Дневник: Leda

Яков Есепкин На смерть Цины Второй эпилог Вернувшимся из адских областей, В позоре искупавшимся и чтящим Свет ложных звезд; в безумие страстей Не ввергнутым изгнаньем предстоящим; Прогулки совершавшим в небесах, Кресты собой украсившим и к рекам Подземным выходившим, в очесах Держащим купол славы; имярекам, Отринутым Отчизной за мечты, Замученным на поприще славянском, Отрекшимся друзьям свои щиты На поле брани давшим; в Гефсиманском Саду навечно преданным, венец Из терний не снимавшим и при крене Светил, хранившим Слово, наконец Добитым, возлежащим в красной пене —- Что вам скажу? Молчаньем гробовым Все разом юбилеи мы отметим И присно по дорогам столбовым Кровавым указателем посветим. Тще райские цитрарии прешли, Их негу возносили к аонидам, Свечельницы кармином обвели, Чтоб радовались те эдемским видам. Герника стоит палых наших свеч, Горят они златей мирских парафий, Китановый в алмазах чуден меч, Годится он для тронных эпитафий. Лиют нектары морные и яд, Вергилий, в небоцветные фиолы, Эльфиров и чарующих наяд Мы зрели, как нежные богомолы. Рейнвейнами холодными с утра Нас Ирод-царь дарил, се угощенье Оставить мертвой челяди пора, Не терпит мрамор желтое вощенье. Оцветники, оцветники одне Пылают и валькирии нощные Бьют ангелей серебряных, оне Любили нас и были расписные. Ан тщетно злобный хор, клеветники, На ложь велеречиво уповает, Позора оспа эти языки Прожжет еще и чернью воспылает. И мы не выйдем к выси золотой, Не сможем и во снах ей поклониться, Но только лишь для прочности святой Пусть праведная кровь сквозь смерть струится.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин Сейчас Сага обвального времени В зацветших дырах знак юдоли Я различал и горний свет Ловил рукою. Счастья нет И в наше время общей воли. Мой голос глох, и разговор Не слышал Бог. В мозгу и ныне Столб светит, как мираж пустыни, Дедовник увивает двор. Через порог —— и упадешь Туда, где черти строят рожи, Яйцеобразной формы рожь Растет на рожках жабьей кожи. Сливаясь, краски Радклиф вдруг Чернили блеклую картину, И помню я гончарный круг, И вязкую я помню глину. Чужда ей времени игра, Идут к ристалищам големы, Барочных опер тенора Пеять не могут, яко немы. Алтарь мистический сокрыт, Простора нет для вариаций, Одна свечельница горит И та у демонов, Гораций. По нам ли плакали волхвы На бедной Родине юдольной, Безгласы теноры, увы, Никто не имет ноты сольной. От лекоруких палачей Как упастись, лежат клавиры В пыли сиреневой, свечей У Коры хватит на гравиры. Есть в глине крепости печать, Мы выше мраморов летели, Напрасно фурии кричать Над сей крушнею восхотели. Сулят полцарства за обман Цари тщедушным полукровкам, А дале немость и туман, С фитою ять вредна оловкам. На партитурные листы Кривые отблески ложатся, Мы были истинно чисты, Сколь эти ангелы кружатся. Жива погибельная связь, Еще желанья —— огнь во броде, И ты их не добьешь, смеясь Как добивают всё в природе.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин Зеркало в Северной Пальмире Високосный август Разлетелось время золотое Вкривь и вкось в пространстве мировом, Хоть еще с веселою душою По музейным улицам идем. Нам недалеко теперь до мига Расставанья с тяжестью мечты. Вечных царств готическая книга Возжегает в пурпуре листы. Мартобря ль какого не избыли Пифии холодность, но хотят, Чтоб и темных адников любили, Прочь из андеграунда летят. Топкий лед гортензий беловлажных Исаакий растворил в огне Гордом, Царскосельский из миражных Плиток выбит на стальной стерне. Помнишь, как честное нам зерцало Дарствовали нежные волхвы, Серебром оно и премерцало В патиновой серости Невы. Были дарования урочны, Трижды мы засим не отреклись От Богомладенца, но морочны Сами издарители, теклись Золото и мирт свитой в Обводном Брошенном канале, где искать Дар еще таинственный, о модном Следует безмолвствовать, алкать Истины по юности прекрасной Можно разве смертникам, а мы Жизнь любили странной и неясной Времени любовью, буде тьмы Адовские десно расточатся, Время повернется вспять, сюда Агнцы набегут, чтоб наущаться Вере и бессмертию, года Туне всех к презренной прозе клонят Рыцарей гусиных перьев, их Вывел Александр на смерть, хоронят Век они собратьев дорогих. Счастье от невежества временно, Нет иного счастия, четверг Каждого пиита неизменно В мире караулит, кто отверг Модности пурпурные вуали, Ветхие муары бытия Легкого, ответствует едва ли Смерти за любовь, еще цевья Холод ощутит и смертный ладан В области воскурит неземной, Жаждой ювенильною угадан Тягостный финал, идем со мной, Эльфия, наш легкий шаг пенаты Невские воспомнят, мы засим Юности беспечные сонаты Внимем и навечно угасим Жажду и неясные томленья, Легкость, легковесность выносить Пробуют иные поколенья, Новые безумцы, сим гасить Наши очарованные свечки, Бодрствовать полнощно, их Звезда Станет освещать, оне сердечки Рвать позванны, темная вода Нынче у реки державной, эти Волны мы запомнили с времен Оных, исчезали по две в нети Божией, а там и Симеон, И ловец какой-нибудь неречный, Моды не узнавший, вновь снуют О летейских волнах, безупречный Хор звучит — се ангели поют. Вдоль свечей понтонных на изломе Улиц мы пройдем сквозь тень моста, Ничего уже не видя, кроме Слез в очах молчащего Христа. Всяка юность не нужна Отчизне, На вселенском нежимся юру, К зеркалу подходишь —— вместо жизни Отражает черную дыру.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин На смерть Цины Четыреста семьдесят седьмой опус Мел и мрамор с фаянсовых лиц Докрошит златописная вечность, Лей, август, хоть бы роскошь столиц На лилейных старлеток увечность. Не блюла Финикия венцов, Одеона во слоте зерцала, Шелк совьется — виждите певцов, Коих эта юдоль не взерцала. Чела наши доселе темны, Звезды пьем и свечей благовонных Яд лиется в цариц ложесны, Опочивших меж шелков червонных. Четыреста семьдесят восьмой опус Яду сахарным вишням, под эль И арак стелят черные шелки, Плачет Эстэр, вздыхает Эдэль, Круг их пляшут бумажные волки. Мнится девам земля Сеннаар, Сколь оцветники неба не имут, Из юродных выглянем тиар, Нимб ужель отравители снимут. Звездных этих веретищ сносить И дано ли пурпуру юдицам, Будут, будут оне голосить, Мрамр идет к нашим каморным лицам.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин На смерть Цины Четыреста семьдесят пятый опус Чермных роз ароматы пьянят Бедных рыцарей, бледных апашей, Май вознесся и кущи манят Див и агнцев порфирною чашей. Обернитесь, Гиады, камней Мы черствее, из штофов меловых Яд цедим, соглядая теней, Буде пир во трапезных столовых. Как упьется аидская рать, Ханаан черепки отсчитает, И явимся тогда умирать В майском золоте, кое не тает. Четыреста семьдесят шестой опус Май волшебный, цвети и лелей Тень Венеции, злать Одеона, Мы любили небесность аллей, Изваянья — призрачней Сиона. Фей белили те гипсы и вот Мглой портальный лишь сад овевают, Вьют юдицы лозою кивот, Днесь однех нас, однех убивают. Хоть скорей, ангелочки, сюда Отлетайте, под сени пустые, Всё меж губ наших рдеет вода И точатся в ней тьмы золотые.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин На смерть Цины Пятьдесят первый опус Сколь весною урочно письмо, Аонид лишь брильянтами тешат, Вейтесь, звезды, Асии трюмо Нас явит и Цианы опешат. Хоть архангелы помнят ли сех Златоустов, терницы вознимем – Соглядайте еще в небесех Вишни, агнцев, мы золото имем. Вакх нестойкий астрал оцветил, Где порхали блеющие Евны, Их туда ль и со ядом впустил Падший ангел успенной царевны. Шестьдесят шестой опус Будет майский ли сад под луной Во холодной опале томиться, У Гиад воспируем весной, Аще некуда боле стремиться. Скоро вишни блаженный туман Перельют в золотые рубины, Стоил истин высокий обман, Златоуст — диодем из рябины. Выйдет Фрида младенцев искать, Лишь увидит пустые камеи, И начнут гости ядов алкать За столами, где веются змеи.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин Изоляция Цитадель февраля Скорбь, яко голый провод к Богу. Дотронулись, ан ток сильней Ударил, чем эфир —— дорогу, Чем изоляцию —— Орфей. Напрасно внемлют меццониты Сейчас гармонию музык, Они с божественностью слиты, Но чуден тристии язык. Моцарта реквием высокий Иль Брамса души холодит, Взирает ангел темноокий С небес и ауры следит. А что следить их, духовидцы Сирени розовые пьют, В шелка порфирные иль ситцы Огнь восхищения лиют. Когда певец времен заложник И разве серебро одно Считает нощно, как острожник Лета, грядущие темно. Иль пусто, эта аксиома Страшнее сказок на крови, Герою всякому знакома Цена взыскующей любви. Молчать возбранно псалмоносцам, Им речь бессмертие велит, Эдема персть милоголосцам Близка, но души не целит. Сердечки тлеют музыкантов, Богопомазанных певцов Лишить ли участи атлантов, Косых избавить ли венцов. Тоскуем, Дант, пием цикуту, Кого ты раем совлекал, Певец стремится к абсолюту, А несть чарованных лекал. Тоска царит и в книжных замках. Где тени роз пьют огнь зимы, И меловой в картинных рамках Мир волшебства грозней чумы. Здесь вторглись в злато и фаянсы Очей алмазны острия, Как в Царствии земные стансы, Лишившись тотчас бытия. Тебе и ангел не поможет Взлететь на миг теперь в зенит, И умереть зимой не может Кто был пред осенью убит.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин На смерть Цины Четыреста тридцать первый опус Фавны оперы нас охранят, Веселяся, витийствуйте, хоры, Сводность ангели тусклые мнят, Режут цоколь мелки Терпсихоры. Белый царь ли, мышиный король, Всё б тиранить сиим винограды, Темных свечек заждался Тироль, Негой полны Моравии сады. И куда ж вы несетесь, куда, Италийские ангели требы, Нас одела иная Звезда Во гниющие мраморы Гебы. Четыреста тридцать второй опус Раскрошили юродские тьмы Гребни желтые наших полотен, А и золото сим для Чумы, С кистью Брейгель,Ероним бесплотен. Кто успенный еще, алавастр Виждь и в нем отражайся, каддиши Нам ли чаять во цветнике астр, Львы умерли и здравствуют мыши. Сколь начнут адострастно гореть За Эдемом белые цесарки, Мы явимся — камен отереть И сотлить перстной желтию арки. Четыреста сорок четвертый опус Тисов твердые хлебы черствей, Мак осыпем на мрамор сугатный, Где и тлеет безсмертие, вей Наших сводность жжет сумрак палатный. Шелк се, Флория, что ж тосковать, Лишь по смерти дарят агоние Из партера бутоны, взрывать Сех ли негу шелковой Рание. В Александровском саде чрез тьмы, Всекадящие сводные тени К вялым розам тянулися мы —- Днесь горят их путраментом сени. Четыреста сорок пятый опус С Ментой в мгле золотой предстоим, Лишь для цвета она и годится, Алым саваном Плутос таим, Гея тленною мятой гордится. Крысы выбегут хлебы терзать, Маки фивские чернию веять, Во столовых ли нощь осязать, Ханаан ли хлебами воссеять. Сем путраментом свечки тиснят В изголовьях царевен синильных, Яко гипсы кровавые мнят Всешелковость их лон ювенильных.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин Черная белизна на портрете Напрасно плел небесный свет Узор надмирного соцветья. Нахлынул день из бездны лет И нет старинного бессмертья. Одна серебряная ось Сияет в мороке вселенной, Держа все то, что взорвалось, Перегорело в жизни бренной. Сырое зеркало весны Еще хранит отображенье Сугробов талой целины, Но в прошлом каждое движенье. Деревьев тусклый фейерверк. Зенит окрасил и округу. Рвануло с пенным слитком вверх Диск Ра —— по золотому кругу. Все так, он зрим земным торгам Да пилигримам инфантильным, Но циклос помрачился там, Где и горел огнем субтильным. Лег рыхлый снег. Под ним листвы Кровавая помада в цвете. Размыты блеск и хлябь канвы На вытекающем портрете. Свечою млечною горит Фантом пространства и деннице Пересылает вечный хит Богоявленья в психбольнице. А там царит амбрэ «Clema» И аромат амонтильядо Свергает избранных с ума, Респект сему, коль так и надо. Искрится, рея тяжело, Над нами траурное знамя, Но все, что мраком обожгло, Не покоробит смерти пламя. На лики блеклый снег налип, Фигуры полые запали. Подъяты на колонны лип Полуразрушенные дали. В грезеток бьют наверняка Своими стрелами амуры, Ах, страсть весенняя мелка, Оне унылы и понуры. Днесь прямо в цоколи гробниц Смерть залетает и румяна Опять кладет на мрамор лиц, Днесь рану сокрывает рана. Взвиваясь, падают назад Тройные небеса в разводах, И сквозь листву мерцает ад В слоистых черно-белых водах. Мы долго Тартар юровой Лукаво с Дантом воспевали, Сейчас откликнись, кто живой, Кому цетрары даровали. Высок притроновый удел, Ярки небесные чертоги, Сапфирный князь их соглядел И свил розницами пороги. Лежат в левкониях они, Их розным флером застилают Косые адские огни И суе ангели пылают. Зачем о мраморниках тлеть, Когда сие давно пустые, Нельзя одесным уцелеть, Хотя пусть гибнут, как святые. А были праведники мы, Адских садовников корили, Гореть нельзя в гравирах тьмы, Созвездно всех миротворили. И что успенным горевать, Жечь вспоминанием пенаты, Хоть будем венчики сбивать С елинок, чары тлить из ваты. Подарят жемчуги светил Снегам бескровное блистанье, И полночь крепом тяжких крыл Покроет наше угасанье.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин Дует северный ветер Что горело в пространстве тяжелом И для нас, на века сорвалось, Ветер плачет в ракитнике голом, Мрак подъят на искрящую ось. От готических замков холодных, От летающих вычурных стен Как взнестись ангелам до разводных Небоцарствий, не внемля камен. Тронут патиной мертвый декорум, Всюду тленье и райский дурман, Теней замковых блещущий форум Пьет фиоловый нежный туман. Штиль фламандский скрывает упадок, Морный контур взыскует небес Для блуждающих путников, сладок Сон их тихий, высок интерес. Здесь ли видели бойные музы Златогорлых певцов хоровых, Стали мрамором тайные узы, Единившие сомны живых. Взор Шарлотты печален, харизма Пуаро белой пудрой взята, На сиреневый прах дуализма Нега эллинской тьмой разлита. Ах, сюда бы Пикассо, в каденций Зазеркалье, ко пудрам витым, Бить амфоры Пальмир и Флоренций, Усом фридам грозить золотым. Но блюдут англосаксы манерный Черный флеор скитальческих саг, Мертв Рудольфа блюститель каверный, Тальком пурпурным вит саркофаг. Не безумствуй, еще уберутся Ангелочки во жертвенный флер, Вечно лики хотя не сотрутся, Их Господь милосердный отер. Пресветлил Он кровавые тени, Кровь на раменах снега белей, Выжжем пеплами древние сени – Будет морок еще тяжелей. Скоро в залах, окованных глянцем, Смерть померкнет, и в темную даль Вместе с дней светоносным багрянцем Улетит, нагнетая печаль. Скоро вниз упадут с торной трассы Расширяющиеся миры. И раздавят, в пустые атласы Разлетимся с тобой, как шары.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин Электрическое лицо Реставрация смерти Содрогнулась душа только раз, Но осело внутри напряженье. Электричество будто алмаз Режет странное изображенье. Покачнулся престольный штатив, И в просеянном безднами свете, Раздвоясь, мировой объектив Смерть представил на фотокассете. Распадается белый овал, Если хроника дня оживает, А едва освещается зал —- Он горит и людей убивает. Фауст, помнишь иные миры, Те ж меловые тусклые маски, Щедро все окупились дары, Мыши с писком порхают из ряски. Я встречал и в адницах пустых, Где нельзя королей их востретить, Молью битые тени святых, Коим нечего смерти ответить. Хороша наша жизнь, а одно Мало стоит у вздорной Гекаты, Подносите чумное вино, Станем пить, буде ангели святы. Будем яд ваш, желтовницы, пить, Фарисейские слушать реченья, У лабазников нынче купить Можно трути для ангелов мщенья. Вот пирует Царица-Чума, Льет нам в рюмки чурные нектары, От безумия горе, ума Недостаток повсюду и чары. Фарисеям зачем возражать, Мироволенным книжников ордам, Пусть вечереют, красные жать Время свечи, их дарствовать лордам. Равно столпников тьмы предадут, Не выносят бессмертия черви, Томы книжные кровью сведут, Раздарят недовешенным верви. Свечек морных, тесьмой извитых Череновой, снести ли возбранно, Чтите мертвой сиренью святых, Белоцветностью небо охранно. Чур, с Гиреем Баграт их возьми, Хан ли, царь станет балие править, Шевелят пусть в музеях костьми, Нас и можно серебром оплавить.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин Райцентр в метрополии Паратрюизм I Райцентр мелководной рекой Спешит в допотопное устье. Над эрою мертвой петлей Повисло его захолустье. Лицейской науки гранит Суть радужной свечки огарок, Развеял пыльцу аонид Акрополь под сводами арок. Кусты, поэтичнее саг, В плену тошнотворной свободы Стоят, словно их натощак, Без трапезы бросили в воды. Хотя далеко ледостав, Оркестр их болезненно редок, Но избранный нужен состав Для камерной музыки веток. Шиповника триосонат, Астральных ромашковых арий Не слышно, лишь странно горят Левкои и черный розарий. Материи всей бытие Утратило смысл и названье, И быт продолжает свое Абсурдное существованье. Теперь не завлечь, не завлечь К святым богоносным высотам Распявших великую речь, Судьбу отыгравших по нотам. Воистину были жалки Обрезные туне муары, Ломались ли души в куски, Еще не по лотам тиары. Встают из-за розовых парт Трагедии и фарисейство, И в провинциальный соц-арт Вплетается низкое действо. Но патриархальный уклад Измерен до тайного срока. Разлит по чернильницам яд, А праведность выше порока. ΙΙ Когда б лицезреть и могли Картины иные предтечи, От бедной кривицкой земли Равно излились эти речи. Печали столетий былых Народной молве не оплакать, Из новых икон пресвятых Сочится кровавая слякоть. Что делать, фон Клейст, по стране Идет перемена устоев, И гаснет на длинной волне Стон мелоса в «Banku przebojow». Высок тридцать третий восход, Но жжется небесное око, И ранит нахлынувший год, Как лезвие бритвы —— жестоко. Хор гибнет, развенчан герой, В убойной росе новый гений, И Парки на вечный покой Уходят до судных мгновений. Высокий готический штиль Расплавился в протуберанец, На тысячелетия шпиль Лег черного золота глянец. Он бренную землю покрыл Воздушной холодной вуалью, Ан легче нет ангельских крыл Пред грозной державною сталью. Окрест содроганье небес Библейских внимают колхозы, А в центре —— унылый собес, Неяркой фольгой блещут розы. Долит сновидений эфир В бальзам василькового сбора, Порой украшает надмир Банкетным сверканьем Аврора. Увяз под воскресным дождем Каблук твой в размешенной глине. И счеты с судьбою сведем Сейчас, и заглохнем отныне.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин Парии в городе Уж на роду или на лбу Написано такое было, Но скорую его судьбу Здесь надвое переломило. Кармином свеч обагрено Преображение былого. Быть может, смерть и есть одно Каллиграфическое слово. Все плотно замели снега, Погибельно блестя в порталах, Ступала здесь ее нога, Коль свята жизнь и в листьях палых. Теперь, когда восход уныл И вьюги сквозь сердца змеятся, Доколе хватит слабых сил —- Теням их навсегда прощаться. А как Цирцеи уследить К чертогам алчное стремленье, Ей слух и может усладить Глухих невинников томленье. Цетрары мятные лежат Высоко, святый Вседержитель, Светила вечные дрожат И узок вход в Твою обитель. Почто винтовье чернь взяла, Рекут изгоем корсиканца, Елены тайность не спасла Всеимператорского глянца. Ах, рая нет, чудесный сон Монашки злые навевают, Где храм их, где и Геликон, Дымы акропли закрывают. Смотри, Алипий, как темно Льет Феофан цвета благие, Еще гудит веретено И тени блещут дорогие. Безумцы розовые чтят Суровый мраморник столетий, Сим разве ироды простят Флеор мечтаний на день третий. Под красным золотом небес, Векам грозящих звездным часом. Пылает Циминийский лес За геральдическим каркасом. Ночь золотят материки На безвоздушном перепаде, Лишь смерть развяжет языки Им в черном стоугольном граде.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин Созерцание Пред собранием вод Сельский полдень разверзся над нами И дрожащий набросил атлас, За колхозными пряча стогами Золотой белогрудый запас. Зыбким блеском текучего зноя Привечают купальщиц брега, Ныне юные Дафнис и Хлоя Прибежали на эти луга. Денно голые жизни утюжит Диск горящий, несясь от зимы, И пространство келейное рушит, Храм простора, где губимся мы. Что безрукие плачут невесты, Им еще ветхий август белить, Вить розарьем незвездные кресты, Сумрак Божий очами палить. Яко вышли смертельные сроки И мелки невода рыбарей, Пусть галдят болобаки-сороки Над хоромами славских царей. Андеграунд нас вывел в подземку, Мало Коре гранатовых вин, Подплетем к терниям хризантемку, Смерть раскрасим во честь именин. Именитства всеземные наши Вечно были в миру веселы, Пеньтесь деесно, горькие чаши, Птах каверные ждут ангелы. Август, август, сей морный розарий Только ангелам падшим знаком, От барочных сооперных арий Князь не может вильнуть языком. Днесь кровавые ищут графини Молодых златогорлых певцов, И высоки тристийские сини, А не выше алмазных венцов. Речи нет, а каждят наши гаты, Венценосным свеченье дарят, Одевают пустые фрегаты Цветью роз и скитальцев мирят. От предчувствия гибели скорой Не избавиться им никогда, Столь торжественна высь, пред которой На глазах тяжелеет вода. Позлаченые смертью ромашки, Колокольчики в черной стерне Как хоругви античные тяжки И умрут на полдневном огне.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин Стансы Снова листья бурые под снегом Будто заметались в полусне, Вспыхнул над мерцающим ковчегом Лунный огнь в пурпурной вышине. Значит, все еще владеет нами И в миры иные не ушло Вставшее над снежными холмами Осени прощальное тепло. Хватит ли его для оглашенных, Время колокольчиков темно, Литий по церковным совершенных Слышать фарисеям не дано. Вижди, как хромающий Мазепа С Карлом венценосным говорит, Петр внимает речи их из склепа, Гетмана и служек не корит. Много божевольных в мире, каста Нощная, миражи серебря, Пирствует, слепая Иокаста Балует зефирами псаря. Мертвые помазанники черни Новые урочества дают, Редкие волошковые терни Багрием свивая, предают. Пуст, Гораций, мраморник эпохи, Некому воздвигнуть монумент, Нищенские даровали крохи Челядям за царский диамент. Явлен аще столп нерукотворный, То мемориалии печать, Нет царям почета, гладоморный Рок их, тщетно к ангелам кричать. Нам еще судить ли сех доверят, Что искать сочувствия толпы, Вервию притроновою мерят Век александрийские столпы. Смерть есть сон, мерцают в тусклой глине Млечные волнистые зубцы, И горят у мертвых на помине Звезды тверди, вечные пловцы. Замков и костелов небоскаты В темной ряби, и уже простор Истончен луной, его агаты, Заостряясь, ранят милый взор. Через миг один придавят вербы, Пруд и церковь черные катки. И на световом тогда ущербе В бездну глянут наши маяки.

(комментариев: 0)