santehlit — В поисках неведомой Силы

президент лижет задницу черную,

а народ забыл дорогу в уборную.

/на злобу дня/

Власта пытала меня — что такое мужество?

— Подлинное мужество, моя дорогая, это…. Ну, не воображай, будто мужество — это баба с мечом. Мужество — это когда заранее знаешь, что проиграл, и все-таки берешься за дело и наперекор всему на свете идешь до конца. Побеждаешь редко, но иногда все-таки побеждаешь.

Мы плывем на плоту к Месту Выхода Животворящей Силы. Колдун Барыс — наш проводник. С ним стало трудно ладить — то он злится, то дуется — настроение меняется сто раз на дню. Ест так много и жадно, что даже смотреть страшно, и все отругивается:

— Не приставайте ко мне!

Власта не выдержала и спросила:

— Может, в тебе солитер сидит? — есть же средства, скажи.

Я попросил ее набраться терпения и поменьше докучать нашему проводнику.

Ко всем своим новым качествам Барыс еще и заважничал — будто он самый умный на свете — Власту прямо даже зло брало. Она собиралась в каждом встречном селении останавливаться и торговать до последнего покупателя: товару с собой набрали — будь здоров!

А колдун запротестовал:

— Нафик! Ставь палатку и оставляй человека с товаром — на обратном пути заберем.

— Поучи меня жить, старый пройдоха! — отругнулась Власта.

Барыс сердито засопел, но я заступился:

— Он дело говорит.

А еще колдун любит петь песни собственного сочинения.

В первый день плавания вечеряли у костра — Барыс вдруг откашлялся и таким гулким басом, будто где-то за лесом гром гремит, запел:

— Там, за рекою, лежит страна.

   Всегда желанна мне она.

   За той сияющей рекой

   Ждут меня уют и покой….

Ни за что не поверил, если бы не слышал своими ушами!

В первое исполнение даже не сразу опомнился от удивления. Но колдун стал повторять без приглашения на бис, и положительные эмоции иссякли. А когда он спросил — нравится ли кому его пение? — сказал, что мне очень нравится. Это было неправдой, но бывают такие обстоятельства, при которых не грех и соврать — раз уж все равно ничего не поделаешь.

— Твой ослиный нос так смешно шевелится, когда ты поешь, — оценила Власта вокальные потуги Барыса и высказалась за диалог у костра.

И что вы думаете? Лысый Барыс и говоруном оказался отменным (в смысле, не переслушать), и философом самостийным. Особенно в вопросах морали считал себя образцом и авторитетом. Мастерски владел искусством намека и не знал себе равных по части сплетен. Никогда не ведал скуки и не упускал случая выступить в роли главного арбитра по любому вопросу — наводил порядок в чужих спорах, давал советы, остерегал и предупреждал. Никогда не забывал упомянуть о слабостях другого, дабы возвысить себя любимого. О чем понятия не имел, так это о внутренних сомнениях. Эта черта забавляла меня и очень злила Власту.

Однажды поинтересовалась — не потому ли он телом убог, что в язык удался?

Теперь-то я понимаю, в чем суть вопроса. Тщедушный и мелкий, он — все же мужчина, а в дела совал нос, с которыми справляться умеют только женщины.

Так вот, возвращаясь к разговору о бабе с мечом…. Однажды они (колдун с любимой моей) заспорили, рассорились, и Власта схватилась за меч. Я даже с кресла подскочил, опершись на костыли. Удивительно — начал понемногу пробовать подниматься с помощью известных приспособлений — а тут разом вскочил и стою во весь рост.

— Прекратите бузу, черт вас возьми!

Власта меч бросила и ко мне:

— Милый, ты ходишь?!

А я:

— Извинись перед ним.

— Ну, разве только от радости — прости, старый пень!

— От этого «пня» зависит успех всей операции, и мы будем его беречь, как зеницу ока. Ты можешь придерживаться любого мнения о его личности, но без этого проводника мне не вернуть свое здоровье….

Тут напомнила о себе боль, и я вернул задницу в кресло.

И все вернулось на круги своя.

Колдун зашипел:

— Слышала, баба? Впредь не лезь под горячую руку.

— Провалиться на месте! Тварь убогая! Ты что о себе возомнил?

— Ну, вот что, кобыла сисястая, я всерьез говорю: будешь злить меня, я…. превращу тебя в жабу.

Тут Власта, понятно, взорвалась:

— Ах ты, отродье поганое, да я тебе голову оторву.

Ухватила колдуна за бородку-клинышек и кулаком по макушке. Он оттолкнул ее.

— Сгинь, вражье племя!

— В жабу, говоришь?

Опять коршуном налетела и стала колотить кулаками куда попало. Не представлял, как разнять их, а слуги попрятались. Наконец старость уступила натиску молодости, и колдун задал стрекоча. Не отдышавшись еще, Власта вернулась ко мне на колени.

— Ты — повелитель мой, но не заставляй перед ним унижаться.

Я улыбнулся:

— Давай условимся — ты будешь слушаться колдуна Борю всякий раз, когда он сумеет тебя заставить. Справедливо?

И после этого они вроде поладили. А если уж когда и пикировались, то примерно в таких выражениях:

— Тщеславному позор уготован.

— Кто сердцем рад, тот ликом светел.

— А с виду не скажешь, что паразит.

— Перестань лаяться, баба!

— А ты заставь, попробуй, — Власта помнила наш уговор.

Колдун с обидою смотрел на меня. Стоило Власте сказать пару слов в его адрес, он становился мрачным и настороженным — ворчал, медленно затихая. Нет, он не выглядел жалким, скорее — карикатурно-смешным. Олицетворял собою ошибку Природы, но оптимистично не тяготился — и это симпатизировало: в конце концов, на оптимистах держится мир. Да и человек он порядочный, по большому счету — хотя не считал это достоинством.

Любовь моя словно кошка — сидит, щурится, а глаза искрятся — ну, вылитая кошка, дорвавшаяся до валерианы. Кошка, обладающая, однако очень трезвым взглядом на жизнь: и в споре и в ссоре никогда не лазает в карман.

Тут мне такие мысли пришли.

А может, извечная пропасть, разделяющая красивых от убогих людей, всего лишь мираж? Ведь никто не сомневается в своем уникальном происхождении. Вдруг это всего лишь пикантное выражение, коварно принявшее вид непреложной истины? Что, к примеру, мешает Власте влюбиться в Барыса? Меня ж полюбила, хоть я — инвалид. Может, общепринятое мнение только управляет нашим поведением, но не отражает искренних чувств? Что, если внешнее противоборство моей прекрасной купчихи и убого проводника, скрывает внутреннее взаимное влечение?

Подумал так и сказал:

— Не горюй, Боря. В жизни все не так плохо, как кажется.

— Об этом толкуй с купчихой своей, — буркнул он. — Испокон веков так ведется: баба да убоится мужика сваво, а ты ей волю даешь.

Я с лукавой улыбкой взглянул на любимую:

— Пожалуй, предки судили мудро.

Так в пересудах, ссорах и вздорах, порой даже в драках, началось наше путешествие на плоту по двум рекам к Месту Выхода Животворящей Силы. Дни были теплые, безоблачные, с легким освежающим ветерком. Считая, что нам сопутствует удача, мы веселились и радовались жизни. Один лишь Барыс оставался мрачен и ворчал:

— Грядут тяжелые времена.

Тяжелые времена настали, когда на слиянии двух рек мы повернули против течения. Если, сплавляясь, почти не встречали неудобств кроме оводов да комаров, то ко всему добавился тяжкий бурлацкий труд. Впрочем, моим инженерным гением механизированный.

Расскажу о придумке.

На плоту сооружен был шпиль с четырьмя рычагами. Бурлаки тащили берегами длиннющие тросы с якорями, разматывая на каждый шаг. Якорь крепили за валун или дерево, конец троса через огон на шпиль; четверо ходят кругами за рычагами — тросы тянут плот против течения. Три пары бурлаков по берегам неширокой реки обеспечивали беспрерывность движения. С утра до вечера — перерыв на обед с «адмиральским часом».

Круто?

Бурлакам доставалось — редко попадались безлесые песчаные берега. Они брели мелководьем, порой камышами, собирая в рот пиявок с себя, и чем-то напоминали ездовых собак, которых кормить не надо. Мокрая одежда парила на солнце. Лица осунулись, глаза ввалились, кудлатая щетина придавала обликам законченность зверя.

Вода и под солнцем не сверкала — она была мутной с грязноватым оттенком.

Так или иначе, мы продвигались. В первые дни движение против течения шло в ускоренном темпе, а потом бурлаки, да и шпилевые подустали и сбавили. Каторжный труд — им приходилось по нескольку часов брести по колен или по пояс в воде с веревкой и якорем на спине.    

А меня возбуждало чувство приближающегося избавления от боли и придавало новые силы. За каждым поворотом реки рисовался призрачный образ Места Выхода Животворящей Силы — МВЖС.

Бесконечно пытаемый мною колдун увещевал:

— Как увижу холмы, так сразу узнаю. Да и вы почуете — там нет ни оводов, ни комаров. Мух и тех нет.

Продолжая рассказ, он как бы призывал слушателей разделить с ним восхищение тем, что видел там, куда держим путь.

— У меня сердце прыгает от радости, что я снова побываю в благословенном Месте.

— Что больше всего запомнилось? — любопытствовала Власта, обожая подробности.

Скалы, река, люди….

Вы бы послушали, как он говорил о таинственном Месте — дрожащим голосом с романтической поволокой в глазах.

— Так зачем же ушел, коли нравилось так?

Вот тут колдун задумался, замкнулся и долго не возвращался к теме.

Берега сходились, и течение стало заметно быстрее, а на дне все чаще стали попадаться камни. Встречались и буруны, скрывающие пороги. На первом же плот наш тряхнуло, процарапало о каменистое дно, а когда сорвало один из якорей, швырнуло на ветви прибрежных кустов. Наше плавсредство трещало по швам.

Следующий перекат буквально поднял его из воды. Я думал, рассыплемся, застрянем или назад швырнет, но веревки выдержали, а шпиль был сильнее потока.

После порога течение немного поутихло, и мы пристали к берегу, чтобы проверить и при необходимости заменить вязку бревен. Веревки, свитые из не пойми чего, были необыкновенно жесткие и колючие — в кровь обдирали руки. Помучились с ними.

На следующий день едва не застряли у затора из топляка. Сунулись, было, а потом одумались — пристали к берегу и занялись его расчисткой, стоя по грудь в воде.

Наконец и эта ловушка позади. Река разлилась в широкую пойму, и течение успокоилось. Отталкивались шестами от неглубокого дна — казалось, плывем по озеру,

Вот именно здесь, проснувшись однажды, вдруг осознал, что голос реки, постоянно журчавший меж бревен плота, изменился — ритм его стал иным. Долго прислушивался и понял — что-то необъяснимо чужеродное закралось в окружающее, перемена какая-то произошла. Причем началось безо всякой причины — прошлый день, вечер и ночь все было как всегда.

Власта рядом спокойно спала, но меня все больше одолевала какая-то странная тревога, требовавшая осмысления. Предрассветный час, а я так и не мог ничего сказать, кроме — что-то изменилось в окружающем мире.

Власта проснулась, ладонью потянулась к моей щеке, а я уклонился.

— Ты чего?

— Что-то не так все вокруг, — шепчу.

У меня особое чувство атмосферы — я грозу предскажу за день до. А сейчас ничего понять не могу, и беспокойство усиливается, перерастая в тревогу, которую тщетно пытаюсь рассеять логикой рассуждений.

Да, несомненно, что-то изменилось в окружающем мире. Я слышу журчанье воды и шелест листвы, и шорох травы под чьими-то лапами на берегу. Казалось — и загробные голоса тоже слышу.

С помощью Власты выбрался из шатра, но ничего особенного не заметил. Заря едва-едва освещала реку. Противоположный берег пока что выглядел бесформенной серой массой.

Но все-таки что-то не так в атмосфере!

Я поднялся, опираясь на костыль, и силился разглядеть реку. Тревога никак не проходит. Попытался найти какое-то четкое объяснение ей, но мысли разбегаются, а таинственность раздражает.

Шум окружающий стал иным — готов поклясться. Человек, прижатый к земле, инстинктивно воспринимает симфонию звуков природы. Эта способность уже несколько раз выручала меня в этом мире. А вот сегодня все стало иным — звучит яснее пронзительней, чем вчера. Может, слух у меня обострился? Или совсем расшатались нервы?

И еще — изменился запах. Вода, камыши и прибрежные кусты пахнут иначе, чем вчера. Кажется, это запах йода, как у морской воды.

Занимавшийся день высветил противоположный берег и принес облегчение — все в порядке: еще не спятил. Да, звуки стали иными и запах тоже — изменилась окружающая атмосфера. Но река на месте и плот, и люди все живы.

От нервного напряжения приходит усталость, и подгибаются колени. Опускаюсь в кресло, чтобы скрыть дрожь от Власты. Сердце работает с перебоями, тело обливает холодный пот….    Второй раз в жизни со мной случается подобное потрясение. Первый раз это было, когда студентом, сдав сопромат, уснул пьяный на берегу Сунукуля и перегрелся под солнцепеком. Едва оклемался….

Негативное воздействие усиливающейся тревоги можно обезвредить абстрактными образами — проверенный способ. Надо поскорей вспомнить прошлую жизнь и найти в ней то, что составляло подлинную духовную ценность — что помогло бы оттеснить все зыбкое и неустойчивое; найти достаточно мощное чувство, способное целиком заполнить бездну, разверзающуюся в душе. Например, любовь или ненависть….

Начал искать. Ненависть к ничтожным людям и чувство долга явно не годились — их нельзя было четко представить себе. Любовь к сыну, родителям, жене? Здесь это мало осязаемо. В крайнем случае, подобное чувство могло побудить пожертвовать жизнью, но вряд ли спасет от безумия. Влечение к Власте тоже бессильно….

Внезапно сознание пронзила картина, словно выхваченная из тьмы стрелой молнии. Еще не увидев целиком всех деталей, инстинктивно почувствовал, что это, быть может, грядет спасение. Усилием воли вновь вызвал ее. То была не реальность — это была мечта. Мечта стать Властелином первобытной земли.

Будто воочию увидел город, полный чудес. Колеса телег, колеса мельниц, парус над лодкой, в кузнях звон стали. На улицах простейшие механические средства передвижения вроде велосипедов и самокатов. Здания многоэтажные и прекрасные. К балконам их причаливают персональные дирижабли — легко парящие и движущиеся по воздуху. Кругом суета, веселье, жизнь….

Представленная в мыслях картина пришла и больше не уходила. Вызванная из абстрактного мышления душевным порывом, она победно заполнила все сознание. Инстинктивно почувствовал, что мечты о том, как я здесь здорово развернусь, когда излечусь, все поглотят и не дадут опрокинуться разуму в бездну безумия. Они уже давили и теснили дрожь с кружением из сознания. Они пьянили, как алкоголь, и успокаивали, как никотин. Я отдался мечтам с тем, чтобы больше уже не выпускать их из головы.

В этом гипнотическом состоянии нисколько не удивился, что спутники мои, как ни в чем не бывало, готовят завтрак и плот к отплытию. Они не видят, они не слышат, они не ведают ничего!

В голове возник очажок подозрения, но истина была настолько невообразима, что еще был не в силах представить ее. Тем не менее, безмятежность пришла и тут же исчезла. Великолепное утро было испорчено. Не боясь сумасшествия, снова принюхался, снова прислушался, снова вгляделся….

А потом обожгла мысль, что злой рок еще не все свои козыри метнул на стол.

Я спросил колдуна — он чувствует приближение МВЖС?

Барыс моментально обиделся — будто у него хотят отнять первенство открытия.

— Еще один знаток откопался?

— Да хоть бы и так! — вспылила Власта. — А тебя сейчас закапаем в ил за ненадобностью.

Прошло несколько минут, пока колдун решился заговорить с женщиной.

— С каких это пор в мужском обществе вякать разрешили наивным дурочкам?

— С тех пор как такого придурка взяли на плот! — парирует Власта.

— Ты ей ноги скоро будешь лизать, — это он мне.

— Не понимаешь, бестолочь, настоящих чувств, — фыркнула она.

И колдун тоже фыркнул:

— Вот их мне только и не хватало!

Власта цапнула его за шиворот и хорошенько встряхнула:

— Тише, тупица, слушай, что умный человек говорит.

— Я что-то чувствую, — сказал я, — а что, объяснить не могу.

— Это не очень опасно? — спросила Власта.

— Нет, если совладаю с собой.

— А совладаешь? — с сомнением посмотрела она на меня.

— Ну, конечно, — я натянуто улыбнулся.

— Что ты чувствуешь? — спросил колдун.

— Нечто… что настойчиво хочет проникнуть в меня.

— Что и зачем?

Этого я не знал и нахмурился.

— Кошмар, какой! — выдала Власта свои эмоции. — Вы понимаете, что это значит? Нам посылают сигнал из Места, куда мы плывем — нечего там делать!    

В ее темно-синих глазах появилось странное выражение — она морщилась, словно муха случайно залетела ей в ухо.

— Нам стоит подумать — не повернуть ли обратно?

Барыс смерил ее далеким от симпатии взглядом. Мы ожидали чего угодно, но не львиного рыка исторгнутого из горла карлика. Лицо его стало маской из гнева и негодования.

— Вопрос решен! — рявкнул Барыс.

— Кем? Тобой? — Власта с металлом в голосе.

— Так решил Анатолий. Или ты оспоришь его мнение?

— Мать твою…, — Власта нецензурно хрюкнула в кулак. Ей сильно захотелось придушить тщедушного колдуна, а перед удушением накормить горохом, чтоб несчастного вспучило и разорвало на части. — А ну-ка иди сюда, болтун убогий, я покажу тебе, кто из нас дура.

Час от часу не легче. Как не крути — одна дребедень. На душе и так мерзко.

— Милая, может, перестанешь мучить меня? Жизнь не сахар моя, а ты все усложняешь и всех устрашаешь. Давайте думать и решать позитивно.

— Мужики мы с тобой или нет? — поднял на меня взор колдун. — Ну, ее нахрен с ее плотом — пойдем пешком: тут немного осталось.

— Мне не дойти.

— А куда нам спешить? Пройдем сколько сможем и отдохнем.

Власта молчала — что меня удивило.

— Что с тобой, милая?

— Слушая вас, ощущаю себя свиньей со свинским таким пятачком вместо носа.

— Ну и ветра попутного, если хрюкать приятней, — вклинился колдун, огладив бородку.

Упрямство неизлечимо! А у старого и вовсе клинический случай.

— Наша затея увенчается успехом — я уверен. Ты же не хочешь, чтобы я остался навсегда инвалидом? Ты помнишь наш уговор?

— Я не забыла, — откликнулась Власта, а потом нахмурилась. — Никогда не задавай мне таких вопросов. Я люблю тебя, и буду заботиться о тебе — каким бы ты не был. Понятно?

— А я ей не верю, — сказал колдун. — Выбрось ее из головы. Эта ведьма может испортить все планы.

— Следи за базаром, Борис!

— Простите, господин, — униженно поклонился колдун, пряча недобрый взгляд. — Но если у вас есть сомнения, относительно этой женщины, пора вырыть им могилу и закопать навсегда.

— Назови мне хоть одну причину, колдун, чтобы я не убила тебя?

Весело живем!

— Прекратите ругаться!

То же самое можно сказать барану, чтобы не бил рогами в ворота.

Ну, их к черту!

Я уже в полной мере ощущал себя человеком, который вот-вот упадет в обморок — чем усерднее старался сохранить ясность рассудка, тем хуже себя чувствовал. И еще раз попытался понять, что происходит с моим сознанием, но не смог. Впечатление такое, что душа моя устремилась назад в двадцатый век, а плоть осталась в первобытно-бронзовом.

Воспоминания приходили и уносились прочь. Перед моим мысленным взором промелькнуло двадцатое столетие до середины восьмидесятых годов — с его войнами и революциями, с его открытиями и заблуждениями, которые тоже были открытиями. Припомнились суеверия и предрассудки, которые почему-то именовали наукой.

Снова куда-то падал — мне чудились смех, печаль, торжество. Внезапно из темноты проступили лица — все те, кого я знал и любил. Чем они заняты?

— Мы молимся о Втором Пришествии.

Наверное, спросил и услышал ответ.

— Продолжайте, и я к вам приду.

Тело мое пронзила боль — сродни, наверное, той, которую испытывает роженица.

Конец! — подумал, но такой, в котором присутствует и начало.

Я вскрикнул — но в крике моем была радость.

Я застонал — но в стоне моем был восторг.

Я ощутил свой вес, я обрел плоть — душа моя вернулась в тело.

Увы, на плот, в бронзовый век.

— Что с тобой, милый? — Власта склонилась надо мной — испуг на бледном лице.

— А что со мной?

— Ты упал, потерял сознание.

— Но все же нашел и говорю: мы должны идти дальше, во что бы то ни стало.

— Мы поплывем на плоту.

Так что же такое со мною творится? Почему МВЖС (а это, несомненно, его проделки) так сурово со мной и щадит остальных? Может, Сила эта неведомая банально — радиоактивное излучение: местные приноровились, а меня колбасит? Может, действительно — зря я туда так стремлюсь?

Впрочем, пожал плечами — какая разница? К чему доискиваться причин догадками — придем и увидим все на месте. Я ведь как попал сюда, так больше не властен был над собою — стал игрушкою в руках судьбы. Знай, что тут меня ждет, вряд ли рискнул нырнуть под скалу.

Вот когда прозрение-то пришло!

В ту ночь на плоту я спал плохо. С мерным плеском погружались в воду шесты, поскрипывали бревна, журчала вода. Усталый мозг терзали галлюцинации, которые никак не хотели оставить в покое. Обрывки разговоров. Случайные фразы. Лица. Моменты времени — моменты истины. Ситуация нагнетала волнение — мы приближались к Месту Выхода Животворящей Силы. Об этом сказал колдун — потому и не спали, потому и толкали плот вперед ночь напролет.    

Откуда пришло ощущение, будто я призван в этом мире, сделать что-то важное и неизбежное? Какую злую шутку сыграет со мной Животворящая Сила?

Навязчивые вопросы сон прогнали — лежать невмоготу: голову сносит.

Лишь когда взял костыли, мозги прояснились — поразмыслив, решил выбраться из шатра. Ночной ветерок освежал лицо. В воде отражались облака и луна. Эта луна ничуть не отличалась от той, за которой я наблюдал в бытность свою на Земле двадцатого века. Бледная и холодная, с довольной усмешкой следит она за суетой обитателей планеты, вокруг которой вращается.

Сколько же она видела катастроф, возникновений и крушений цивилизаций?

Облака вдруг сомкнулись, вода реки потемнела, словно говоря — не дам ответа на этот вопрос.

Усевшись в кресло, перевел взгляд на берег. С обеих сторон нас окружал густой лес. Темные верхушки деревьев вырисовывались на фоне чуть более светлого неба. Изредка подавали голос ночные животные. В их жалобных криках мне слышались страх и тоска одиночества.

Вздохнув, посмотрел в воду. Надо свыкаться с мыслью, что МВЖС — место природной аномалии. Здесь меня ждут не только физическое, но и духовное преобразование. Проще было бы предположить, что схожу с ума, что фантазия моя разгулялась и вышла за мыслимые пределы. Тут ничего не поделаешь: я смирился с отведенной мне ролью и потому должен играть ее до конца.

Лишь когда луна отбилась от облаков, и небо на востоке посветлело, смятенные мысли отступили. У меня на глазах встало солнце — огромный алый диск торжественно поднялся над горизонтом, как будто разбуженный плеском воды о наш плот. И ночное светило светило с небес.

— Не спишь? — показался Барыс. — Ждешь, не дождешься желанной встречи?

Только колдуна с его болтовней мне не хватало в торжественную минуту рождения нового дня!

— Солнца восход наблюдаю.

Проводник поднял голову и даже присел от удивления:

— День исполнен предзнаменований: два светила на небе — это Знак. Мы приплыли!

Точно в ответ на его заявление над плотом заклубилось целое облако мошкары.

— Откуда их столько, таких прожорливых? Ты говорил, что их там совсем нет.

— Это граница! Это граница! — завопил Барыс. — А Там их действительно нет. Вон среди тех холмов впереди конечная цель нашего путешествия — день-два пути.

Мне показалось, на горизонте сверкнул отраженный луч солнца — может, выход кварцевой породы голой скалы?

— Гляди, — сказал я, — вон там.

И показал пальцем.

Барыс заслонил глаза рукой от солнца.

— Ничего не вижу. Тебе померещилось. Я то Место нутром почую.

— А меня, кажется, отпустило.

— Кто ты такой, — окрысился вдруг колдун, — чтоб предсказывать Место Силы?

Я пожал плечами — никто.

День настал, и мы причалили к берегу. Усталые плотогоны, позавтракав, разбрелись по шатрам. Я прилег, убеждая себя, что тоже надо бы отдохнуть. Слышно было, как расхаживает по плоту Барыс. Ему прямо-таки не терпелось возвестить — мы доплыли: вот это Место! Но проклятые мухи….

Приснился сон — хуже некуда.

Мне приснилась Земля, лишенная Луны — Земля, которая не вращалась. Одна половина ее была светлой, другая — темной: ее освещали только звезды. Мне снилась Земля, настолько древняя, что на ней еще не было никакой Жизни — моря и вулканы от края до края. Я думал о Времени. Мне показалось, во сне был намек — с чего начинается Жизнь.

Вечером у костра проводник наш разоткровенничался:

— На этих холмах люди не только обретают здоровье, но и нечеловеческую мудрость, которой спешат поделиться с остальным миром. Еще там можно столкнуться с давно умершими родичами.

— Загибаешь, Борис.

— Судя по твоему виду, голова тебя больше не беспокоит….

Он был прав — я не испытывал никаких неприятных последствий вчерашнего приступа.

— Я в полном порядке.

— А вот увидишь давно умерших предков, и снова почувствуешь свист над ушами.

— Интересная мысль, хотя должен признать: не верю я в суеверия.

— Там время движется по кругу — прошлое становится будущим, а будущее прошлым.

— Пожалуй, что с этим я соглашусь — время действительно многогранно. Даже в моем просвещенном веке мудрейшие из ученых не могут похвастать, что постигли его. Люди редко задумываются над тем, что такое Время, ибо нам не приходится о нем беспокоиться — идет и идет себе. Разумеется, у всякой цивилизации есть своя история, но история — не Время, история — это перечень событий. Сначала думал, что пришел к вам из будущего. Но теперь сомневаюсь. Быть может, пришел я из далекого прошлого, и тогда ваш мир по отношению к тому, что я называю «двадцатым столетием», есть далекое будущее.

— Наш мир очень древний, — согласился колдун.

— Сохранились ли сведения — откуда пошли на Земле люди? с чего началась Жизнь?

— Мы ни о чем таком не слышали, — покачал головой первобытный философ.

И, молчавшая Власта вслед утвердительно закивала челом.

День и взаправду исполнен предзнаменований.

Ночью явилось продолжение сна.

Будто влекло меня во тьму, в безвоздушную пустоту. Не было ничего — ни цвета, ни запаха, ни веса. Я был единственным разумным существом. Впрочем, я ошибался насчет себя: ведь не человек я совсем, а вселенский разум по чистой случайности заключенный в одном человеческом теле….

Проснулся в поту. Из мрачного сна не узнал ничего нового ни о себе, ни о тайне появления Жизни на нашей планете — лишь еще сильнее запутался в мыслях. Лежал в темноте, не смея заснуть. Таращил глаза во мрак. Видел занавески на окнах, блики неоновых огней реклам, кровать, одеяло на нем; видел лежащую рядом жену. Господи, что было со мной? Я позвал:

— Лялька, проснись!

Нежная ладошка Власты коснулась щеки:

— Что с тобой, милый?

Какова бы ни была судьба моя, подумал, отвечая на ласки страстной подруги, мне никогда ее не понять. И это, быть может, к лучшему.    

Прильнув друг к другу, мы заснули.

Река, по которой плыли, вышла из поймы и широкой дугой, практически кругом, огибала плато. Конусные горы, похожие на курганы, окружали его. В свете заходящего солнца зеленая трава на их склонах стала бурой, горы окрасились в багровые тона. Скалистыми проплешинами темнели вершины.

— Мы прибыли, — объявил нам Барыс.

Насекомых действительно не было — ни вечером, ни ночью, ни в начале нового дня.

— Что тебе подсказывает сердце? — прильнула Власта к моему плечу.

— Сердце? Я давно к нему не прислушиваюсь, — и постучал себя пальцем по лбу.

— Ну, так послушай, — она прильнула ухом к груди.

Я покачал головой:

— Напрочь забыл, как это делается. Давайте искать, что и как здесь лечит проблемы. Где Барыс?

Я огляделся. Широкое плато без горизонтов: его окромляют горы. На границе растительности и скальных проплешин трава цвета кровоточащей раны. Небо — поблекший пурпур от края до края, но это, наверное, от солнца у кромки земли.

Людей не видать, ни намеков жилья….

Таковы первые впечатления.

Все кинулись в поиски, я перебрался на берег и сел размышлять в одиночестве.

Знаю горе и знаю любовь. Думаю, что знаю даже смерть. Хотя понимаю: смерть моя здесь несет за собой возрождение в двадцатом веке. Я — игрушка в руках временной спирали. Сны мне подсказывают, что я призван сюда для особого предназначения. Но в чем оно? Неужели в том, чтобы преодолеть свою нечаянную убогость? Не стоило хлопот и боли!

Однажды я уже побывал в пещере Титичных гор, угодив в реку Времени, пробившую в скалах путь между мирами различных эпох. Мне было тогда восемнадцать, и в облике Харки жил в первобытном племени. Хотел там остаться, но стрелой пораженный очнулся в двадцатом веке.

Тогда я не мучился снами и не чувствовал за собой какого-то исключительного предназначения — жил, боролся, страдал, наслаждался. Что же теперь так истомился? Не безумен ли я?

Прозрачная холодная вода реки имеет сладковатый привкус. Я попил из ладоней, освежил виски. За последние дни не было у меня такого душевного покоя, такой ясной головы. Можно было расслабиться и наслаждаться, если бы я не знал одного — все в жизни предопределено. Это значит, что у меня нет свободы воли — надо сидеть и ждать «у моря погоды». Другими словами — знаков Судьбы. Это другие вольны бегать по скалам в поисках неведомо чего. Я пытался их предостеречь, но они не вняли моим словам. Даже Власта. Пусть себе!

Ныряя в прорубь, я надеялся попасть в мир Харки, полный первобытных чудес и настоящих сокровищ. Бронзовый век — слишком сложный, хотя не жестокий: за все время пребывания здесь ни разу не видел человеческой смерти. Теперь же я понимаю: в любом мире есть свои прелести и то, что стоило ненавидеть, хотя они принимают разные формы. Временные циклы меняются, интерьеры, знания, но суть человеческая неизменна — как будто не было тысячелетий эволюции. Я хочу его изменить — мне это не удается. Возможно, такова моя судьба — пытаться изменить человеческую природу и каждый раз понимать, что это-то невозможно.

И здесь я не понят никем.

— Ты — лучший мужчина! — восхищается Власта и не знает, что еще можно сказать.

Это не был мой выбор — бронзовый век, спина поврежденная, долгий путь к исцелению — это не был мой выбор: таковы обстоятельства. Они, должно быть, толкали меня к предназначению, исполнив которое, вернусь в свой двадцатый век, откуда бежал обуреваемый чувством неудовлетворенности. Там мечтательность и природный романтизм (хотя и не считаю их достоинствами) были подавлены моим окружением, обществом и работой, которую исполнял лишь для того, чтобы существовать. Я чувствовал себя там гораздо более чужим, чем здесь, среди чужого народа.

Заколдованный круг!

Поэтому я должен беречь себя, чтобы не вернуться в двадцатый век. Хотя вполне может быть, что этот мир не представляет для меня никакой опасности. Возможно, будет позволено мне остаться здесь навсегда.

Увлеченный мыслями, совсем отвлекся от окружающего мира. Который, между тем, окружал — вдруг увидел неподалеку опирающегося на посох незнакомца, седовласого и седобородого, в каком-то монашеском одеянии: ничего подобного раньше не видел.

— Кто ты? — спросил, с трудом соображая: не призрак ли подошедший внезапно?

Пришелец молчал, на меня взирая. У него была внешность живого человека — из-под капюшона смотрели глаза с любопытством и без страха.

Может быть, он посланец Судьбы?

Если это так, то по поводу его молчания, остается только недоумевать.

Я повторил свой вопрос, добавив почтительности:

— Кто вы?

Прошло несколько минут и, поскольку он по-прежнему молчал, снова спросил:

— А вы знаете кто я?

Он ничего не ответил.

— Как называется ваш народ?

Он молчит, а я улыбнулся ему в ответ:

— Всегда приятно беседовать с мудрым софистом. И все-таки слегка озадачен — как называется ваша страна?

Тут уста разверзлись его:

— Мы зовем ее Арка Небес.

А. Агарков

                                                                                                                                                санаторий «Урал»

                                                                                                                                                                   июнь 2015 г