Grisha — Вскипел

   Это был не дорогой, но пользующийся приличной популярностью, кабак, с двусмысленным названием    «БАРСУК», питаться в котором было скорее модно, чем вкусно. Положив сомнительной чистоты манжеты на белые скатерти, под лязг посеребренных приборов и дешевого стекла, имеющая наличность публика пестовала свое сиюминутное превосходство над теми, кто в данный момент находился по ту сторону застекленной веранды, где знойный вечер томил прохожих скукой летнего города, разливая тягучие, густые сумерки по аллеям и переулкам, словно топленое молоко.

   Услужливые официанты, сохраняя чувство собственного достоинства исключительно до получения чаевых, разносили по столам неважнецкое жаркое из гуся, вчерашнюю сельдь под довольно свежим зеленым луком, салаты с раковой шейкой, оливье, пиво без пены, водку, местами коньяк в графинах и безусловно «шампань» для дам в вечерних туалетах. Тапер наигрывал нехитрый фокстрот и было очень похоже, что после него начнется драка.

   В тоже самое время из дверей проходной металлургического завода №6, вытирая крепкие ладони о серую тряпку и сплевывая вязкой слюной в сторону агитационного плаката о вреде алкоголизма, аккурат после получения зарплаты и премии, выходил Иван Константинович Портной, служащий бойлерной в третьем поколении и участник заводской самодеятельности в плане полуматерных частушек под аккордеон и трещотку. Иван был радостен и полон оптимизма.

   Этим летним и, весьма богатым материально, вечером, повелитель заводского кипятка, стоял пред нелегким выбором. Портной решал в «БАРСУК» или в «Рюмку». Однако, памятуя о недавней драке с опрокидыванием столов и срывом буржуазных занавесок в вышеозначенной «Рюмке», где на него косо посмотрел усатый гражданин страдающий косоглазием, Иван отправился в модный «БАРСУК», непременно решив зайти в универмаг за галстуком или «бабочкой», без которых в сей шалман, увы, не пускали.

2.

    Совершенно естественно и даже понятно, что в универмаге, конкретно к приходу Ивана Константиновича не готовились, скорее напротив, Портного там совсем не чаяли увидеть и персонал праздно прозябал в рутинном и душном будничном труде. Витрины однообразных секций пестрили костюмами одинакового фасона, очередь за румынскими сапогами выходила на улицу, где бойкая тетка в рыжей юбке истошно орала:

— Граждане, граждане, у кого номер 775? Не молчите, граждане, что трудно посмотреть? Я тут с обеда стою, а у меня еще очередь за сосисками на Почтовой.

   Вот мимо этой тетки и прошествовал сотрудник бойлерной Иван Портной, за первым в своей жизни галстуком или «бабочкой». Подойдя к нужной секции, Ваня слегка отодвинул могучим бедром интеллигента в очках и обратился к стоявшей спиной к покупателям продавщице:

— Барышня. Слышь, барышня, подойди к ты сюда от туда. Я купец, у тебя товар, хош ни хош кладите грош.

   Продавщица не сразу уразумела от куда, куда и зачем ей нужно идти, но к Ивану подошла и, отложив в сторону пакетик семечек, сказала:

— Я вся во внимании.

   Иван почесал подбородок:

— Тут как бы вот что, галстук бы мне недорогой или бабочку, чтобы в «БАРСУК» пустили, понимаешь?

   Продавщица с двенадцатилетним стажем не удержалась:

— А что, хорьки нынче не принимают?

— Дура! Покажи бабочку с галстуком!

— Сам дурак, у нас, между прочим, вообще есть галстук-бабочка!

    Такого поворота Иван не ожидал:

— Иди ты, врешь! Этого счастья мне разве что даром, мне что-то одно, уж больно жирно будет.

— Как раз для барсуков. У них там что, поминки?

— Там свадьба твоя, неси галстук, ведьма!

    Продавщице надоела, семнадцатая по счету перебранка, и, окинув Портного непрофессиональным взглядом, она спросила:

— В оранжевый горошек подойдет?

    Иван Константинович задумался:

— А в полоску есть?

— Тебе под тельняшку что ли? Есть, но в полоску дороже на рубль.

    Информация оказалась сверхполезной для заводчанина, так как он отлично себе представлял ценность оного рубля в пивной «Морской Окунь». Моментально конвертировав один рубль в количество пенной жидкости, с учетом вяленой рыбы принесенной с собой, Иван не колеблясь определился:

— В горошек в самый раз будет, выписывай.

3.

    Спустя минут сорок, в белоснежной сорочке подаренной Ивану его супругой Зиной Андреевной на годовщину свадьбы, в брюках клеш, ботинках с подковами и в голубом атласном галстуке в оранжевый горошек, счастливый и, предвкушающий веселье, Иван Портной, предстал во всей красе перед швейцаром «БАРСУКА», Дмитрием Анатольевичем Белым, отставным морским офицером слабым до женского полу. Наивный и ничего не подозревающий трудяга Иван, смело шагнул на порог модного ресторана, но тут же грудью уперся в твердую руку швейцара, который, брезгливо оценив изысканность и цветовую палитру недавно приобретенного Иваном аксессуара, устало сказал:

— Мест нет.

   Следует ли говорить, что Портной был крайне разочарован услышанным? Думаю, нет. Недоверчиво отступив назад, Иван заглянул через стекло на веранду и, к своему облегчению обнаружил, что в «БАРСУКЕ» было как минимум два свободных столика. Истинно веря в то, что швейцар отказал ему исключительно по незнанию ситуации, Иван успокоено молвил:

— Старина, мест хватает, мы люди не гордые, можем и на веранде посидеть.

   Дмитрий Анатольевич, с видом человека безраздельно владеющего рестораном, снисходительно, но коротко объяснил непонятливому рабочему бойлерной, положение дел в природе:

— Бронь.

   Осмыслив услышанное, Иван Константинович понял, что смысл короткого слова «бронь», странным образом от него ускользнул, поэтому он предпринял еще одну попытку:

— Ну вот же, смотри, любезный, свободные столики имеются в достаточном количестве, причем тут «бронь»?

   Швейцар Белый, с трудом сохраняя спокойствие, путем глубокого дыхания и минимальной растраты нервных клеток, которые, если верить журналу «Здоровье» не восстанавливаются вовсе, ответствовал:

— Столы забронированы, мы гостей ожидаем-с.

    В этот живописный момент, Иван Портной почему-то вспомнил заводскую бухгалтершу Веру, которая уверяла его, что премии он не заслужил, так, как имеет, сука, три прогула без уважительной причины — дескать, сука, трехдневный день рождения друга, причина не вполне уважительная. Потом вспомнился начальник Виктор Андреевич, которому Иван доказывал, что тот самый день рождения, на котором начальник, кстати, присутствовал все три, сука, дня, куда как очень даже причина стоящая. Потом опять бухгалтерша, сука, Вера, выдающая ему премию с таким видом, словно отдает бойлеру Ивану свои личные червонцы, пятерки и трешки, отложенные на собственные похороны. Припомнил Иван и антиалкогольный плакат на проходной, и продавщицу проклятых галстуков с бабочками, мать их ети, супругу свою, Зину Андреевну, которой сегодня придется объяснять, почему его снова домой доставляет милиция, и даже соседа Евгения, которому он должен рубь с полтиной. Все эти воспоминания, вихрем промчавшись через еще, к сожалению, трезвый мозг Портного, зацепившись за усвоенный еще в школе алфавит, приобрели более ясную форму звукового ряда, и Иван Константинович, уже прикинув вожжи к стремени, произнес почти по слогам с усиленной интонацией и всевозрастающей скоростью:

— Ну ни хера себе смычок! Бронированные, мать их, столы у вас? Гостей вы, гады, ожидаете-с? А я, стало быть, и не гость вовсе! Стало быть жопа моя, для стульев ваших, красным бархатом оббитых, не подходит-с нонче! Ну вы сударь и дерьмо-ссс! И галстук этот, роскошный, я видать за зря по три пятьдесят покупал, в оранжевый горошек?

   Швейцар, повидавший как на флоте, так и в ресторации, огромное количество различных бузатеров, спокойно оценил степень угрозы физического насилия и предупредительно потянулся к свистку, но Иван Константинович, со своим колоссальным житейским опытом, и пролетарски— врожденным чувством непримиримости к несправедливости, опередил его и сильно ударил Белого в ухо.

   После того, как первое препятствие на пути к счастью было устранено, Портной, ослабив узел галстука, ворвался в ресторан. Повернув голову вправо, он схватил рукой графин с водкой с первого попавшегося столика и, сделав три-четыре внушающих уважения глотка, грохнул графин об пол со словами:

— Так значит, бронь!

    Затем Иван привлек к себе за хрупкую талию проходившую мимо официантку и смачно поцеловав ее в губы, поинтересовался:

— Как звать?!

Девушка в предобморочном состоянии выдавила:

— Катя.

    Портной, схватив со следующего стола бутылку красного сухого и, опустошив ее до дна, зловеще вращая глазами обратился к Кате:

— Гостей ждете-с?

    Кате стало дурно и она, оттолкнув бойлерного хама, рванула на кухню, а Иван, дав по морде мужчине с усами и выпив чей-то коньяк, рванул на себя сначала две скатерти, а уж потом и занавески с восточным узором. Опрокинув стол, где сидели дамы, Иван облил себя шампанским и прошипев на французский манер — парррдон, вылил остатки шампанского в рот и закусил селедкой, которую поднял с пола. Обернувшись в сторону тапера, Портной без труда осушил еще один графин с водкой и обратился к музыканту с творческой и лаконичной просьбой:

— Эй, лабух, «Очи черные», силь ву пле!

   Привычный ко всему пианист Максим, мгновенно погрузившись в минор, взял первый аккорд и в ресторан ворвалась, как всегда и везде отстающая от времени, милиция. Иван Константинович Портной, сорвал с себя атласный галстук и, почти отчетливо понимая, что помимо «Рюмки» ему теперь заказан вход и в «БАРСУК», решил без боя не сдаваться!

Утро следующего дня обещало вытрезвитель, похмелье и совершенно бесстрастные выходные, которые Иван Портной предпочел бы провести в солнечной и южно-уютной Анапе. Хотя бы раз в трудовой и всегда неспокойный год.