Симфония

Дирижер, выходя пред светлые очи публики, всегда пожимает руку первой скрипке. Вот так, показательно, выделяет одного музыканта и возвеличивает его, показывая – этот крут, остальные... ну, они тупо есть.

Сходил сегодня на концерт симфонического оркестра. Было круто. Реально, ништяк. Правда, мой мерзкий пытливый ум не дал мне просто так слушать музыку и наслаждаться. Пока звучала увертюра из «Ивана Грозного», детища Слонимского, я отчаянно зевал – как-то вообще не перло. И заметил, что в какой-то момент чувак, стукавший цимбалы, уронил ноты. Ох, как засуетился – обошел (практически оббежал) пульт, поднял; а там еще момент, видимо, напряженный был – суета в его маленькой окрестности прям накалилась, соседи напряглись и сами чуть не потерялись. Ничего, пронесло...

Ах, как это все мило и замечательно.

Шпор, сменивший Слонимского, был прекрасен и упоителен, а потом был антракт. В ходе перерыва, слоняясь по верхнему этажу здания, я заметил, что у людей какие-то очень хищные взгляды. Волки, lupus est, черт. Настоящая жесть. А потом был прекрасный и бесподобный Рахманинов – вот с кем бухнул бы я без базару, да потер бы за жизнь. Но он уже умер, увы мне, неудачнику.

Но все это – не о том. Скрипачи и альтисты, когда идет уже «прощание с публикой», потешно дрожат смычками; они изображают аплодисменты. Аплодировать они не могут, ясное дело, руки-то заняты. Поэтому они, как бы, стукают смычками по инструментам, таким образом поддерживая овации (а на симфонических концертах иначе не бывает – всегда именно овации). Дирижер уходит, овации продолжаются. Дирижер возвращается – овации усиливаются. Потом снова уходит, и снова возвращается. И по кругу.

Но это все снова не о том. В начале дирижер жмет руку только первой скрипке. Значит, аплодируют первой скрипке. Остальные... оркестр. Все как в жизни. Симфония звучит даже тогда, когда нет оркестра. Услышь мя, Господи.