Leda — Яков Есепкин Пир Алекто

   ПИР АЛЕКТО

   Четырнадцатый фрагмент пира

От смерти вряд ли Йорик претерпел,

Певцов ночных Гекаты отраженья,

Призраки за восьмой стольницей, пел

Художник всякий глорию ей, жженья

Порой и адской серности, увы,

В тенетах славы значить не умея,

Что праздновать в себе мокрицу, вы,

Времен иных скитальцы, Птолемея

Сумевшие, быть может, оценить

Учёный подвиг, маску ретрограда

Унёс в могилу он, а хоронить

Идеи любит Клио, маскерада

Тогда ей и не нужно (сей чудак

Достиг великой мудрости и тайны

Покров чуть совредил, когда чердак

Вселенский есть иллюзия, случайны

Всегда такие вспышки, гений —— раб

Судьбы фавора, знание земное

Его определяет фатум, слаб

Творец любой, величие иное

Имеет столь же выспренний посыл,

Несть истин многих, гений и злодейство,

Заметим, врать не даст Мафусаил,

Прекрасно и совместны, лицедейство

Доступно всем, а нравственный закон

Внутри, не Кант один бывал сей тезой

Астрийской ввергнут в смуту, Геликон

Хранит благие тени, их аскезой

Корить возможно ангелов, так вот,

Не гений за порочность отвечает,

Равенствует ли Бродского кивот

Божнице — речь кому, творец лишь чает

Прозрения для всех, в орбитах цель

Следит, а на Земле ничем он боле

От нас неотличим, раба ужель

Судьёй назначить верно, в чистом поле

Гуляют души, знанием своим

Способные утешить и развеять

Морок сомнений вечных, только им

Положен свет, алмазы нощно сеять

Лишь им дано, убийц и жертв делить

Какой-нибудь линейкою иною

Пусть пробуют камены, обелить

Нельзя морочность душ, за временною

Поспешностью оставим это, две,

Четыре, сорок истин и теорий

Нулям равны, у Данта в голове

Пожар тушили музы, крематорий

Бессмертия нам явлен, разве блеск

Его, поймут ли мученики, ложен,

Комедии божественной бурлеск

На ярусник сиреневый положен

Искусства, парадоксы дружат здесь

С обманом возвышающим и только,

Учений и теорий нет, завесь

Их скатертью, останется насколько

Безсмертие в миру, ещё вопрос,

Точней, ещё загадка, Дау милый,

Зане душою темною возрос,

Легко из рек печальный и унылый

Последний мадригал: мы объяснить

Сегодня можем то, что пониманью

Доступно быть не может, миру ль нить

Доверит Ариадна, тще вниманью

И муз, и тонких граций доверять,

По держит всё ещё с амонтильядо

Лафитник, нить ли, здравие терять

Ума, равно тщете вселенской, Прадо,

Холодный Эрмитаж и Лувр пустой

Вберут алмазный пепел, эстетичность

Одна скрывает смысл, символ простой,

Пророка выдает аутентичность,

Но лучшее небесное письмо

До нас не доходило, мрамр чернильный

Всегда в осадке был, певцам трюмо

Свиней являло, сумрак ювенильный

Окутывал пиитов, их уста.

Печати родовые замыкали,

Ничтожество сим имя, но чиста

Символика имен самих, алкали

Владетели величья и взамен

Хорической небесности вечерий

Им дали благость черствую, камен

Ужасно попечительство, Тиверий,

Калигула, Нерон и Азраил,

Собравшись, не сумеют эти узы

Порвать, Адонис нежное любил

Цветенье, не фамильные союзы

С восторженною лёгкостью в ручье

Зломраморную крошку обращают

Ещё раз Апокалипсисом, сплин

Бодлер цветами зла поил, вещают

Нам присно аониды о конце

Времен и поколений, им урочно

Иллюзии варьировать, в торце

Любого камелота — дело прочно –

Струится разве кровь, а Птолемей

Был всуе упомянут, но ошибка

Его надмирных стоит месс, посмей

Её тиражить будущность, улыбка

Давно могла б Фортуне изменить,

Бессонный хор светил есть иллюзорный

Провал, загробный мраморник, тризнить

Им суе, мир воистину обзорный

Весь зиждется в орбите всеземной,

Мы видим иллюзорное пространство,

Закон внутри и небо надо мной:

Иммануил ошибся, постоянство

Такое астрологии темней,

Урания пусть вверенные числа

Учёным демонстрирует (за ней

Не станет, мы не ведаем их смысла);

И вот, певцов ночных призрачный хор,

Стольницу под восьмою цифрой зряши,

Расселся незаметно и амфор

Чудесных, расположенных вкруг чаши

С порфировым тисненьем, в мгле сквозной

Мог тусклое увидеть совершенство,

Изящные лафитники луной

В плетенье освещались, верховенство

Манер великосветских, дорогих

Теней сердцам истерзанным традицией

Щадило вежды многих, у других

Веселье умножало, бледнолицый

Гамлет сидел меж Плавтом и хмельной

Медеей, те соседствовали чинно

С Овидием и Фабером; одной

Картины этой виденье повинно,

Возможно, в сем: из пурпура и мглы

Сквозь мраморные летучие гримёрки

Зерцально проникая и столы,

Алекто оказалась близ восьмёрки.