Хочешь

_{По снам Л.}

Я не так посмотрел, не так сказал, и мир в твоих глазах развалился на детали. Я видел, как капли, катящиеся по твоему лицу, ломали все окружающее пространство, и оно со звоном падало в кучу к твоим ногам. Я силился понять, в чем заключалась моя ошибка, но ты скрывалась все плотнее, засыпая себя осколками, и вскоре только руки и лицо были видны из-под них.

Я отвернулся. Как всегда, мое воображение выкидывало трюки. Ты, мир и развал мира – все нарисовало оно. Пройдя по площади, я дошел до дома, свернул налево и двинул вдоль стены, огибая подъезды. Я слышал, как за спиной звенели рассыпаемые осколки – ты выбиралась из завалов, чтобы последовать за мной, хотя и сама не понимала – зачем. Дом закончился, и дорогу перегородила дорога. Как так, удивился я, как дорогу может перегородить дорога. Но движения не замедлил. И пошел по полотну, через трамвайные рельсы, к бетонному забору, где меня, конечно же, ждал он.

Я не знаю, почему он меня ждал, и не знаю, почему я ждал, что он будет ждать. Просто так было. Голем, похожий на насекомое, состоявший из невероятных частей и сумбурных, не сочетающихся деталей, стоял около бетонного забора, всем видом показывая, насколько я ему безразличен. На заборе около его головы, копошащейся сотнями тонких усиков, головы, с широким лицом, непонятными отростками неизвестного значения, головы с большим ртом, широким нечеловеческим носом и фасетчатыми глазами, возле нее, головы этой, на бетонной стене стояла печать с изображением телевизора, с подписью «Подпишись». Голем заметил, что я смотрю на печать, а не на него, и отростки на его лице удивленно оттопорщились. Тут я подумал, что во мне не хватает чего-то – может, страха, может, удивления или любопытства – какой-то важной детали личности.

Почему меня больше заинтересовала печать, а голем – меньше?

Ты обогнала меня и подошла к голему. Протянула руку и коснулась его лица. Усики потянулись к пальцам, а потом открылся рот, и ты, как клок дыма, была моментально засосана им. А голем преобразился – стал более человекоподобным, распрямились руки, ноги, и спина, фасетчатые глаза чуть уменьшились и под отростками лица обрисовался нормальный, живой рот с красными мокрыми губами. Он прыгнул ко мне, схватил за горло, рванул на себя; секунда – и вот он прижал меня к холодному шершавому бетону, больно ударив о печать головой. Прижал, надавил на грудь, потянулся к лицу отростками; рот, породив приторный, страшный – твой – голос, спросил: «Хочешь детальку?». «Какую?» – попытался уточнить я, но не мог – горло и грудь были задавлены мертвой хваткой глиняных рук голема. «Хочешь детальку?» – снова спросил тот же сладко-приторный голос, и застрял в моей голове эхом.

Хочешь детальку? Хочешь детальку? Хочешь детальку...