Муся — продолжение _Сын моего друга.

За все эти годы, женой я так и не обзавелся. Сначала вроде бы рассуждал так: чего ей одной куковать — я всегда в разъездах-будет скучать — изменит — нервы... А потом втянулся в холостяцкий образ жизни, привык. Женщины на меня не "падали", как на Пашку, внешность моя была заурядной и неприметной. Не то, чтобы я не любил...а только любил однажды так, что оставил ей и квартиру, и машину, стоило ей только попросить:"отпусти!" А тут как раз реорганизация. Сейчас ни о чем я не жалею. Ведь не случись тогда моего развода, может быть я никогда не узнал бы цену человеческой жизни...

После распада нашей геологоразведки, с разбитым сердцем уехал я на Север. А оттуда попал на Сахалин — нефтяной Клондайк! Какие места заповедные! Какие люди открытые. стойкие, духовые, красивые! Работа моя была все та же — топографическая —рисовал карты местности, определял предполагаемое месторождение...Дали мне комнату от местного леспромхоза, положили оклад и поставили на довольствие. Работа была вахтовая, интересная. В бригаде я был самый молодой, хотя мне было уже за 30. Старожилы надо мной посмеивались и учили меня всяким премудростям. Много разных навыков я от них получил: как дом поставить. чтоб на 5-Рихтера выстоял, как с моторкой справиться на неспокойной воде, как шину наложить на сломанную кость с наименьшей болью, да и вертолетом управлять научился. Но самым ценным было умение "землю слушать". Этому научил меня старый коряк, служивший при леспромхозе сторожем. Комната моя располагалась прямо у входа, и мы с ним часто пили чай, душистый и согревающий, созданный по, только ему ведомым, сборам. За разговорами узнал я его нехитрую историю. В Ногликах он живет уже давно— лет, наверное, 50, — за женой приехал, потом жена умерла, и он остался один. Своих детей нет, поэтому он готов учить местных детей "как узлы вязать, лодки шить, да и другим национальным премудростям. Только никто не хочет учиться..." После первопрестольной, здесь мне все было в диковинку, я жадно впитывал любую малость сокровенной информации, которая волшебным образом лечила мою израненную душу. Полностью рана моя затянулась, когда я впервые побывал в Венском — древнем поселении коренного народа Сахалина — нивхов, им мы возили хлеб. Детская непосредственность, открытость и душевная радость с которой нас встречали гиляки, всегда будет согревать мне сердце. В тот день мы планировали заночевать у них, а поутру двинуться к Охе. Отведав собачьего мяса (лакомства для почетных гостей) мои спутники разбрелись по поселку, а я остановился около мастериц, выделывающих рыбьи шкурки. Из них женщины делали "непромокайки" — обувь и варежки для детей...

Когда нас тряхнуло, я едва устоял на ногах, но подошедший шаман объяснил мне, что здесь землетресения сильными не будут, потому что "мы среди остей плавника", а вот плохо будет тому, «кто на голове, где жабры — селиться совсем нельзя». И что "хвост— подвижная часть, задает направление"-это должно быть всем известно. Мои попутчики не стали вникать в замысловатые фразы, и ушли спать, а я, заинтересованный, остался. И то, что я узнал от нивхского шамана, заставило меня по-новому посмотреть на весь процесс жизни. И дело даже заключалось не в острове, похожим на рыбу, с головой на севере, а хвостом — на юге. Все мироустройство через тотемную сказку тысячи поколений, открылось мне с иной стороны. Таким я запомнил ночь 28 мая 1995 года. Утром разбудил нас шаман и сказал, что нужно ехать как можно быстрее к голове и там у каждого будет свой подвиг. У нас с собой была рация и так мы узнали о трагедии в Нефтегорске.

... Землятресения в Нефтегорске не ждали, отчасти и потому, что север Сахалина традиционно считался зоной меньшей сейсмоактивности, чем южная часть острова или Курилы. Землетрясение оказалось неожиданным и страшным. Толчки силой от пяти до семи баллов ощущались в городе Оха, поселках Сабо, Москальво, Некрасовка, Эхаби, Ноглики, Тунгор, Восточный, Колендо. Самый мощный 10-ти бальный толчок пришелся на Нефтегорск, который был расположен в 30 километрах от эпицентра землетрясения. Впоследствии писали, что с вертолетов была видна многокилометровая трещина, такая глубокая, что казалось — лопнула земля. Спустя долгое время, отрешившись от увиденного, на борту вертолета, я с ужасающей ясностью понял, о чем хотел предупредить нас нивхский шаман. Хвост— сейсмоподвижная часть — это юг острова и Курилы. Голова — от п-ова Шмидта до п. Вал. Нефтегорск видимо помещался на "жаберной щели"... Где нам, русским, понять ...

Девочку. которую я впоследствии удочерил, спас по сути ее отец. который удерживал над ней плиту своим телом больше двух суток, пока мы нашли их. Поняв, что она в безопасности, он посмотрел мне прямо в глаза— с такой болью и облегчением — что я отшатнулся, догадавшись, что он раздавлен. Я не узнал фамилию этого героического человека, но для его дочери я попытался сделать все, что мог. Сраженная трагедией, она долго не разговаривала, и удочерив ее, я уехал с ней на материк. Постепенно ужасные воспоминания стерлись из ее памяти, она закончила школу среди лучших учениц, и поступила в институт с лучшим баллом из курса.

Об этом я поведал своему старому другу, коротая с ним вечер. За прошедшую неделю узнать удалось немало, но как сказать об этом Павлу, я не знал. Сначала Михаил выяснил чем занимается муж младшей дочери Павла, и, узнал, что тот мелкий жулик в интернете. Следующим шагом было оборудование слежки за Филиппом. Толик установил камеру у него в машине, но это не помогло делу. Мы лишь выяснили, что утром он уезжает в клуб, а вечером возвращается обратно. Клуб был закрытым, люди с улицы туда не допускались. Мы долго следили за входом, но ничего интересного не узнали. Только лишь, что постояльцев, не считая Филиппа, всего трое — двое молодых изыскано одетых гражданина, род деятельности которых определить затруднительно, и еще — немолодой, полный, энергичный дядька, которого мы сразу окрестили «доктором». О клубе в народе ходили разные слухи — от ужастиков про вампиров до места отдыха царственных особ … Посетители приезжали, главным образом, на авто с личным шофером. Машины их не ждали. Люди это были состоятельные, разных возрастов, главным образом — мужчины. Дамы были редкостью, пропускались с поклоном. За неделю, проведенную нами в слежке, дама была только одна. Посетителей было всегда не много — ни разу более восьми, из чего я сразу сделал вывод, что это игровой клуб. Возможно покер, возможно кокаин. Квартира, окна которой выходили на клуб, сдавалась только на неделю. Не располагая людьми и боясь быть обнаруженным, с улицы я не мог сторожить вход сутками. Нам нужна была женщина.

У меня и в мыслях не было вмешивать в это дело Олесю, но увидев случайно их вместе — стройного изящного паренька с тоненькой хрупкой девушкой — я понял, что опоздал. Филипп не унаследовал от отца его "косую сажень", фигуру подарила ему родня матери. От отца ему передалась улыбка, озарявшая его лицо искренней чистотой. Взявшись за руки, они шли по Фабричной к клубу. В замешательстве. я вышел на проезжую часть. И тут же чуть не попал под машину. Оказалось, что за рулем сидит Толик, а Мишка слушает. Когда до меня дошел смысл происходящего, мне стало дурно. На Олесе была камера. Как только они вошли внутрь, Толик заехал во двор и остановился. Клуб располагался на первом этаже мрачного кирпичного здания довоенной эпохи, с растрескавшейся штукатуркой, выкрашенной в серый цвет. В этом старом заброшенном заводе, наверное, после войны, сделали коммуналку, и теперь можно было увидеть застиранное до серости белье, вывешенное по мутным и нечищеным окнам. Окна первого этажа были шире готических верхних. стекла были отмыты и занавешены. Но вот одно отворилось, и нас ждал сюрприз. В проеме показалась голова Филиппа. "Андрей Тимофеевич! Идите скорее сюда!"— позвал он меня. От неожиданности, на секунду, я потерял дар речи. Опомнившись, я направился к официальному входу, но Филипп растворил окно и протянул мне маленькую табуреточку — видимо таким маршрутом пользовались неоднократно. Очутившись под крышей, я огляделся. Комната, в которой я очутился, была отгорожена от основного помещения занавесом, прозрачным с нашей стороны, и достаточно плотным снаружи. Напротив, сквозь прозрачную ткань, был виден вход с тремя ступеньками и резными перилами, достаточно далеко. По обеим сторонам от входа находились кабинки, отгороженные высокими ширмами, каждая со своей стойкой, настольной лампой на высокой ноге и высокими стульями. Достаточно стильно и сухо. Как-то не «по — кафетски». Длинный холл, заканчивающийся нашей нишей. Сейчас никого не было. Оставалось еще много вопросов. И что-то здесь напрягало меня, что-то было лишнее…

«Я сейчас все объясню,— сказал Филипп, — присаживайтесь». И жестом указал на маленький диванчик за моей спиной. Я послушно сел. Помню когда-то в детстве, мы с друзьями прыгали по крышам близко стоящих сараев каждый день, шесть раз в неделю… «на автомате»…целый год. И кому уж пришла идея бежать вслепую, я теперь и не помню, а только мне одному повезло больше всех. Я не только остался жив, но и мог продолжать бегать, отделавшись только вывихом ключицы. Два моих друга остались инвалидами на всю жизнь. В пору юности мне давняя травма не мешала, ну не стал я летчиком, как мечтал, а тоже повидал немало. Я привык никогда не жалеть, все принимать с благодарностью. Тот прыжок с крыши оказал мне неоценимую услугу. Но с возрастом, рана эта давала о себе знать ноющей болью, прострелами в подреберье. Я стал всегда ощущать ее. Накануне дождя, рука отнималась, и я чувствовал себя беспомощным и бесполезным. «Он точно ничего …?» сквозь воспоминания прорезался голос Олеси. «Уже все»— услышал я другой голос. «Пап, ты с нами?» — отчетливо осознал я, и вернулся. «…Так, вот, — продолжал Филипп, — наклонился я за щенком, а он уже скрылся под водой. И я запустил туда руку, стал шарить и нащупал его ухо, схватил его и потащил вверх изо всех сил! Одной рукой, потому что второй я отгребал льдины, а потом, когда ноги онемели, схватился за поручни. В общем, вытащил я его, потряс и засунул за пазуху, чтоб отогреть. Но он все-равно прожил недолго, всего два года. Вот тогда, возможно, я и получил свой дар. Вместе с дозой…» Так вот причина его скрытности, догадался я, бедный Пашка! «Да, Андрей Тимофеевич, отец не знает. И, да — это не кафе, и не клуб. Это хоспис. Только он не совсем обычный, без халатов, уколов и врачей. Настоящий док здесь тоже есть, вы его видели, но он тоже больной. Мы здесь все такие. Иногда мне удается отсрочить, иногда полностью вылечить, но чаще …я даю что-то взамен… Какую-то способность, как второй шанс — перед смертью сделать что-то большое для людей... фонд открыть,театр построить,раскрыть заговор,остановить преступление...»

Это объясняет наличие состоятельного сословия. Но отчего так все убого-то — огляделся я.

«…мы не берем денег, потому что я один, и мне ничего не надо, а все пожертвования идут в фонд помощи детям-инвалидам. Я бы хотел стать врачом, хирургом. Я ищу выход для себя и пока не нахожу его. Я мог бы перестроить и свою ДНК, но что я могу отдать взамен? сейчас могу только затормозить распад, но процесс такой нестабильный…а я так люблю вашу дочь! Андрей Тимофеевич, простите меня Христа ради, но уезжайте! Наш с Вами путь уже пройден, а у Олеси еще все впереди! »

Вот такая история про сына моего друга.

Пожалуй, нет нужды говорить, что мы с дочкой никуда не уехали, и сейчас у меня уже трое внучек. А Пашка, узнав чем занимается его сын, купил у городских властей областную больницу, которая спустя 10 лет прославилась на всю страну именем его сына.

P.S. Да, и, конечно, рука-то моя перед дождем больше не ноет!