка? Видом — не отличимая от кнопки будильника, но прикосновение к которой может выпустить дух из всего мира, в котором мы привыкли жить?!

Со временем каждый из нас получил ответ на этот вопрос. Да, такая кнопка в самом деле есть. На эту тему даже сочинялись анекдоты, вроде «Где Америка?! Мать вашу, где Америка?! Кто бросил сапог на пульт?!» или «Маленький мальчик нашел «Першинг-2», красную кнопку нажал у крыла, долго японцы понять не могли, что за грибок вырастает вдали!»

Но где она, эта потаенная кнопочка, невинная пластмассовая пупырышка, способная одним движением смахнуть напрочь сон этого мира?! Чей палец лежит на ней, и неужели это человечий палец, из плоти и крови, с костью внутри, вроде как у нас с вами?! Вопросы множились на вопросы.

Служба лейтенанта Бурлакова началась неудачно. Началось все с насмешек, которые доставались в Военно-морском училище его фамилии. Поступи он в артиллерийское, танковое, авиационное или какое-нибудь еще училище, или даже в мирный театральный институт, над его фамилией вряд ли кто-нибудь бы смеялся. Бурлаков как Бурлаков, обыкновенная русская фамилия, ничем не смешнее других. Понятное дело, какую-нибудь кликуху ему бы придумали, курсанты и студенты на это мастера, но происходила бы она скорее от его деяний, а потому не была бы и особенно обидной. А вот быть военным моряком с кличкой Бурлак — не очень-то приятно, сразу представляется человек с веревкой, тянущий за собой, скажем, эсминец.

Поэтому, наверное, командование при распределении и не стало отправлять Бурлакова в плавсостав. Побоялось, видно, как бы, имея на борту офицера с такой фамилией, не пришлось и в самом деле тащить корабль на веревках. Конечно, кроме Бурлакова береговые должности получил и еще добрый десяток выпускников, фамилии которых были уже ничем не примечательны. Надо же кого-то отправлять туда служить, если разнарядка пришла! Но Арсений Бурлаков относил свою неудачу исключительно на счет своей фамилии.

Так и оказался он на ракетном полигоне. Вроде бы печалиться было не о чем — ракеты в те времена были столь необычной штукой, что многие еще не подозревали об их существовании. А Бурлаков знал, он даже их трогал, даже в обязательном порядке изучал их устройство. Но все-таки мысли о волнах крутых да штормах седых не давали моряку покоя, и он то и дело писал начальству рапорта о направлении его в плавсостав. Да и жизнь на полигоне была, откровенно говоря — не ахти. Летом — непроглядные жужжащие кровососущие тучи, зимой — сбивающий с ног и вымораживающий самое нутро ветер. Из населенных пунктов — деревня в три избушки, где живут старик и две старухи, настолько дряхлые, что сквозь них уже небеса просвечивают. Из культурных заведений — клуб с ушережущей солдатской и матросской самодеятельностью.

Арсений так мечтал о море и о прощании с полигоном, что не радовали его даже великие картины запуска новых воздушных чудовищ. Когда исполинская огненная сила с воем разрезает воздух и вкалывает в небеса блестящую иглу. Вместо того чтобы дать своему сердцу замереть в восхищении, Арсений глубоко вздыхал и, отмахиваясь от вездесущих мошек, отправлялся делать положенные замеры.

Так прошел год, другой, третий. По графику шли запуски, а Арсений складывал аккуратно исписанные линованные листочки с положенными цифрами. Наверное, так и вся служба прошла бы под небом, исчерченным серебристыми рукотворными молниями. Писать рапорта Бурлакову со временем надоело. Что он, тореадор, что ли, чтобы всегда махать перед носом быкоподобного начальства красной тряпкой своего рапорта?! И он стал служить спокойно и незаметно, благо сама его должность не располагала к особенной известности. Единственным человеком, для которого Арсений мог бы стать известен, был особист, но Бурлаков не приложил к этому особых стараний, а Господь его миловал.

Но на номерном заводе, который изготовлял сложные сигарообразные устройства, именуемые в те времена «изделиями», появился гениальный инженер. Его гения, ясное дело, никто не замечал, и он делал все возможное, чтобы привлечь к себе хоть сколько-то внимания.

Но… Ни то он слишком высоко себя ценил, ни то был неказистым, от природы незаметным человечком, каждое слово которого, прежде чем быть извлеченным на свет, уже получает мысленный ярлык «ерунда», ни то ему просто не везло. Инженера не признавали, от всех его идей и идеек отмахивались, как от тундровой мошкары. Быть может, переключи он свои мысли на писательство или филателию, ничего бы не случилось, но мысли конструктора по-прежнему вращались вокруг небопронзающих игл, только теперь он чувствовал в каждой клеточке своего тела горькую смолу непризнания. Когда такой смолы накопилось слишком много, инженер от досады был готов уже сделать какую-нибудь поганку, лишь бы отомстить тем, кто смотрел на него, как на одну из спичек, вынутую из большого коробка.

Как бы то ни было, судьба инженера и судьба Бурлакова однажды встретились, хотя лейтенант так никогда и не увидел конструктора, сокрытого от него разными стенами. Пролетая над укрытием, в котором готовил свои приборы равнодушный Арсений, ракета сперва закувыркалась в воздухе, как хороший гимнаст, а потом камнем рухнула вниз.

Что произошло, Арсений не понял — он не смотрел вверх, а потому и не видел ракету. Просто земля заходила ходуном, и Бурлакову показалось, что вместо укрытия он по ошибке залез в пасть Змея Горыныча, и вот теперь он проснулся…

Очнулся Бурлаков в госпитале, где из рассказов врачей и навещавших его сослуживцев узнал что был… Даже не на волосок, а буквально на атом от верной гибели. Если бы ракета взорвалась чуть ближе, то… События бы перешли в другую историю, в которой главным героем был бы уже не Бурлаков. Правда, пролети ракета благополучно дальше, результат был бы тот же самый. А так получил контузию, перелом нескольких ребер, и решение начальства о переводе его в закрытый НИИ возле самой столицы. Потому что сам он, вроде, ничего не совершил, звезду героя давать не за что, но во имя общего дела едва не распрощался с жизнью, значит надо как-то отблагодарить.

Выздоровев, Бурлаков захватил свой худой чемодан, мысленно поблагодарил непутевую ракету с ее несчастным конструктором, и отправился на вокзал. «Жаль, жаль мне того инженера, теперь же посадят его, если не хуже! А он мою жизнь своей ракетой аккуратно так поломал, чтобы она срослась вновь, на этот — раз правильно. Прямо как хороший хирург!», размышлял Бурлаков дорогой. «А если бы ракета меня все-таки убила?! Ну, значит, сейчас у меня что-то другое бы было, о чем никто на свете не знает, но всяко не этот треклятый полигон, и то хорошо!», продлевал он свои размышления.

Через два дня он вступил в совсем иной мир. Вместо замызганной комнатушки в общаге перед ним раскрыли дверь замечательного домика-коттеджа, вместо трех избушек неподалеку сиял сравнительно крупный город, вместо самодеятельного клуба имелся Дом Офицеров.

На следующий день Арсений явился на место своей службы — в сияющий Институт. И перед ним, конечно, предстал начальник — капитан первого ранга Николай Трофимович.

— Наша работа — это начало уже следующего дня нашего любимого оружия, — сказал он, — Сейчас ядерное оружие, как Вас учили, предполагается использовать в тактических операций сухопутных и корабельных соединений. Но уже создается принципиально новое оружие — ракетное, Вы, конечно, сами о нем хорошо знаете — ведь служили на ракетном полигоне. Так ведь? Также созданы ядерные заряды очень большой мощности, в сотни Хиросим. Поэтому в скором времени атомная мощь не будет размениваться на прорыв каких-то там фронтов, уничтожение каких-то кораблей и тому подобные мелочи. Массированный ядерный удар моментально решит исход войны. Но необходимо, чтобы множество ракет, размещенных на разных носителях — в подземных шахтах, на автомобильных тягачах, на подводных лодках, возможно — на железнодорожных платформах стартовали одновременно. Вдобавок, требуется лишить людей, обслуживающих эти установки возможности самостоятельно привести в ход оружие. Ведь одно дело — случайное уничтожение какого-нибудь малого городка, и совсем другое — начало большой войны. Людей в армии служит много, и они, конечно, разные, а потому мы не можем пойти на страшный риск, доверив многим из них кнопку от начала смертельной войны. Одним словом, общая задача — привести всю систему ядерного удара к одной кнопке, которую можно спрятать в простом чемоданчике. Чтобы военная машина сделалась машиной в прямом смысле этого слова — вся ее сложность сводилась бы к управлению при помощи одной кнопки!

Арсений понял задачу и заинтересовался ей, ведь уровень был необычайно высок, речь шла о решении судьбы мира. Он увлеченно изучал совершенно секретные документы о стремительно развивавшемся роде войск — ракетных, о проектируемых подводных лодках с баллистическими ракетами. Прежде всего все ракеты надо было связать прочными невидимыми нитями хорошо защищенной связи. Для наземных ракет сделать это было не сложно, но как быть с подвижными ракетными установками, а, тем более, с подводными лодками?!

Бурлаков то и дело отправлялся в командировки в военные институты, в воинские части. Неожиданно у него открылась удивительная способность, которую он прежде не чуял в самом себе — быстро находить нужных людей и ставить им задачу таким образом, чтобы они даже не задумывались обо всем замысле. Вскоре задачи связи были решены. Не идеально, но все-таки достаточно эффективно, чтобы начать путь к заветной красной кнопке.

Арсений случайно для себя оказался в самое нужное время в очень подходящем месте, и сделал то, чего много кто жаждал более, чем путник в пустыне жаждет воды. За такое много что полагается. И карьерный рост Бурлакова сделался неповторимым — из лейтенанта он стал сперва капитаном-лейтенантом, а потом сразу — капитаном первого ранга. Он занял место ушедшего на пенсию Николая Трофимовича, который, прощаясь, справедливо рассудил, что новой эпохи нужны уже новые люди, и поэтому ему пора уходить.

Теперь, соотнося молодость лица Бурлакова с количеством звезд на его погонах, на него глядели уважительно даже генералы. Тем более что он был одним из немногих моряков в этом, по большей части сухопутном, учреждении.

Арсений смог разгрести бумажные завалы у себя в кабинете и вздохнуть более-менее спокойно. Настолько спокойно, что мог даже в свободное время отправиться в Москву (ко всему прочему его премировали личным автомобилем). К тому же объем работы уменьшился. Ведь прежде, чем приступить к созданию кнопки, требовалось наладить уже разработанную систему связи, что не входило в задачи самого автора проекта, и ему оставалось лишь только ждать.

Для Бурлакова ожидание пошло на пользу — он встретил в Москве свою невесту, Лизу. Нашел ее он в очень знатном московском месте — на Воробьевых горах, возле МГУ. Девушка несла какую-то тяжесть, он подвез ее на своей машине до дома, по дороге, конечно, разговорились. После того, как он сказал ей, что занимается особенно секретными вещами, и о своей работе не может сказать ни слова, Лиза стала смотреть на Арсения с беспредельным обожанием. Ведь тайна всегда красит человека, придает ему какую-то особенную значимость. Здесь же речь шла о тайне, связанной с жизнью всего государства, и Бурлаков в ее глазах сделался отлитым из живой плоти смыслом всей страны.    

Сыграли красивую свадьбу, и поселились жить в особняке Арсения. Ведь в засекреченном городке жизнь была куда лучше, чем в шумливой Москве. Все здесь было, как и в Москве — лучшим, но этого лучшего хватало на всех безо всяких очередей и толчеи. Плохого же, что непременно находилось в любом крупном городе, вроде хулиганства или чего-то подобного, здесь не было и в помине. К тому же — удивительно ароматный кедровый воздух, ведь в городке специально посадили привезенные из Сибири кедры, и они прижились.

Когда в семье Бурлаковых родились две дочки, Оля и Наташа, а грудь Арсения заискрилась тремя орденами, громоздкая ракетно-ядерная машина обвязалась-таки веревкой связи. Настала пора перейти к главному. И Арсений опять обложился секретными чертежами, закрыв доступ в свой кабинет даже для супруги. Он чертил много и упоенно, но главным его чертежом стало дерево с густой-густой кроной. Каждый листик на этой кроне — одна ракета, запрятанная в глуши сибирских лесов, в темном подземелье сырой шахты, или в холодной океанской пучине. Веточки — линии связи, просторы антенных полей, мрачные бетонные коробки центров связи. И еще многие километры проводов, петляющие по непролазным лесам и болотам, ныряющие в зябкие реки и выныривающие из них, и все же находящими свой ствол. А ствол — это одна-единственная кнопочка, которая может быть красной, но может быть и зеленой, черной и любой другой. Главное, что она одна, и к ней должен прикоснуться один-единственный палец, движения которого будет достаточно, чтобы мир оборвал свою долгую или короткую жизнь.

Арсений приступил к сотворению святая святых всего проекта, аппарата с единственной кнопкой. Линии на чертеже этого устройства, в котором в виде электронных схем запрятана смерть всего мира, Бурлаков творил с особенным усердием. Он даже затаил дыхание и прикусил язык.

Дверь его домашнего кабинета открылась, и вошла Лиза с чашечкой кофе. Она часто так приходила, безмолвно угощала своего мужа, и, демонстративно отворачиваясь от чертежей и схем, поворачивала обратно. Этим она показывала величайшее уважение к работе супруга и, одновременно — к его тайне, которая, конечно, навсегда должна остаться тайной. Ведь это решено кем-то очень высоким, кого она ни разу не видела.

Внезапно в комнату ворвалась Наташа, младшая дочь Бурлаковых. С веселым криком она подскочила к чертежу и покрыла его завитками зеленых каракулей с помощью диковинки тех времен — фломастера, который Арсений недавно подарил ей, и которым она страшно гордилась. Лиза вскрикнула, не успев даже шевельнуться, а дочка выскочила из комнаты, весело смеясь, и продолжая оставлять следы своей игрушки уже на обоях коридора.

Арсений молча смотрел на жену, не в силах сказать и слова. Та виновато смотрела на него, и чашка кофе покачивалась у нее в руках. Недовольство отца семейства было столь велико, что он не стал даже ругаться, «пилить» жену или наказывать дочку. Все свои бумаги он отнес в служебный кабинет, после чего для наказания домочадцев сам выпросил для себя командировку на две недели. Объяснить ее служебную необходимость для него, главного участника главного проекта всей страны, большого труда не составило.

Правда, он уже успел пожалеть о своем желании, когда долго трясся в пропахшем потными носками вагоне, а потом на ЗИЛе громыхал по ухабам беспощадной лесной дороги. Лес делался все гуще, а следов внедрения в него человеческих существ — все меньше. Вскоре Арсений подумал, что обрадовался бы любой мусорной куче, если бы она встретилась на их пути, но здесь не было даже вездесущих ржавых консервных банок и разных оберток. А дорога змеилась дальше, уводя в вовсе непролазные дебри, где волк из полусказочного персонажа превращается в страшную живую зверюгу.

Так он и прибыл в затерянную среди глухих лесов новенькую часть Ракетных войск. Ее исполинские мечи, остроносые ракеты, уже погрузились в свои шахты и заснули в них, ожидая своего мгновения, которое может так никогда и не наступить. Единственные, кто могли пробраться в их холодные берлоги — это вездесущие комары, которых было досадно много в этом краю. Насекомые ползали по холодным ракетным телам, но не найдя в них тепла и запаха живой крови, быстро отлеплялись и улетали восвояси.

Гарнизон спал одним сном со своим оружием. Маневров тут быть не могло — нечем было маневрировать. Оставалась лишь нескончаемая караульная служба, да технические работы, проводимые по приходившему сверху регламенту. Новые люди здесь появлялись редко, и были они, как правило, не в радость — различные проверяющие, инспекторы и тому подобный сующий свой нос всюду люд. Поэтому появление капитана первого ранга, да еще из тайного института, притаившегося где-то в сухопутном Подмосковье, вызвало здесь оживление. На удивительного гостя приходили посмотреть все офицеры, которые были в части.

Пришел посмотреть и капитан Коля Щукин, бывший друг и однокашник Арсения. Его жизнь сложилась так, что с флота Коля был переведен в ракетные войска, и его звание капитан-лейтенант превратилось в простого капитана. На его погонах так и осталось четыре мелких звездочки — в лесной глуши расти было некуда. Ведь единственное, что могло нарушить сонную жизнь части — это ядерная война, для которой она и предназначалась. Но, случись такая война, и награждать, повышать в званиях будет уже не кого, да и некому.

Конечно, они сразу узнали друг друга, запаслись несколькими бутылками водки, шматом маринованного мяса, и отправились в лес жарить шашлык, с не очень давних пор любимый всем русским народом. С ними отправилось еще двое здешних офицеров.

Были тосты за встречу, за службу, за тех, кто в море. А потом разговор как-то сам собой перешел к тому, что было немым, вечно спящим центром как здешней части, так и жизни Арсения.

— Выходит, случись что, все люди тотчас исчезнут, превратятся в свет, — говорил Коля.

— Ты не понимаешь! Вся система, все ракеты и бомбы как раз сделаны для того, чтоб этого не случилось! Мы имеем это оружие, и враги его имеют. Мы знаем, что едва мы по ним ударим — тотчас же они по нам тоже ударят, и враги знают то же самое. Вот и все! — отвечал Арсений.

— Все, да не все, — говорил Щукин, — Ведь помнишь, как сказал один писатель про ружье, которое должно выстрелить. А тут — чем тебе не ружье?! Вот оно и выстрелит!

— Для того чтоб не выстрелило, много чего придумано, — пожимал плечами Арсений.

Разумеется, он не говорил о том, что он сам работает над вещью, которая навсегда приведет разнокалиберный атомный строй к одному железному порядку. Об этом он бы не проговорился, сколько бы не выпил, какие бы закадычные друзья о нем про это не говорили. Он уже помнил, как в городке, в пивной к нему приставал один незнакомый очкастый субъект. Субчик тот старательно напаивал Арсения пивом, и, заводя разговор с разных сторон, аккуратненько так допытывался, над чем же работает сухопутный моряк. Но Бурлаков сразу раскусил очкастого «орешка», сообразив, что его появление — это проверка, которую кто-то из соответствующей организации решил устроить ему. И Арсений, хрумкая огурцом, рассказывал похожему на головастика человеку об устройстве для утилизации отходов человеческой жизнедеятельности, которое он изобретает в настоящее время. Он со всей серьезностью рассказывал очкастому о том, что система продувки гальюнов на подводной лодке оставляет за кораблем еще один след, и потому может демаскировать корабль. Из-за этого требуется придумать новую систему, чтобы за борт ничего не утекало. Очкастый, который изо всех сил старался играть роль лучшего друга, готовил свои уши к тому, чего он допытывался услышать, но в них исправно текли слова только об отходах. Больше тот человечек в городке не появлялся, и никто не задал Арсению ни одного вопроса по поводу встречи с ним. Значит, надо думать, где-то, где не видел Арсений, отметили, что проверка прошла успешно…

— Будем считать, что выстрелит, — неожиданно вмешался один из офицеров, которого пригласил Коля, — Как говориться, надо надеется на лучшее, но ждать худшего. И что тогда сделается? Земля, конечно, обратится в этакий черный шарик, который даже инопланетяне в свои телескопы не увидят потому, что он не будет светиться. Но это для нас неважно. Нас не будет сразу всех, но разве кто-нибудь в силах представить, как будто его нет?!

— О странных вещах вы тут думаете… — ответил Арсений.

— А о чем еще прикажете нам думать, если вся наша жизнь течет у молчащей, бездыханно спящей смерти, разбудить или наоборот, усыпить которую — не в нашей воле?! — сказал второй друг Николая.

— Да мало ли о чем говорить можно! О бабах, например, — постарался перевести разговор в шутку Арсений.

— Баб в этой округе мы давно уже всех знаем, и говорить о них давным-давно не интересно, — совершенно серьезно ответил собеседник, — К тому же чего говорить о всяких разных бабах, когда главная дама здесь — она, ракета родимая!

— Так вот, большой ядерный взрыв все обратит в свет. Большой термоядерный огонь поддержит сам себя, возьмет себе горючее из самой воды, из воздуха, и не остановится до тех пор, пока не переведет все, что есть в один сплошной свет, — продолжил свои мысли Коля, — Но произойдет это меньше, чем за мгновение. Быстрее, чем поднесешь платок к сопливому носу! В свет обратятся и злодей и добряк, и Вася-алкоголик, и искусствовед Аполлон Дормидонтович, и будильник на столе, и мышка, спрятавшаяся в своей норке от кошки вместе с самой кошкой. В световой реке зло сплавится с добром и его более не будет, ибо оно отдаст этому большому лучу свои частицы света. Представь, такое большое-большое световое облако, в котором слилось все-все, даже то, о чем мы сами не ведаем!

— Не будет никакого взрыва! Все управление надежно лежит в надежных руках! — едва не вскричал ученый.

— Нет, он будет, — ответил Коля, — Для чего тогда столько лет человек упрямо создавал разные машины и механизмы? Скажешь, чтобы облегчить свою жизнь?! Но ведь облегчение жизни — это побочная, бросовая сторона техники, отход ее развития. Главным же всегда было оно, оружие. Но и у оружия должна быть какая-то огромная, объемлющая весь мир цель, по сравнению с которой победы над Америками и Германиями — шелуха, бросовая мелочь! Должен быть большой-большой смысл, в который все остальное вливается, как реки и речушки вливаются в океан. И вот, мы его увидели — он тоже в океане, только в световом. Но для чего нужен большой свет, если его никто не увидит? Значит, должен быть и большой-большой глаз, в который этот свет войдет и в котором он останется. То есть в том невидимым для нас оке в конце концов окажемся мы все! Для этого и живут люди столько поколений, для этого и научились настолько, что в конце концов додумались до самой Ядреной Бомбы!

— Странные какие-то у вас тут мысли, — почесал затылок Арсений, — С чего бы это?!

— С того, что наша служба — это вообще-то сплошной сон вместе со спящими бомбами. А раз мы с ними спим, то волей-неволей видим их сновидения. И они такие, эти сновидения! — ответил один из офицеров.

Слова Коли и его друзей повернули в душе Арсения какой-то винтик. Он почувствовал, как вещи, которые он видел на своих бумагах, неожиданно повернулись к нему другой стороной, и раскрыли что-то иное, хоть и свое. Понять эту их тайную сторону он был еще не в силах, а потому быстро проверил то, что ему следовало, сочинил все надлежащие бумаги, после чего убыл восвояси.

Работа по созданию кнопки была близка к завершению. Вернее, в своих мыслях Арсений ее уже завершил, но нарочно медлил с тем, чтобы перенести спелые плоды своего разума туда, где они должны лежать — в чертежи и прочие документы. Теперь ему стало казаться, что едва он окончательно сложит ядерное существо в единый организм, как оно тут же оживет, вскочит, и обратит весь мир в световой луч, который полетит к сокрытому в черном космосе оку. Для Арсения это было страшно, ему чудовищно не хотелось терять привычный городок, да и вообще все предметы в их нынешнем, привычном очертании. Пусть миру и суждено из ясных линий предметных форм обратиться в облачко зыбкого света, но почему он, Арсений Бурлаков должен сделаться тем, кто будет повинен в совершении этого страшного действа?!

Теперь Бурлаков стал внимательно смотреть телевизор, жадно вглядываясь в плоть Верховного. И на каждом кадре Арсений с ужасом замечал, что он безнадежно стар. Особенно его пугали трясущиеся руки Правителя, его ходившие ходуном пальцы. Такой непослушный палец, чего доброго, и в самом деле против почти отсутствующей старческой воли возьмет, да и надавит на кнопку…

И Арсений решился. Так как всю глубину этого вопроса знал лишь он один, то он без труда изготовил для себя вторую кнопку, на которую мог нажать он сам. И его нажатие влило бы жизнь в тысячи ракет, расцвело бы десятками тысяч огненных грибов, которые слились бы в одну световую реку вместе со всем видимым миром. Для Верховного он смастерил муляж. Хороший муляж, с множеством проводочков, схемок, экранов, светящихся лампочек. Все это было ярким, хорошо работало, исправно мигало и пищало, но… Никуда не вело, и срабатывание устройства породило бы всего-навсего безобидный писк наподобие цыплячьего. То, что примут за единственный ствол древа смерти, на самом деле будет лишь его сухой веточкой. Правда, если эта тайна раскроется, то головы ему, видать, уже не сносить.

Потому сдавал свое изделие Арсений с большим волнением, даже со страхом. Что если завтра, а то уже и сегодня, в их дверном проеме нарисуются люди из соответствующих органов?! Что он им скажет и куда вместе с ними пойдет?!

После сдачи несколько дней не выходил из своего дома, потребляя невероятные количества водки, которую прежде он зачем-то запасал, но почему-то никогда не пил. Теперь он и сам удивлялся невероятному количеству огненной водицы, которая за прошедшие годы откуда-то натекла в его дом.

Наверное, в эти дни Бурлаков обо всем рассказал Лизе. По крайней мере он хорошо запомнил пропитанные печалью ее глаза. То была печаль человека, на плечи которого помимо его воли возложена тяжкая ноша, тащить которую отныне ему придется до самого гроба. Больше из тех дней Арсений ничего не запомнил. Прервал его пропитанный спиртовыми парами сон пронзительный стук в дверь, от которого Бурлаков едва не влез внутрь самого себя. Но явились лишь затем, чтобы передать Арсению благодарность и сообщить ему о представлении к ордену Ленина, самой высшей из наград, которые были в том государстве.

Распрощавшись с пришедшими, Арсений потирал ящичек с красной кнопкой, который теперь лежал у него под кроватью. Но новая мысль червем заползла в его голову. «Что если я сам как нажму ее… нечаянно!», отчего-то подумалось ему.

С того момента жизнь сухопутного капитана первого ранга превратилась в непрекращающееся бедствие. Вскоре по ночам ему стали видеться сны, в которых он, зачем-то просунув руку под кровать, жал на кнопку, и через облако вспыхнувшего света перед его глазами вставал потолок его комнаты. Тогда он унес аппарат на чердак и хорошо его там спрятал. Но это лишь изменило его сон. Теперь Арсению чудилось, будто он идет на чердак, хотя не хочет этого делать, и даже сам страшится своих действий. Его воля борется с движениями рук и ног, но тщетно, те двигаются сами по себе, и вот уже чердачная дверь с легким скрипом отворяется…

Особый ужас у Арсения вызвал тот миг, когда в одну из ночей он и в самом деле проснулся не в кровати, а на ступеньках лестницы, ведущей прямо на чердак. Одурев от страха, он несколько часов просидел на ступени, раздумывая о том, что могло бы приключиться, если бы он добрался-таки до кнопки.

На службу он приходил полусонным, разбитым. А там у него появилось новое задание — подготовить ученика, который мог бы разобраться в ремонте аппарата с кнопкой. Разумеется, имелся ввиду тот аппарат, что был у Верховного, ибо о его домашнем аппарате не знала ни одна живая душа в мире. И Арсений много и нудно объяснял ученику, как ремонтировать муляж, если он возьмет да и забарахлит — не будет пищать, светиться, или что-нибудь в этом роде.

За последующие месяцы Арсений перепрятал свое изобретение в два десятка мест и вживую убедился, что сам от себя никогда ничего не спрячешь. Впрочем, разве он искал прибор по ночам, когда его тело было лишено всякой воли? Похоже, что искало что-то, что есть в его нутре, но что никогда не покорится воле человека по имени Арсений Бурлаков. От этой мысли ученому сделалось страшно, и он решил поступить с аппаратом самым простым способом — убрать его с белого света. Первая мысль на этот счет почему-то была проста и удивительно нерадикальна — приборчик закопать. Это при том, что устройство могло пролежать под землей и сотню, и даже двести лет без всякого вреда для себя. Арсений и сам удивлялся, отчего он не додумался аппарат разобрать, к примеру, или хотя бы утопить его в таком месте, где наверняка никто не достанет.

К тому времени у Бурлаковых уже была дача. И отец семейства не теряя времени отправился туда. Там он взял лопату, которая конечно же нашлась в сарайчике, и, поплевав на руки, выкопал яму, куда и бросил злосчастный прибор с красной кнопкой, в которой было сокрыто исчезновение всего мира. Быстро закопав ямку, он отправился домой, даже не обернувшись.

Лишь через неделю он снова навестил дачу, чтобы проверить место, где была захоронена сама мировая смерть. Взглянув на него, он вздрогнул — земля была разрыта. Бурлаков голыми руками принялся копать ее, надеясь почувствовать ими гладкую стенку своего прибора. Он старался изо всех сил, ободрал в кровь ногти, и сделал яму в три раза шире, чем была прежде, но ничего особенно плотного, кроме камней, он в землице так и не нашел. Зато ему попался оловянный солдатик и сломанный игрушечный пистолет, что могло говорить о том, что здесь копались дети. Это было страшнее всего, ведь кто знает, как они поступят со странным устройством, имеющим на себе кнопочку, происхождение которого они, скорее всего, отнесут на счет инопланетян? Поступить могут, конечно, как угодно, но на кнопочку надавят наверняка, ведь на то и придуманы кнопочки, чтобы на них надавливали, особенно — красные…

Нельзя описать на словах глубину того ужаса, который пережила семья Бурлаковых, надо просто представить себя на месте кого-нибудь из них. Разумеется, пытались принять и разумные меры — опрашивали местную детвору, кто-то из детей вроде и в самом деле видел у кого-то такую интересную и странную игрушку. Но, в конечном счете, все пути привели в тупик, и поиски оказались тщетны. Ни у кого из ребят дачного поселка прибора не было, это однозначно, Бурлаковым разными правдами и неправдами даже удалось осмотреть чердаки, сараи и прочие излюбленные детьми потайные уголки у соседей.

И Бурлаковым осталось лишь молиться, сразу за весь мир, и в эту молитву перетекла вся их жизнь. Они живы и сегодня, и сегодня молятся, но встретиться с порожденным Арсением смерть-прибором им больше так и не довелось. Но аппарат остался, он где-то есть, и по нему лазают чьи-то пальцы, не решаясь, наверное, нажать на аппетитную красную кнопку. Или уже нажали?!

Товарищ Хальген

2010 год