В Невский — Недописанный сонет

Молчит. А вот некоторые поступки, слова и жесты, может даже и непроизвольно, выдают-таки истинные чувства и переживания. Закончился лак для ногтей — ну, и ладно, обойдусь. Достала вязание, которое давным-давно лежало забытым на антресоли, и принялась вязать шерстяные носки. Зима на носу. Раньше обходились покупными. Вроде, мелочи, а так бросалось в глаза и било по самолюбию. И молчаливое смирение лишь больше раздражало и угнетало. Обстановка в доме накалялась с каждым новым прожитым днем. Даже кот Василий чувствовал это, старался как можно реже попадаться хозяевам на глаза, предпочитая тихо и мирно дремать на подоконнике за горшком с алоэ. Предгрозовое состояние, готовое взорваться при малейшей искорки. И вскоре это и произошло.

Роза хлопотала на кухне, когда ее уединение нарушал супруг. Он зашел, заполняя габаритами маленькое пространство кухни, громко плюхнулся на табурет. Роза только на мгновение оторвалась от процесса чистки картофеля, что бы глянуть на него. Марк был не в лучшем душевном состоянии. Он положил на краешек стола пожелтевший листок, когда-то вырванный из обычной школьной тетради:

— Что это?

Роза посмотрела на лист, и заметно побледнела:

— Где ты это взял?

— Я первым задал вопрос.

— Зачем ты лазал в моем фотоальбоме? — тихо, но настойчиво спросила Роза.

— Моем? — Марк чувствовал, как волна неуправляемого гнева накрывает его. — А я думал, что в нашем доме все общее.

— Это мой альбом! — четко, подчеркивая каждое слово, произнесла Роза. — Он был еще задолго до нашего знакомства.

— Это и понятно, — усмехнулся Марк. — Так что это?

— Сонет. — Роза поняла, что сейчас мужа все равно не переспоришь и переубедишь. Пока он сам «не выпустит все пары» и не успокоиться, помощь со стороны будет не эффективной и напрасной.

— Что?

— Стихотворение такое, — Роза вернулась к плите.

— Я знаю, что такое сонет. Может, даже и лучше тебя разбираюсь в стихосложении. —     Обойтись без язвительных замечаний он все-таки не смог. — Я спрашиваю: что это такое?

Роза молчала, хотя прекрасно понимала, что только усугубляет взрывоопасное положение.

— Кому посвящено столь дилетантское творение? И почему ты так бережно хранишь его столько лет? — вопросы требовали незамедлительного ответа, иначе скандала было просто не избежать. А Роза была такой уставшей и опустошенной, что сил бы даже на маломальскую истерику не хватило бы. Да и не любила она эти камаринские страдания и мелодрамные разборки. Хотелось ответить лаконично исчерпывающе, но нахлынули вдруг воспоминания, от которых она утратила чувство самосохранения и здравомыслия.

— Это Валя.

— Какая еще Валя? — муж продолжал настойчиво допрашивать свою вторую половинку.

— Это парень.

— Парень? Валя? — усмехнулся он, скатываясь опять на мелочность. — Ненавижу мужиков с женскими именами, от них так и разит голубизной.

— Он не сам себе выбирал имя. — Роза сделала попытку защитить Валентина.

— И кому он посвятит столь чудный сонет? — Марк сегодня, видимо, был и не намерен отступать.

— Мне.

— Тебе? — хотя и не был он удивлен, но сыграл изумление просто театрально, шедеврально, чем и вывел жену из равновесия. Она резко обернулась и гневно посмотрела на мужа:

— Да, мне. Валя посвятил стихотворение мне! А что тебя так удивляет? Разве я не достойна того, чтобы мне посвящали прекрасные стихотворения?

— Ну, на счет эпитета «прекрасное» я бы поспорил и даже уверен, что в этом пари одержал бы убедительную победу, да только времени на разбор полетов жалко. Меня интересует совсем иное: кто этот загадочный Валентин, доморощенный рифмоплет, и почему я о нем прежде ничего не слышал?

Роза пожала плечами:

— Это прошлое. Зачем ворошить его?

— Мы многое знаем о прошлом друг друга. Но ты, ни разу, даже вскользь, не упоминала Валентина.

— Это не просто прошлое, это архаическая древность.

— Динозавр?

— Почти, — она отвернулась к плите.

— Тогда зачем хранить сонет? — он потряс в воздухе пожелтевшим листком.

— Память.

— О нем?

Роза опять быстро обернулась, гнева и злости в ее глазах прибавилось втрое.

— Память о моей юности. О тех временах, когда я была молодой и красивой. Когда мне посвящали стихи и в мою честь совершали безумные поступки! — выпалила она на одном дыхании.

— А! — протянул Марк, понимая, что перегнул-таки палку со своими расспросами. Но и остановиться уже было сверх его сил. — У вас что-то было?

— У нас было все! — резко, срываясь на фальцет, ответила она. И не сводила с мужа гневного взгляда, хотя лук на сковороде начал подгорать. Марк не выдержал столь тяжелого взгляда и поднялся с табурета:

— Хорошо, хорошо, успокойся. Я просто хотел удовлетворить свое праздное любопытство.

— Больное любопытство, — ответила Роза и вернулась к приготовлению ужина.

— И все же один вопрос продолжает зудеть в голове: а почему сонет остался не дописанным, к чему это многоточие в конце? Так и тянет т него надеждой на будущее.

— Уйди, — тихо попросила Роза, понимая, что душевные силы на исходе. Она боялась расплакаться перед ним, чего так не хотелось.

Марк тихо прикрыл за собой створку двери. Но за семейным ужином он опять поднял эту щекотливую тему, ограничившись, правда, всего одним вопросом:

— А у тебя есть фотография этого…, как его там, Валентина?

— Фотографии его у меня нет. — Роза ответила так, словно поставила жирную точку. Марк, прихватив с собой тарелку, отправился ужинать в комнату, перед любимым телевизором, по которому начинался футбольный матч. За столом остались Роза и Анфиса. Между ними были отличные и доверительные отношения. Их миновала проблема взаимоотношений поколений.

— А почему у тебя нет его фотки? — осторожно поинтересовалась дочь.

Роза только вопросительно посмотрела на нее, и девочка поспешила пояснить:

— Извини, но ваш разговор с отцом был на повышенных тонах, что я невольно стала его свидетелем.

— Понятно, — лишь кивнула Роза, мысленно переносясь в дни давно ушедшей юности. Тень легкой грусти легла на лицо. — Он очень сильно любил меня.

— А ты?

— Увы! Сердцу не прикажешь. Я просто предложила ему остаться друзьями. И Валя согласился. У нас в деревне все считали, что между нами любовь. А мы просто много времени проводили вместе, в разговорах обо всем и ни о чем. Да, хорошее то было время.

— И он больше никогда не переступал черту, которую ты начертала?

— Никогда. Отца я обманула. А Валя меня любил. Я видела ее в его больших глазах, оно плескалось на поверхности. Даже иногда и слова проскальзывали. Он был всегда на грани, но…, так там и оставалось.

— Он писал тебе стихи?

— Да.

— Здорово! — в глазах восемнадцатилетней девушки вспыхнуло восхищение и зависть. — Романтично, как в кино. А потом? — Анфиса разлила чай по чашкам.

— А что потом? Потом я уехала учиться в город, он тоже, но в соседний. И мы уже не встречались.

— Совсем? — дрогнула рука, и на скатерть пролилась чайная лужица.

— Совсем.

— Но разве такое может быть? Как можно не встретиться, живя в одной деревне? Вы что, и на каникулы что ли не приезжали?

— У меня появился парень в городе, и было бы неприлично встречаться с Валей. Нас ведь тогда считали женихом и невестой. Да и он сам очень редко наведывался в родные пенаты, все свободное время мотался по экспедициям. Геолог он.

— А письма?

— Он никогда не писал.

Письма тебе я не стану писать,

Чувство свое нелегко удержать.

— Ну, а сейчас?

— Что сейчас? — Роза даже немного встревожилась, словно дочка призывала нарушить одну из заповедей Господни.

— Где он сейчас? Что с ним? Ты что-нибудь знаешь?

— Последний раз я была в деревне, кажется, семь лет назад. Там я пересеклась с одноклассницей, которая мне поведала, что Валя сейчас работает егерем. Не женат. Живет в лесу, на кордоне, в полной изоляции. В деревне появляется редко. И никто не знает подробностей о его жизни. Впрочем, как был он загадочной личностью, так и остался. —    Роза вздохнула и встала из-за стола. — Ну ладно, хватить бередить старые раны. Что было — то было, травой поросло.

А вот Марк так не думал. Под видом рыбалки с ночевкой, он отправился на малую родину супруги. В деревне этой он был счетное количество раз, да и то коротко временными набегами, народа совсем не знал. А люди в глубинках оставались чистыми, добрыми, не испорченными благами цивилизации. Его и приютили, и накормили, и подробно объяснили, как пройти на заимку, где в лесной избушке и жил такой загадочный егерь Валентин. Марк хоть и понимал всю абсурдность своей затеи, но одно единственное желание глушили все попытки разума воспротивиться по-детски наивному поступку. Ему просто было необходимо одним глазом взглянуть на Валентина. Посмотреть и понять. Все понять.

Егерь был в это время дома. Сидел на низком крылечке и чистил ружье-двустволку. Это был мужчина среднего роста, коренастый, сбитый. В нем чувствовалась недюжая богатырская сила.

— Здравствуй. — Марк подошел к крыльцу.

— И тебе доброго здоровьица. — Егерь отложил ружье и внимательно рассмотрел незваного гостя. — Проходи в дом, а не то гнус совсем заест.

И был прав, химическая защита плохо спасала от тучи комаров. В доме было чисто и даже где-то уютно. Хотя отсутствие женских рук сразу же бросалось в глаза.

— Чай, кофе? — поинтересовался хозяин.

— Разговор у меня, — ответил Марк и поставил на стол бутылку водки.

— Разговор? — Валентин усмехнулся в усы. — Тогда лучше моего самогона на кедровых орешках. И не отравишься, и похмелья не будет.

Он достаточно оперативно накрыл на стол: грибочки, рыба, сало. Без тоста выпили по первой. Самогон хоть и был очень крепким, но пился легко, да и запах присутствовал весьма тонкий, почти не заметный.

— Я — Марк Аракчеев, законный муж Розы, — одним предложением решил ошарашить егеря.

— Я знаю, — на что тот так просто ответил.

Такая новость, и то спокойствие, с каким это было преподнесено, изумили Марка до глубины души. Рука застыла в воздухе, и сметана капельками стекала с грибочка, падала на стол.

— Знаешь? Откуда?

— Знаю, и всё. — Отмахнулся Валя, разливая по второй. — Ты не изменился. — И не стал мучить гостя, пояснил. — Я просто наблюдал за вашим бракосочетанием. Со стороны. Вот и запомнил тебя.

— Зачем?

— Хотелось просто посмотреть, кому же достается такое сокровище, как Розочка. Давай выпьем за нее. — Стаканы с обжигающей жидкостью соприкоснулись боками. Марк, не привыкший к столь крепким напиткам и в состояние, приближенное к стрессу, начал заметно и быстро пьянеть. Его потянуло на откровенные разговоры, и он поведал егерю о своей незавидной жизни. Особенно о статусе безработного, от которого и прорастает раздражительность, злость, неудовлетворенность.

— А знаешь главную причину, по которой я к тебе приехал? Не знаешь.

— Говори.

— Это сомнение просто мучило меня, сжигало изнутри. Хотел убедиться, что Анфиса — не твоя дочь, а моя.

Валентин как-то по-иному взглянул на гостя. Казалось, что самогон не берет его, и он оставался абсолютно трезвым и свежим.

— Дурень ты, Марк. — Сказал он, и тень легла на его лицо. — Обидно за Розу. Если ты сомневаешься в ней, хотя бы на мизерную капельку, значит, ты ее не любишь, не уважаешь.

— Ты так думаешь? — в его пьяных глазах пробуждалась надежда.

— Уверен. А ты, оказывается, плохо знаешь свою жену. Роза у тебя святая. И если бы она не была такой верной и преданной, тоя бы уже давным-давно ее увел у тебя. — Валентин как-то обреченно махнул рукой, понимая, что оппонент совсем опьянел и не улавливал нюансы текущего разговора. Он уложил его спать.

А проснулся Марк в нормальном состоянии, о вчерашней попойке напоминал лишь запах перегара. Валентин уже приготовил легкий завтрак и заварил чай на травах, после которого в голове окончательно просветлело.

— Вот адрес и телефон, — егерь положил перед ним лист бумаги. — Тебя возьмут на работу. Начальником, как ты и желаешь. Но на твоем месте, я бы наплевал на все принципы и пошел работать куда угодно и кем угодно, лишь бы обеспечить семью всем необходимым. Грош цена принципам, если от них страдают самые близкие тебе люди. Ради этого и предназначена жизнь.

— Спасибо. — Марк поморщился, почувствовал себя неуютно в присутствии Валентина, от которого веяло жизненной силой, уверенностью, стабильностью. Адрес все же взял.

Распрощались они на крылечке.

— Да, — Марк уже сделал пару шагов, но остановился и обернулся. — А почему ты не дописал сонет?

— Потому, как будет продолжение.

Марк прищурил глазки, напрягся и все понял:

— Когда?

— В другой жизни, — ответил Валентин, и зашел в дом.