Рыссси — жи-ви

    Как только утро вздувалось животом утопленника, а потом из живота ползло с разорванным от зевоты ртом солнце, тогда Виолетта, по обыкновению, открывала первым делом правый глаз. Правый глаз открывался легко, поблёскивая мутным зрачком, прокручивал сюжеты снов. Затем открывался левый глаз, открывался тяжело. Сначала из-под век появлялись мохнатые лапки, щекотали переносицу, Ви студёнисто чихала, разбрызгивая слюни и сопли. В этот момент левое веко со щелчком распахивалось, лапки уходили вовнутрь. И отчего-то на душе теплело и хорошело, да так, что хотелось немедленно танцевать, кружиться в вальсе. Мушка чувствовала, что на хозяйку ниспадают веселящие чувства, начинала ей подыгрывать. То защекочет в глазу, от чего слеза радостная скользнёт по морщинистой щеке, то начнёт двоиться, даже четвериться, тогда начинались пляски и хоровод.

    Через какое-то время Ви привыкла к мушке, даже питала к ней трепетную любовь, мысленно разговаривая с ней: «Жизи, я в тебя влюбленная, моя маленькая девочка, нам так хорошо вдвоём». После этих слов Ви впадала в многоминутный транс, а Жизи пульсировала, металась, но не смела приподнять веко. Так и текли дни, и не было у Виолеты Симбиозновой никакого другого счастья, чем утром открыть глаз и взглядом обнять свою любовь.

    Однажды, когда мятного цвета листья ещё не думали попасть в заварку осени и болтались на ветках, ныряя в отражение луж, Виолетта поздним вечером решила прогуляться в парке. Дождь равномерно отстукивал по крыше зонта шифровку, ветер влажным дыханием облизывал потрескавшиеся губы, но было тепло. Редкие люди струились между скамеек, небо лениво ковыряло пробоины в своём теле, замазывало чем-то тягуче-фиолетовым, прохожие отливали баклажановым перламутром.

    Навстречу Виолетте осторожно шагал угловатый гражданин, укрытый плащ-палаткой. Шаги его были хаотичными, мерцательные жесты врывались в падающий сумрак, смешивая тусклый свет фонарей с точками первых звёзд. Виолетта была спокойна, в задумчивости рассматривала фиолетовую муть неба, ронявшего капли пота и меланхолично разговаривала с Жизей: «Знаешь, Жизи, осенью так грустно становится, что хочется биться головой об стену. Но ты со мной, дорогая Жи и биться-то об стену стало опасно — вдруг выпадешь из глаза, и я потеряю тебя навсегда». В это мгновение жестикулирующий человек со всего размаху налетел на Виолетту, она в испуге отпрянула назад.

    Гражданин тоже сделал несколько шагов назад, лица его не было видно — тень глубокого капюшона толстым слоем грима легла на лицо. Какой-то миг обоих скручивала нерешительность, но первым дёрнулся внезапный человек. Он внезапно осмелел, оскалисто улыбнулся, предъявив несколько стоптанных зубов и хрякнул:

    — А ну-ка, смотри, тётка, что у меня есть! — рваное движение с гулким шорохом распахнуло тяжёлую накидку, колом свисавшую с острых плеч незнакомца.

Ви со всей силой зажмурилась так, что чуть не раздавила веком забившуюся в глубину зрачка Жиз. Виолетта Симбиознова больше шарахнулась от собственных мыслей, предлагавших увидеть у некоего гражданина какую-то странную непристойность. Её воображение сиюминутно рисовало извращённые надобности, стойкие непотребности и отвратительные гадости. Она с трудом расцепила склеившиеся от тягучих слёз негодования веки.

    Ничего такого нарисованного ею мысленно гражданин не показал, на толстом брезенте плаща висла длинная липкая лента РАПТОР. От дуновения скользкого ветра лента пыталась вытянуться струной, но крепко вросла в тяжёлую ткань изнанки. Клей благоухал неведомыми ароматами, Жизя на них клюнула. Из широко распахнутого глаза выбраться оказалось просто, она рванула на сладкий запах свободы и влипла в студёнистую жижу вязкого капкана. Клетка захлопнулась, мохнатые тонкие лапки Жи поглощала тянучая трясина, брюшко крохотной букашки коснулось убегающей бездны,

шансы превратились в зеро.

    Мужчина оскалился стоптанными зубами, запахнул тяжёлый плащ, свистяще хохотнул: «Агггыыууу», тут же быстро засеменил вглубь парка, раздавливая резиновыми сапогами точки звёзд в лужах. Виолетта в оцепенении смотрела на исчезающего незнакомца, привычно распахнув глаза, но её милая дорогая мушка растворилась в вязкой трясине гулкого вечера. Ей на мгновение показалось, что мушка тоненько что-то пропищала, совсем неслышно, хотя была беззвучна. Женщина тихо застонала, капли едких слёз вспахивали тлеющее лицо, ниспадали вниз, плавили раздавленные точки. Взгляд стал чист и светел, ничто не мешало Виолетте взглянуть сквозь стремительно распадающийся свет окон, стёкла струились зыбким песком в песочных часах, время таяло, но уже без Жизи.

    Женщина метнулась вслед грабителю, она проваливалась в холодные лужи, мокрая трава хватала за лодыжки, небо висело заслюнявленной подушкой, посиневшими от удушья губами сплёвывало скользкую мокроту. Крики перепуганной Виолетты глотали расползающиеся тени, лаяли беззубыми ртами, отрывали сами у себя ноги, складывались пополам. «Я потеряла тебя, моя маленькая, добрая Жи, что я, как я, зачем я и куда я теперь без тебя?» — она упала на скамейку, дрожа всем телом, сломанные ногти в исступлении пытались вонзиться в облупленные доски.

    Почти весь октябрь Виолетта каждое утро выходила на улицу, шла в парк в надежде отыскать то, которое когда-то жило в ней, было ею, вросло в неё, разорвало её на мириады призрачных частиц и стало лишь одной. Она уже не могла верить, что им не суждено, им суждено. Поэтому, чуть светало — Ви прочёсывала парк пядь за пядью, расспрашивала прохожих, рассматривала остывающие деревья, заползала под набухшие от дождя скамейки. Но взгляд был всё так же ясен и чист.

    Октябрь разрушился под лохматыми хлопьями снега. Хлопья падали рваными неровными ошмётками, цеплялись за ветки, свисали вниз головами, хаотичными леммингами стреляли в глаза и разбивались в них. Виолетта вошла в парк, ноябрь хлестал заскорузлыми пальцами ветра, пробирался сквозь рваные лохмотья женщины, она не замечала его. Её глаза разбегались в разные стороны, собрать их было невыносимо. Так она брела, волосы спёкшимися космами торчали из-под шапки, рваный шарф облезлым хвостом бездомной собаки скручивал шею.

    Она это знала, она этого ждала, она это видела. Она увидела его на одной нехоженой тропинке — просто споткнулась об окоченевшее тело и свалилась рядом. Страх давно скулил в горле, осколочным тромбом разъедал нутро, теперь страх вывалился под видом не переваренного крика, шлёпнулся в жухлый снег. В корчащихся талых муках первого снега лежал мужчина в плащ палатке и смотрел, не мигая, в одну точку. Тонкая струйка пены застыла мутной ниткой в уголках губ, кожа на лице сползала севшим капроновым чулком.

    Веки левого глаза вздрагивали, то раскрывались, то склеивались. Сквозь узкую щель век наружу просочилась тонкая мохнатая лапка, поковыряла пространство. Веко вновь раскрылось. Виолетта наклонилась, в её груди от волнения неравномерно клацало сердце. На глазу гражданина сидела располневшая Жизи, в лапках она держала недоеденный зрачок и сыто урчала.