Halgen — Чемоданный мастер

Чемоданчик пах кожей, деревом и клеем, запахи дальних дорог еще не коснулись его сердцевины, а блестящую кожу не тронул еще ни один из дорожных камней. Завтра чемодан будет подарен одному знакомому морскому офицеру. Уж с новым хозяином он вдоволь напитается путями и дорогами, не только пыльными, сухопутными, но и солеными, морскими.

Мастер завершил свой труд, и с любовью посмотрел на чемодан. Его путешествие только начинается, а путешествие разума мастера закончилось вчерашней ночью, и уже сегодня он сделался не просто человеком, а отцом вещей, Дмитрием Ивановичем Менделеевым, облик которого впечатался в историю науки.

Менделеев прежде много ездил, прихватив чемодан своего изготовления. Сперва — из родного Тамбова в Петербург, потом — в Германию, оттуда — в Симферополь, из него — в Одессу, и опять — в Петербург. Чемоданы тех поездок пустыми стоят в его кладовки, храня в себе запах дальних мест и много воспоминаний.

Каждое место — это новые мысли, кругами ходившие вокруг высшего закона, которому подчиняется вся материя. Этот закон, несомненно — невидимое место, где Небеса соединяются с Землею, и приносят на нее свой Порядок. Этот Порядок живет в каждом из предметов, но мы его не видим потому, что сами не желаем его видеть. Менделеев — пожелал, и потому учил себя глядеть в темные глаза материи…

В Германии ему представили множество попыток отыскать высший закон природы. Оказывается, много немецких химиков скрупулезно изучали свойства веществ, не упуская даже мельчайших из них. В соответствии с открытыми свойствами, ученые строили атомы в ряды, где какой-то атом становился впереди строя, какой-то — замыкающим. Да, любят немцы порядок, и Дмитрий Иванович представлял, даже чувствовал, какую обиду испытывали души исследователей, когда их стройные ряды вдруг рассыпались. Ни с того ни с сего находился элемент, который по многим свойствам должен бы был занять свое место в одном из строев. Но… Какое-нибудь неподходящее свойство выбивало его из строя, не подходило к задуманной классификации. Химик готов был объявить его исключением, но тут же находился другой «непослушный» элемент, а за ним — еще несколько «непослушных». Все, ряд разбит, и надо начинать работу с начала… Ученый проклинает природу и свою работу, хотя очень часто ему остается «утешение» в виде нечаянно открытой новой реакции или нового свойства какого-нибудь вещества.

Менделеев включился в поиск, и пошел тем же путем, что и другие, но быстро понял, что дальнейшее исследование внешних, легко заметных в опытах свойств элементов не даст ничего. Может, удастся отыскать еще какие-то, пока никому не известные их свойства. Но, увы, такой путь ни на шаг не приблизит к открытию Великого Закона. Наверное, надо как-то заглянуть в душу химических элементов, увидеть ее, ведь только в ее таинственных глубинах может скрываться их смысл. Но как выглядит душа мельчайших частиц и как ее искать? Менделеев понимал, что раздумывает о невидимом и неощутимым, отправляет свои мысли в путешествие без всякой ясной цели… Но мысли рвались в том направлении, пока еще ничего не принося своему центру, которым было сознание Дмитрия Ивановича. Год раздумий, два года.

И… Вчера из глубины сна к нему явился ОН. Великий Закон заполнил спящее сознание рядами символов, означавших химические элементы. Когда ученый проснулся, перед глазами красовался еще отпечаток дивного сна, и он перенес его на бумагу. Порядок в рисунке был очевиден, и отыскать его причину теперь было несложно. Дмитрий Иванович быстро сообразил, что основа увиденного им порядка — масса каждого атома. Ведь если железо тяжелее водорода (что очевидно), то и самая мельчайшая частица первого должна быть тяжелее второго. Осталось лишь рассчитать массы атомов всех элементов и сравнить их с полученным из сна Порядком. На это ушло два дня, после чего Менделеев радостно вскрикнул, и тут же принялся заканчивать работу над чемоданом, начал которую он еще перед своим чудесным сном…

Отправив в путешествие со знакомым офицером новый чемодан, Дмитрий Иванович снова взялся за труд, название которого родилось само собой — Периодическая Система. Он еще раз рассчитал массы атомов всех элементов и заново разложил их по нарисованным полочкам. Все сошлось!

Менделеев вспомнил ту памятную ночь. Проспал он тогда долго, аж до самого полудня, пока лучи живого солнца не коснулись его лица. Замечательно, что жена не стала его будить! Интересно, что видела она, когда перед глазами мужа являлся Небесный Закон? Наверное, сомкнутые, чуть подрагивающие веки, всклокоченную бороду, с которой поигрывал прохладный ветерок из открытой форточки… И — ничего более. Как при взгляде на мертвеца — увидишь лишь бездыханное тело, возле которого ощущается прозрачная тайна. Неужели встреча с Небом столь индивидуальна, что она — всегда невидима для людей, которые остаются от нее снаружи? Увы, люди, которым он покажет Периодическую Систему, уже не почувствуют ее небесной природы и, наверняка, примут ее лишь за ловкость человеческого разума!

Вечером Менделеева проведала дочка Любушка со своим мужем, поэтом Сашей Блоком. Зять читал свои стихи, в которых чувствовались искания автора, направленные все туда же — к Небесам. Дмитрий Иванович, слушая их, раздумывал, что слова зятя, пожалуй, все же не смогут сравниться с его открытием. Ведь Периодический Закон — это Закон связи Неба и Земли в каждой частичке видимого мира! То есть — и внутри грязной песчинки на обочине проселочной дороги, и в куске антрацита, который чумазый кочегар швыряет лопатой в пароходную топку, и в драгоценном бриллианте… Несомненно, и в цветах розы, о которых сейчас читал муж Любушки, Александр Блок.

Дмитрий Иванович отмечал, что стихи зятя много лучше тех виршей, которые он писал в гимназические годы, подражая всеобщей моде того времени. Что поделать, не очень хорошо было у него со словесностью, уже тогда Дима Менделеев чувствовал, что человек не в силах произнести того слова, силой которого сотворен мир. Можно лишь, прислушавшись всеми силами души, расслышать его далекий отзвук и понять крупицу его смысла. Этому он и посвятил свои годы.

Когда Саша закончил, Менделеев отметил, что его Периодическая Система имеет одно удивительное сходство с любыми великими стихами. Она так же не закончена, ее можно продолжать, наполняя атомами еще неизвестных людям элементов. Что в ней появится, если подняться выше водорода и спуститься ниже свинца? Вверху, наверное, будет чистый свет, который не твердеет в материю, даже и самую легкую. А внизу, быть может, лежит что-то страшное, пока не известное, но — наверняка существующее. И люди когда-нибудь обнаружат этот страшный сверхтяжелый элемент, ведь Система дает возможность для этого. Что его открытие принесет людям? Может — победу над этим сверхтяжелым атомом, и, через нее — очищение людей и природы от всей скверны, какая в них есть. А, может, люди будут пленены им, Сверхтяжелым, и в сравнении с этой неволей нынешнее рабство у золота будет казаться несерьезной и нестрашной игрой…

Менделеев делал доклад в Химическом Обществе. Над его головой висело самое первое из всех художественное изображение Периодической Системы в виде таблицы. Выполнил его один начинающий художник, подающий большие надежды. В последующем этот живописец спился и потерялся, сделался вроде как невидимым, и таблица, под которой выступал в тот день ее автор, осталась единственным из его великих творений. Ныне репродукции этой картины-таблицы украшают собой НИИ и ВУЗы, школы и кабинеты ученых, учебники и календари. Но имя того, чьей кистью она была написана, будущие годы смыли, как жестокие волны.    

Менделееву аплодировали. Его называли самым блестящим из всех русских умов, светлейшей головой. Он тщился опровергнуть льстивые слова коллег и рассказать, что Система пришла к нему в глубоком сне сама, а, значит, он и не автор вовсе, а, просто — Увидевший. Принявший сновидение, получивший послание. Но слушатели все равно соревновались в красоте поздравлений и что, есть сил, жали ему руку.

Прошло несколько дней, и Менделеев взялся за изготовление нового чемодана. Вместе с новой работой к нему пришли и новые мысли. Он задумался про черную земляную кровь, именуемую нефтью. Ученые уже определили, что в ее состав входит множество веществ, одни из которых горят жарко и весело, а другие — холодно и сонно. Если первые отделить от вторых, то можно получать топливо, дающее много тепла. Но как производить разделение — никто пока не мог придумать.

Менделеев знал, для чего может понадобиться такое живое топливо. Однажды он побывал на артиллерийском полигоне, где производилось испытание чуда технической мысли — пороховой ракеты. Изобретена ракета была весьма давно, и с тех пор изобретатели работали над составом ее начинки, стараясь заставить ракету лететь как можно выше и дальше. В тот раз раздался хлопок и ракета подпрыгнула достаточно высоко, как определили — выше, чем предыдущие модели. Когда испытание закончилось, к Дмитрию Ивановичу подошел автор, и с грустью поведал, что предел высоты, через который пороховая ракета не сможет перепрыгнуть — уже достигнут. Бездымный порох — последнее, чем удалось ее начинить, больше наука пока дать ничего не может, а до облаков еще — невероятно далеко. Можно, конечно, увеличить сам заряд, но оно — бесполезно. Тогда ракету просто-напросто разорвет на старте…

Менделеев задумался, что если заменить порох на легкогорючую жидкость, извлеченную из земной крови, то, возможно, ракета взлетит много выше. Жидкость можно будет подавать в камеру сгоранию постепенно, потому и сжечь ее можно будет много больше, чем пороха при его мгновенном взрыве. Кто знает, быть может, такие ракеты и долетят когда-нибудь до Луны, до Солнца, а то и до звезд…

Санкт-Петербург, барочное здание 12-коллегий, стоящее торцом к реке Неве. Дмитрий Иванович производит опыт в своей лаборатории. Черная нефтяная кровь кипит в реторте, поставленной на горящую спиртовку, ее пары поднимаются по стеклянной трубке, идут через змеевик и выпадают из него маслянистыми слезами. За опытом наблюдают дети — его ученики. Дмитрий Иванович решил, что кормить учеников пережеванными плодами усилий ученых — дело бесполезное и для самих учеников — скучное. Оно лишь привьет отношение к науке, как к чему-то постороннему, делу чужого ума. Чтобы вырастить из ученика — ученого, необходимо, чтобы он сам присутствовал при главном, чувствовал напряжение и дрожь ищущей мысли и подключал к ней силы своего ума. Начинать обучение потому следует как можно раньше, лет с семи от роду, одновременно с постижением грамоты и арифметики.

Менделеев принимал из рук учеников пробирки и наполнял их все новыми и новыми порциями того, что скатывалось из змеевика. Пробирки, полные нефтяной росы, ученики устанавливали на стеллаж, состоящий из полочек с углублениями, поставленными одна над другой. Заполнение стеллажа происходило сверху (до куда мог дотянуться самый высокий из учеников) — вниз (где ставил самый маленький ученичок). Менделеев взглянул в сторону расставленных пробирок. «Это же похоже на башню, или на ту же ракету… Что если соорудить такую вот башню-колонну из многих этажей, и на каждом этаже будет оседать вещество определенного веса, а более тяжелые — проваливаться вниз, чтоб осесть на своих этажах!» — озарила его мысль.

На другой день ученый отменил занятие с учениками. Он принялся набрасывать чертеж придуманной им башни нового назначения, подобного которому люди еще не знали. Эта башня была наследницей всех башен прошлого — колоколен, оборонительных башен, и, подобно им, стремилась с Земли в Небо.

Много пришлось потрудиться над устройством, которое пропускало бы пары легких веществ и задерживало — пары тяжелых. В конце концов Дмитрий Иванович придумал устройство в виде железного гриба, из-под шляпки которого на этаж башни и вырывались бы пары того состава, который должен оседать на данном этаже, превращаясь на нем в жидкость.

После этого он встретился с мастером, которому изложил свой проект. Он сказал, что столь хитроумного устройства делать ему еще не приходилось, но он, конечно, постарается. И руки умельца смогли обратить в железо эту мысль ученого.

Через несколько дней башня появилась в лаборатории, и Дмитрий Иванович вновь объявил занятие с учениками. Над близкой Невой поднимался холодный водяной туман, а в башню-колонну потекли первые порции горячего нефтяного тумана. Черная душа нефти кипела в пробирке, и нефтяной пар осаждался внутри маленькой, будто игрушечной, башенки. Спускаясь по ней, он выделял порции влаги.

Дмитрий Иванович набирал пипеткой жидкость с каждого из ее этажей, выливал на блюдечко и чиркал спичкой. Лужица с верхнего этажа улыбнулась ярко-красным пламенем. Но чем ниже брались пробы, тем хуже и хуже извергался огонь, как будто на него находил сон, становившийся все глубже и глубже. Черный, вязкий остаток из реторты не горел вовсе.

Ученики по очереди повторяли опыт, и у них выходило то же самое, что и у учителя.

— Вот, мы первые, кто очистил земную кровь! — улыбнулся сквозь густую черную бороду Дмитрий Иванович и ласково погладил свое творение по железному боку.

Менделеев беседовал с инженером и архитектором Шуховым, по возрасту годившемуся ему в сыновья. Несмотря на молодость, про инженера говорили, что его глаза видят не поверхность материалов, а самую их душу. А разум Шухова легко превращает картины души материалов в изящные формулы. Дальше остается лишь вооружиться карандашом с линейкой и перенести на бумагу и вынести на нее картины удивительных сооружений.

Наступающая эпоха ставила перед инженерами прежде невиданные задачи. Только-только рождалось понятие промышленной архитектуры, которая требовала от архитектора понимания не только жизни камней, но и жизни машин, жизни химических веществ. Шухов был одним из немногих, кто справлялся с такими задачами.

Методы расчетов Шухова используются по сей день. Более чем за сто лет не изобретено ничего лучшего. Вероятно, их будут применять и завтра, и послезавтра.

Выслушав Менделеева, Шухов принялся набрасывать на бумаге рисунок первой из нефтеочистительных колонн. Так слово начало свой путь к обращению в предмет. После жизнь предмета породит много новых слов, которые, быть может, обратятся в новые предметы. И так мысли людей будут продолжать путь по этой лестнице, ведущей к Небу…

Тот единственный чемодан, который Дмитрий Иванович мастерил для самого себя, впервые за долгое время вновь пригодился. Его извлекли из полумрака прихожей и наполнили вещами, необходимыми в дороге. Менделеев вместе с Шуховым отправился в город Баку, чтоб посмотреть за сооружением первой промышленной очистительной колонны. Одновременно там обретало жизнь еще одно творение Менделеева, рожденное им попутно — трубопровод для перекачки нефти. Теперь кровь Земли сможет легко течь к месту, где она необходима. Столь же быстро и легко, как и кровь живого организма.

Ученый и архитектор поднимали глаза к вершине башни, которая только образовывалась на фоне жаркой синевы южного неба. Скоро она обретет твердость, и башня выплеснет из себя первые ведра нефтяных продуктов.

Применение их пока что — невелико. Керосин пойдет в лампы, все больше заменяющие на Руси лучины. Правда, век керосиновых ламп окажется не долог. Масла пригодятся для смазки паровых машин. Про мазут говорят, как про будущую замену угля на паровозах и пароходах, где он высвободит сотни кочегарских рук, и сделает эту прежде страшнейшую работу относительно легкой и удобной. Особенно важен мазут для военно-морского флота, ведь лисьи хвосты угольного дыма выдают боевые корабли тогда, когда они не показались еще из-за горизонта. Сколько кораблей пропало в морской пучине из-за того, что противник быстро пристрелялся к их дымам! Мазут этого не позволит, дым от него будет едва заметен.

Вот и все применение даров нефти во времена пара, до появления двигателей внутреннего сгорания, карбюраторного и дизельного. И еще надежда на будущее главное использование легкого нефтяного топлива — для ракетных полетов. Пройдут годы, и она оправдается.

Вечером в домике, где остановились ученый и архитектор, Менделеев поиграл с фитилем керосиновой лампы, делая огонек то сильнее, то слабее.

— Знаешь арабскую сказку про волшебную лампу Алладина? — спросил Дмитрий Иванович.

— Знаю, — ответил Шухов.

— Как думаешь, почему ее именно арабы сочинили, и кто в ней — Джинн?!

— Никогда не задумывался!

— В арабских краях есть такие места, где нефть бьет прямо из-под Земли. А топлива там — никакого, кроме сухих колючек, да сухого верблюжьего навоза. Нет ни дров, ни торфа, ни угля. Потому арабы научились жечь нефть очень давно, и первые керосиновые, вернее — нефтяные лампы они придумали. Но все же нефть они считали не очень чистой, населенной всякими потусторонними сущностями, она же из подземелья бьет! Оттуда и Джинн!

— Да, вправду так!

— Знаешь, то, что чувствовали в нефти арабы пять веков назад — не далеко от правды. Не глупее же нас они были! Потому мы не можем знать, счастье или несчастье принесет нам когда-нибудь земная кровь. Я, конечно, хочу, чтоб принесла счастье, подняла до Неба…

--—

По наблюдению испанского философа Ортеги-и-Гассета, людские массы воспринимают рукотворные предметы, как что-то данное само собой. Наверное, в этом лежит и глубокий корень бытового атеизма, живущего даже тогда, когда умер так называемый «научный атеизм». Отрицая творцов рукотворных вещей, несмотря на их очевидность, люди приходят и к отрицанию Творца Бытия.

Наверное, каждый в жизни хоть раз видел нефтеперерабатывающий завод (их много в волжских городах, самый ближней к Москве находится в Капотне, ближний к Петербургу — в Киришах). Само собой, обращал внимание на его главную отличительную деталь — длинные очистительные колонны. Но… Едва ли кто-то задумывался о том, что они имеют своего автора. Торчат себе и торчат, наверное, просто выросли, как железные елки!

Менделеев был не просто Ученым, он был глобальным творцом вещей, из которых соткана ткань технического мира. Как творец он, безусловно, нес чистое добро. Но… Сиюминутные людские дела, подхватывая его, нередко обращали добро ученого в инструмент зла.

Благодаря Периодической Системе были открыты и сверхтяжелые элементы, отсутствующие в природе — плутоний и последующие. Они породили ядерное оружие, тень которого сложила всю историю второй половины 20 века.

Но не оно оказалось для нашей земли главным злом. Много больше зла принесла нефтепереработка и создание сети нефтепроводов. Из-за них Россия ныне истекает кровью своей земли. Туман черной крови застилает множество людских глаз, и сквозь него уже не видать, того факта, что сама «нефтяная жизнь» могла зародиться лишь благодаря главному (в отличии от нефти) дару земли русской — русскому гению. Удел современного русского гения — растворение в потоках отходов нефтепереработки…

Так толпа приняла дар гениальных озарений, как отданный во владение их жадных ручищ, и ныне беспощадно растаптывает сам русский гений, чтоб более даров не иметь…

Андрей Емельянов-Хальген

2012 год