Если бы мне потребовалось использовать в своем произведении некую типичную графиню как персонаж, непременно списал бы ее со старой женщины, что лежала в одной из палат, находившихся под наташиной ответственностью. Графиней ее можно было назвать лишь условно, может было приставить к ней другой благородный титул, баронесса, к примеру, но, обсуждая старую женщину, мы с Наташей как-то сразу остановились на графине. Она провела раннее детство на Дальнем востоке и была вывезена в Данию в трехлетнем возрасте. Отец ее был главным человеком на телеграфе, приехавшим работать по контракту в один из дальневосточных городов, названия которого Наташа так и вспомнила, а переспрашивать о том у графини постеснялась.
До того он работал в Китае, поскольку был убежденным коммунистом, нигде он не встрачал препон со стороны властей, даже и когда у него завязался роман с матерью Светланы, секретаршей у одного крустного местно руководителя и по совместительству переводчицей. Они поженились, и на свет у них появился ребенок — девочка Светлана, то есть наша графиня, а годом позже и ее брат. В те давние времена еще случались чудеса: мало того, что подобное слияние стало возможным, им, кроме того, удалось покинуть Советскую Россию и благополучно добраться до Дании. Здесь же удача им несколько изменила, отец Светланы не смог уже найти подобающей своим способностям должности, потому стал фотографом, что в те времена все еще считалось некоторой редкостью и потому кормило. К тому же были заработаны в России неплохие деньги, они были отложены и позволяли жить без нужды.
Собственно, не было и речи о том, что прокормиться было невозможно. Помимо фотографии, можно было заработать тем или другим делом, которое не унижало, а, напротив, расширяло как фантазию, так и простор деятельности, появлялись интересные полезные знакомства. К тому же семья отца Светланы никогда не была бедна, так что хоть и случались в семье тяжелые времена, никогда, даже во время войны не поднимался вопрос о тяжелом выживании.
Все это Наташа знала со слов графини, вообще-то встреча с ней вполне мо´гла представиться мистической. Графиня говорила, что Наташа ей послана, женщине в конце пути, для того, чтобы что-то передать другой женщине, пусть и не в начале пути, но, как минимум, в ранней ее середине. И главное, что женщина была русской, предстояло как бы возвращение к корням. Была и другая русская из персонала в отделении, но та была скорее из бедродного племени, отрицала уже даже русский язык, об обычаях, не говоря уже об обычаях. Вливала старой графине всякую небыль про Россию, после чего Светлана интересовалась, так ли это? Наташа отвечала, что, конечно, не так, и рассказывала как оно все есть на самом деле, дебь она знает все о России из первых уст, поскольку каждое лето наведывается в свой родной город. Графиня от наташиных слов сразу успокаивалась да и без того не верила безродной русской, которая и по-русски стеснялась говорить, и в Россию наведываться боялась, как и ее родители — что-то у них стряслось с головами. Безродная русская пыталась завезти дружбу с Наташей, но та даже не здоровалась с бедродной, проходила мимо, точно не было той, другой русской.
Графиня Светлана все это, конечно же, замечала. Она была набожной и все воспринимала через призму веры, особенно в своем серьезном возрасте. Да и как не верить мистичному, если в больницу она попала потому, что подскользнулась на кухне, упала и сломала бедровую кость. И прекрасно, что кость бедра в середине, а не в области таза, что для людей в таком возрасте верная смерть. Спустя пару дней родственники сообщили ей, что в том же госпитале, в том же отделении лежит ее муж: он точно так же сломал бедровую кость, но только в спальной комнате. Ну как тут не поверить в мистику или некую наивысшесть. Какой смысл лежать в разных палатах, хоть больных делят по мужским и женским палатам, попросила перевести мужа к ней, теперь они лежали рядышком в палате на четверых.
— Наверное, рады,— сказала Наташа,— что находитесь рядом?
— Мы уже шестьдесят два года, как женаты,— ответила графиня,— надоел он мне до чертиков своим ворчанием.
И в самом деле Наташа заметила, что муж графини очень ворчливый человек, всем недоволен, даже тем, что ни слова не понимает из того, чем обменивается графиня с Наташей. При этих разговорах он ворочается в кровати, обиженно пыхтит, поворачивается к ним спиной, будто кто-то виноват, что за всю жизнь он не вючил и десятка русских слов. Впрочем надолго он в больнице не задержался, кость у него срасталась легко, он был отправлен в другое место, где с ним будут заниматься тренировкой. Графиня облегченно созналась, что рада будет отдохнуть от него. Она заметила, что с ней и мужем явно случилась мистика: почти одновременно поломали ноги примерно в одном месте и очутились вместе в одной палате. А разве не мистика, что здесь она, русская верующая женщина, встретилась с русской же верующей женщиной? Мистика, сказала она, повсюду, и даже та безродная русская...
— Демон?— предположила Наташа.
— Именно так,— ответила графиня.
Может показаться, что разговоры с графиней длились часами напролет, но на самом деле они были урывочными, всегда что-то отвлекало, иной раз и минуты не было перекинуться словом. К примеру, как-то раз, прямо во время разговора в соседней палате рухнула кровать под тяжестью двухсоткиллограммового больного. За день до того сломался электрический механизм, поднимающий части кровати: изголовье, область спины, ноги, а вот в тот день гигантский человек попробовал перевернуться на бок и развалил кровать. Справлялись с ним всем отделением, поднимали с помощью больничной лебедки, очень осторожно, поскольку и та не была рассчитана на такой вес. В другой раз из другой соседней палаты послышались крики, звуки битой посуды_ больной, совершенно нормальный днями, на вечер обязательно требовал себе креветки и копченого лакса, и вот в этот вечер, оттого, что в этот вечер на кухне работали практиканты, он своего любимохо ужина не получил, успокаивали его опять же всем отделение,. И это только самые яркие примеры, постоянно что-то отвлекало от разговора с графиней Светланой, так что та предложила навестить ее в своем доме, когда выпишется. У нее множество фотоальбомов, который составил ее отец, который, если помнится, был художником, где завпечатлен едва ли на каждый ее день.
Несколько дней спустя графиня познакомила Наташу с ее сыном и его женой, японкой. Сын достаточно хорошо говорил по-русски, его жена тоже немного знала русский. Лет обоим где-то под сорок пять, японка не очень красивая, причем не проявляла свою японксность, а приняла датский образ жизни: датскую одежду, поведение, даже некоторое раболепство.
— У Натальи муж тоже писатель,— сказала графиня, потому что сын у нее был писателем и преподавал писательское дело.
— Да какой он писатель,— ответила Наташа.— пишет в тумбочку.
Дома я разорался на нее за эти слова. Я, заорал я, чуть ли не самый крупный в мире писатель. Сравниться со мной может только автор Моби Дика или Достоевский. Льву Толстому до меня как до Луны. Наташа восприняла эти мои слова как юмор, а зря.
Дома погуглил писателя, одна книжка у него всего, называется "Япония". Издана лишь раз, не переиздавалась, схожу в библиотеку, возьму, почитаю. Но недовольство на жену осталось, разведемся, видимо, по этой причине.
Помойте меня KO
Ничего в этон мужчине нет, совсем обычный, ухоженный разве что, вежливый. Если не споит, не ест, не под процедурами, старается уйти в коридор, походить, похрамывая, показать себя. Дота Пи, попросила Наташу попросила поменяться с ней палатами, потому что ей очень хотеось поухаживать за этом мужчиной. Дота Пи — это та, что похожа на Лайзу Минелли. Внешность еврейская, все в лице ассиметрично, но меня именно такое, неклассическое, заводит. Большие глаза с синими срачками, высокий лоб, волосы, разумеется, черные, курчавые, их даже вить не надо, красота. Уши крупные, торчат иа-под волос, но это нисколько не минус, я люблю кусать жен за уши, за мочки. Щеки, киндбен, круглые, выпуклые, будто нарочно подтянутые к глазам. Нос крупный, крючком, с каких-то ракурсов выглядит уродливо, с других обворожительно. Подбородок тяжелый, квадратный, но ямочки на щеках и на подбородке всю эту тяжесть скрадывают.
До пояса и чуть ниже Дота Пи опрелестная женщина. Грудь у нее хорошая, большая, женская, мне кажется, что держать такую в руках приятно. Хоть она и крупнаная женщина, но талия есть, а вот ниже талии, как и у многих датчанок, начинаются безовразия. Тяжелый таз, тяжелые бедра, икры бутылочками и большой размер обуви. Но пусть, был бы человек хороший. И вот, Дота Пи просит Наташу поменяться с ней палатами. Видно, что Дота не просто хочет поменяться палатами, она влюблена в этого музгчину. И не только она влюблена, все ее коллеги влюблены в этого датчанина, за ним уход, как за принцем.
Вот только Наташе он безразличен, и его это зажигает.
— А можно попросить,— спрашивает он,— чтобы вы меня помыли. за деньги. конечно же.
— Еще чего,— говорит Наташа.— Нет у вас таких денег, за которые я согласилась бы вас помыть. Есть у нас здесь попомойки, к ним и обращайтесь.
— Но я хотел,— отвечает мужчина,— чтобы меня помыли именно вы. Потому что я в вас влювлен. Только не рассказывайте об этом своему мужу, он же русский, прибьет меня к чертовой бабушке.
— Я ему все все рассказываю,— отвечает Наташа.— Он же о вас, дураках, книгу пишет. Книгу почти взяли на издание, иллюстраций только не хватает.
На следующее утро мужчина сбежал, сказался здоровым.
Улла и тапки OK