В Невский — Искорка

    Сегодня я вам поведаю об Искорке, богатыре великом, чья слава затмевала солнышко ясное. Давно это было. Давно-давно. Когда реки наши имели иные русла. Когда лета были жаркими, а зимы суровыми. Когда над Русью не восседал князь великий, а были в каждой земле свой — удельный. Тогда и велись межусобные кровопролитные воины. Не было единства, а лишь ссоры и раздоры. Стонала земля славянская, кровушкой захлёбывалась.

В одном таком бою сошлись как-то богатырь славянский да валькирия из земель варяжских. Хоть и была она девицей, да мечом владела умеючи. Раз взмахнет, два взмахнет — пустота вокруг, угнетающая. Вот и сошлись они. Долго бились. Мечи от крови уже почернели, дружины ждать устали. Махнули рукой, да по домам разъехались, разбередились. А они всё бьются, устали не зная. Оба раненные, об и смерти в лицо глянули, кое рядом вьётся, добычу ожидая, ожидая кровавого пиршества. Вот взмахнули они мечами из сил последних. Ударили. Звон пошел по всей земле русской. Упали герои в траву высокую, и закрыли очи свои. А от удара брызнули искорки. Одна из них упала в прошлогодний ковыль, и загорелся он. А когда прогорела, то на пепелище мальчонка выскочил. Рыжий как огонь, шустрый как костёр. Нарекли его Искоркой.

Рос мальчонка как огонёк при слабом дуновении. Быстро — быстро. Он родителей своих он унаследовал силу богатырскую да удаль молодецкую. Да и лицом вышел, прилежным и ладным. Солнышко ласкало его, ветер пел колыбельные, земля кормила, река поила, степь постель заменяла. Впитал Искорка любовь великую к земле русской. Вырос. Поставил кузницу на пригорке, чтобы всеми ветрами обдувалась, чтобы вся округа как на ладони просматривалась. Горел ярко огонь, шипело железо. Из-под ловких и умелых рук рождались кирасы тонкие, кольчуги прочные, мечи обоюдоострые, стрелы легкие. Молва о знатном кузнеце поползла по всей округе. Женихом он стал завидным. Многие князья мечтали породниться с ним, прикоснуться к славе его. Да только Искорка не желал того. Не желал судьбу свою он с дочками князей и бояр связывать. Спесивыми они казались. Гордость да высокомерие проявляли при разговорах, а сами к хозяйству не приучены, головы своей не имеющие. Он мечтал, чтобы супружница и пироги пекла и умна была. И работать хотела, и славно песни пела. Чтоб и в поле, и в избе, а разговорах и труде — солнце красное затмевала, да равных себе в округе не знала. И говорили Искорке селяне, кои приходили по кузнечному делу:

— Запросы у тебя великие. Не ходят по земле грешной святые. Живут они на небесах.

Но Искорка лишь головой качал, да в бородку усмехался. Свято верил в чистые помыслы. Не греховны мечтания были. А кое так, то и сбываются они.

Встретил Искорка красну девицу. Как мечталось — так и исполнилось. Умная, красивая, работы не страшащая. Лишь взглянули они друг на друга, так сразу же и полюбились. Это Лада, богиня любви, благодать им ниспослала. Благословила на любовь долгую и вечную. Подстать девице кузнецу была, такой же огненно-рыжею. Имя ей было — Рута.

Родители Руты были бедными крестьянами, нужду ложками хлебавшие, дали согласие и благословили. Закипела подготовке к празднеству предстоящему. Ожидалась она быть самой большой и шумной, что до сих пор не случалось в краях этих. Казалось, вот оно — счастье. Совсем близко, лишь руку протяни. Но, как часто в жизни бывает, счастье надо не только приголубить, но и завоевать, добиться, приложить много сил, труда пота и крови.

Накануне торжества прибежали в кузницу встревоженные селяне. Заговорили все разом, друг друга перебивая:

— Горе тебе, Искорка! Беда приключилась, великая. Налетел, словно ветер, Лихарь Одноглазый. Пожег он посевы наши, скотину почем зря порубал. Да в полон ныне никого не взял. Лишь Руту одну, невесту твою ненаглядную. Красавицу нашу, отраду села всего.

Помутилось в голове у Искорки, заныла душа бездонная. Затуманились очи ясные, свет божий померк в них. Дышать стало нечем. Рванул рубаху на груди. Лишь стон приглушенный из груди вырвался. Этот Лихарь Одноглазый вот уже много лет совершал набеги лихие на деревни и сёла. Кто он, откуда? Никто не ведал. Налетит из ниоткуда и скроется в никуда. Ни следов, ни зацепочки где, в каких краях обитает. Страдает племя людское, да изловить ворога не получается. Похищение Руты, суженной, переполнили чашу терпения. И стал Искорка готовиться к походу. Стал меч ковать обоюдоострый. Стал кирасу править прочную и тонкую. Отговаривали его селяне: «Куда ты пойдешь, красный молодец? В какие земли тебя заведет кручинушка?». На что кузнец богатырь отвечал им:

— Пойду куда глаза глядят, куда ноги идут. А сердце дорогу укажет. На что мне жизнь горемычная, без Руточки моей ясноокой? Вот уже и меч готов, и шелом, и кираса кольцована. Осталась лишь кинуть в наплечный мешок каравай хлебушка, да обувь в запас.

Уже и распрощался кузнец с селянами, да пожаловал к нему сам посадник, народа избранник для защиты и правосудия. Поклонился он Искорке до самой земли, уняв гордыню свою и спесивость:

— Наслышан я о горе твоём великом. Прими сочувствие мои, что от самого сердца исходит. Что, собираешься в путь — дороженьку? Так послушай старика бывалого. За дымом ты гоняешься. Обида и боль помутили рассудок твой. Ибо ты не знаешь, не ведаешь, куда идти и сколько. Да и никто того не знает.

— Не отговаривай меня, Посадник. Всё одно мне жизнь не мила. Зачем мне жить бес света и радости? Без милой невесты моей, Руточки? — Вскипел Искорка, гнев из ясных очей так и брызнул. Вздрогнул Посадник от вида грозного, отступил на шаг, и, собравшись духом, молвил:

— Не отговаривать я пришел тебя, Искорка. Вижу силу твою богатырскую. Вот и пришел нанимать тебя в рать свою. Походом идти мы собираемся против люда болотного. Совсем от них житья не стало, племени окаянного. Пора пришла разбить их. Молва до нас докатилась, собирают они рать великую, хотят завоевать землю русскую, и данью непосильной обложить. А на пути их мы — первые. Нам и удар первым держать. Так хочу я призвать к твоей совести и чести. Да до земли не единожды поклониться. Спасать надобно Русь страдальную. Стариков наших, да деток несмышленых. Матерей, жен и невест.

И вновь вскипел богатырь — кузнец:

— Невест говоришь? А кто суженную мою спасать станет?

— Погодь огнём-то дышать, храбрый молодец. Слушай ты, да на ус мотай. Дело я кумекаю. Ну, сложишь ты свою голову буйную в чужой стороне, в краях неведомых? Никто не узнает, не вспомнит, песни не сложит. Ибо с врагом воевать — так надобно зрить его. Я же тебя призываю послужить земле русской, матушке Родине нашей. Во имя спасения и процветания. А коли придется, то и погибнуть за дело великое и праведное. Обретешь ты подвигом и славу, и бессмертие. О тебе станут песни петь, да сказы сказывать. Обдумай слова мои. А засим прощаюсь. —    И снова поклонился Искорке он в ноги.

Остался Искорка один подле потухшего очага в раздумье, глубоком и тяжелом. Крепко запали слова Посадника, грузом легли на сердце богатырское. О родине и долге, о чести и славе на века. О предназначении в жизни, времени и месте. Закрывает он устало глаза, и ясно видит картинки из прошлого. Пожарище и пепелище. Убитые старики, поруганные женщины, угнанные в полон дети. Так было всегда, когда набегали тати из люда болотного. Уже много веков они совершали набеги свои на землю русскую, творили дела черные, злодейские. А сами жили они далеко на севере. В стране, где тьма рек и озер, болот и гнуса, тумана и сырости. Избы они на сваях ставили, по улицам на лодках плавали. Землю не пахали, лишь рыбачили и зверя по лесам били. Ни в пешем, ни в конном бою не бились потому, как трусливые очень. А вот биться на воде, в ладьях и драккарах, равных им не было. Трудно добираться до их земли. На пути лежат болота глухие, не изведаны. Троп не знающе, много народа полегло, славных воителей. И всё же решил Искорка так: помочь сородичам в неравном бою. А там, коли жив останется, и на поиски Руты отправиться. Собравшись, пришел он в Городище, где рать собиралась, готовилась. Увидели воины его, обрадовались. Дух воинственный удвоился, огонь в глазах еще ярче воспылал, руки зачесались. Говорит им Искорка:

— Молва дошла тут до меня, что у вас имеется собачонка с тех мест, раненная.

— Да, — отвечают ему. — Осталась после набега. Поправляется. Приучить хотели, да где там. Дикая, никого не подпускает. Помесь собаки и северного волка. Опасный зверь. К нему спиной не оборачивайся, вмиг на шею бросится. Убить уже хотели, за детишек боязно.

— Нет, братцы славяне. — Говорит кузнец. — Убивать зверя не надобно. Он дорогу сквозь болота гнилые до своего дома нам укажет. Зверь-то домой пойдёт, да и мы следом.

— Дело говоришь. — Поняли его, заулыбались, в поход мигом засобирались. Долго прощаться — лишь время терять.

Бежит зверь к логову своему. За ним рать идет. Мечи блестят, крови требуя. Через болота гнилые, по кочкам и гатям, по следам собаки-волка дошли славяне. Открылся взору городище варягов. Не огороженный, потому, как ни разу враги не добирались до них. Дома на сваях все мхом поросшие, солнышка вдоволь не видавшие.    Захватили славяне их лодки, поплыли по улицам — каналам меж домов, рубили сваи, и жгли их огненною смолою. Заметались со сна люд болотный, не разберутся, кто и откуда враг налетел. А воины под началом Посадника стрелами их засыпали, мечами и булавами догоняли. Славная сеча получилась. И среди люда богатыри нарождались, и в бою они были умеючи и ловки. И на мечах, и на булавах, и в кулачном поединке. Кровь болото заливало, от огня светло стало. Бился Искорка в первых рядах, имея в противнике сразу нескольких варягов. Порхал его меч, словно бабочка, смерть неся беспощадную. За стариком седых! За детишек малых! За девиц ясных! За Русь великую! Посередине городище стояла небольшая крепостная башня, дубовые сваи корни в землю пустили, огонь не брал их. Долго не могли славяне даже штурмом взять её. Сверху тучей стрелы сыпали, падали болванки дубовые с сучьями заострёнными, неся смерть верную или раны глубокие. Решили взять измором. День прошел, второй, третий, неделя. Славяне жарят мясо на кострах, бражным мёдом запивают, да песни горланят. А люд болотный со стен высоких смотрит, да слёзы уливают. Голод и жажда всё же замучила. Взбунтовались у них народ простой, пошел против своих же вождей. Уговаривая сдаться на суд победителей. Народ ведь завсегда страдает, когда вожди меж собою власть и земли делит. Уговорили. Высылают они переговорщика, с предложением: богатыри в честном бою сходятся. И чей победу одержит, та сторона и станет волю диктовать. На том и порешили. От славян вызвался Искорка. Только кираса да латы от воздуха сырого в непригодность пришли, ржа местами их уж поела. Пришлось без них выступить. Только меч обоюдоострый и щит. Вышел он на чистое и сухое место, и замер в ожидании противника своего. Наконец-то распахнулись ворота дубовые, и вышел богатырь от люда болотного. Роста он был огромного, косая сажень в плечах. На голове шлем железный, закрывающий все лицо, с рогами дикого быка и с хвостом собачьим. Тело прикрывала кольчуга крупного плетения. Щит полтела прикрывает, меч длиной восхищает. Вид был грозный и устрашающий. Ахнули славяне, ропот по строю прошел. Один лишь Искорка не дрогнул, глазом не моргнул. Как стоял на месте, так и остался, словно ногами в землю чужую врос.

Сошлись богатыри в бою. Замахали мечами — аж земля застонала. Искры летели, озаряя округу. Звон от удара щитами был грому небесному подобен. Долго они бились, нанося друг другу раны кровавые, страшные. Равные были, и по силе, и по мастерству. А потому и никак не могли победителя выявить. Вот уж и день к закату катится, а они всё бьются, и устали не ведают. Наконец-то, когда было вождями решено прекратить бой, изловчился Искорка, ударил из последних сил врага в грудь, которую он на мгновение щитом не прикрыл. Пробил он латы крепкие, брызнула кровь на землю, мхом поросшую. Покачнулся варяг, меч и щит из рук выпустил, а потом и сам упал во весь свой рост могучий. Да так, что шлем рогато-хвостатый с головы слетел, да в болото покатился. Глянул на врага достойного Искорка и сам покачнулся: то был сам Лихарь Одноглазый. Бородою весь заросший, один глаз всего, а вместо другого — зияла черная дыра. Волна ненависти прокатилась по строю славянскому. Склонился Искорка к еще живому злодею и спросил:

— Отвечай, Лихарь, где невеста моя ненаглядная? Скажешь — похоронят с почестями. А промолчишь — не дам схоронить. Воронье и зверье твою плоть растащат. А без погребения, да без Песни Смерти, сам знаешь, на том свете душа место и покоя не обретет.

А для воина это было страшнее всего на свете. Испугался Лихарь, да сказал, едва слышно:

— В темнице она заточена. Хотел её волю сломать, да женой любимой сделать. — Промолвил и дух испустил. Бросился стремглав Искорка к крепости. Расступились перед ними варяги побежденные, никто противится не посмел. Отыскал Искорка темницу сырую и темную. Могучими ударами топора расщепил он двери дубовые. И среди многих пленников отыскал он ладушку свою, исхудавшую, едва живехонькую. Всю дорогу до родной земли он на руках её нес, да речи сладкие сказывал.

А дома их встречали с великими почестями. Пир закатили всем миром. Звали Искорку на посадничество в Городище. Да не согласился богатырь великий. Ушел он с молодою женою к себе на выселки, где снова начал мастерить по кузнечному делу. Только стал он с тех пор ковать меньше мечи и кирасы, шлемы и стрелы. Всё больше как-то коней ковал, да орало правил. А всё потому, как стало на той стороне мирная жизнь наступать. Боялись лихие соседи набеги на их земли совершать. Ибо были наслышаны о великом богатыре Искорке.

Вот и всё, что хотел я напеть вам. Я — гусляр Дудик, сын Гамаюна, внук Рекуна, да правнук Казце. Слава тебе, Искорка. Слава тебе Русь святая, таких детей родившая.