Coyot — Энке на берегу ручья

Это старый Энке шёл на берег ручья. Сшибая росу с вереска и осоки, поднимался он на косогор. И в одной руке нёс трещотку, иногда раскручивая деревянный набалдашник. В другой руке покачивался берестяной туесок. Старый Энке глядел сосредоточенно прямо перед собой. Его движения были не по-старчески резвы. И вскоре он добрался до вершины холма. Под ним черно блестел ручей. Кувшинки, как жёлтые глаза сотен водяных чудищ. Белые камни по берегам ловили огромные тени — то деревья, склонённые над водой. Деревья настолько высокие, что человек не смог бы и камня добросить до самых нижних ветвей. А там пели комары, и струился в воздухе пар.

Энке увидел своё лицо, высеченное на ясеневом столбе. Борода правда вот у того была до земли, а из-под её конца пробивались одуванчики. По ней тянулась трещина. Усы опоясывали весь массив столба. Энке совершил поклон, покрутив трещотку, и отправился к самому обрыву. Ручей танцевал. Статика танца и неведомая сила, о которой нет смысла говорить.

Листва и влага услышали голос человека:

— Я Энке. Я говорю, — всё замерло,— когда деревья были мне по пояс, я прятался в воде. Теперь высокая осока и всюду стволы. Кланяюсь им, когда просыпаюсь, кланяюсь, когда ложусь видеть сон. И во сне я кланяюсь им. И глаз в небе смотрит тепло — начинается месяц цветения полей.

И он молчал, и в млечной дали зажигали очаг. Там лаяли собаки и собирались в луга суровые люди. А ещё дальше сплетались дороги, чернели сосны. Луна ещё не скатилась с зенита. И там в пляс шли старухи в ветхих колпаках. И над ними кружили все сны и страхи, которых так боятся дети. А ещё дальше на брюхе старого змея в гнезде из перьев и мха созревал в яйце молодой змей. И люди верили, что когда он проклюёт скорлупу, реки потекут обратно и всё вернётся к началу. Время ринется, как вспугнутый козлёнок, к своему истоку. Молодой змей съест старого. Жизнь съест мёртвое. И корнями по гнилым стволам встанет новый лес. А ещё дальше нет ничего. Там ещё будет что-нибудь, но очень нескоро.

— Я Энке. Я говорю, что время пусть подождёт. Вода так долго не сходит с полей, что зерно не успеет набрать силы. Веретено пусть подождёт.

Старый человек поднял с земли кривой шест, поддел им ручку туеска и начал ловко перебирать по древку шеста руками. Мозолистый плотный гул о дерево. Тёмное зеркало вод прильнуло к бересте. Туесок погрузился в воду. Он был довольно тяжёл, и ручей принял его в себя наполовину.

Скользнула, лизнула холодная струйка тугой берестяной бок. Скользнула скупая слеза. Тихая улыбка на строгом лице. Молчаливые великаны гнулись ниже — посмотреть. По тёмной глади плыли серьги берёзы. И туесок так же был медленно и расслабленно принят ладонями воды. Треск колотушки, треск диковиной птицы в изумрудной паутине. Вал туч уходил, снова очищая утреннее небо. Глаз светился ярко и остро. Курящиеся тени в лучах над самой водой.

Туесок уносился всё дальше. Из него донёсся детский плач. Ухо лесного хозяина поймало его, и чаща встрепенулась протяжным воем. Змей грелся на камне. Тогда старый Энке повернулся и побрёл обратно. Далеко в лугах брели стада. И пушистая овца казалась облаком в зелёной траве.