Дневник: Leda

Яков Есепкин На смерть Цины Четыреста шестьдесят третий опус Черной оспою царский альков Наградят одалиски белые, Пазолини Корабль дураков Совлечет в кущи Асии злые. Любят нимфы серебро волны, Зри, Адонис, лядвийские мелы, Что и Дафнис беспечный, Луны Фаворитов смущают Камелы. Внове Гретхен атласы целят, Монастырские балы всеслышны, И октябрь голубой веселят Золотыя оцветницы Вишны.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин На смерть Цины Четыреста двадцатый опус Подвенечные платья кроты Сотаили для моли в комодах, Цахес зол, а пурпурные рты Шелкопрядов толкуют о модах. Се камелии, нежат они Дам бальзаковских лет и служанок, Тайно Эстер манили огни К юной Кэри от вей парижанок. Источись, вековая тоска, Нас оплакали суе теноры, Падшей оперы столь высока И лиются под ней фа миноры. . Четыреста двадцать первый опус Тайной вечери бледных детей Берегут фарисеи теченье, Вьются локоны близу ногтей, Свечки смерти вершат обрученье. Орлеанскую деву любить Розокудрым вольготно амурам, Разве детки венечных убить И могли насмех угличским курам. Бьют начиние, трюфли едят, Пьют не чокаясь фата-морганы, И кровавые тени следят В царских операх Юзы и Ханы.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин Камерная музыка. Фуги Кто к небу кубки славы поднимал, Повержен, твердь усеяли шеломы, И латы лишь воитель не снимал, Срастивший снегом наши переломы. Печальна ль участь мертвых вояров, Благих любимцев неба молодого, Успенных ныне, бязевый покров С себя еще не снявших, от второго Пришествия свободных и вполне Владеющих и памятью, и зреньем, Державной воли пленников, зане Рекрутами их видели, смиреньем Довольные честным, временщики У власти, а молчащие витии Обман благословили и полки Леглись, смертозовущие литии Давно звучали в царствиях теней, Живых и мертвых львов теперь забыли, Чреды их ангелами вдоль огней Понтонных нощно выведены были В парафии святые, елико Не имут сраму чести и таланта Невольники мертвые, велико Труждание их даже для атланта, Готового небесности держать, Смущая тьмы пигмеев немородных, Хотя со львами вместе ублажать Не стал и он бы слух жалкоугодных Друзей коварных правящих семейств, Царских фамилий спутников лукавых, Властей всепредержащих, фарисейств Затронных охранителей неправых, О них лишь потому упомянуть Пришлось, что были парии воспеты Сие, могли при случае блеснуть Известностью семейства, а поэты Времен своих, вхождение во власть Иль связи с ней считавшие за марку Избранничества, пели им восласть Пустые дифирамбы и подарку Такому были обе стороны И рады, и премного благодарны, Одни таили мерзости вины, Другие оставались небездарны, А тождество подобное всегда В истории находит примененье, Не стоит, впрочем, нашего труда И времени прозрачное сомненье Готовность благородно разрешить, Иные, те ли правы ли, не правы, Не нам теперь суды еще вершить, А здесь опять найдутся костоправы, Какие ложи вправят остия, Костыль ей экстатический подставят, Иди себе и вижди, а семья Помазанная, если не избавят Ее от злолукавых этих свор Урок и обстоятельства, до гроба Крест связей тех и будет несть, в фавор Чертей вводя, чарующая злоба Их может главы царские вскружить, Безумье выдать за пассионарность, И как оборотней сиих изжить Не ведает порою ни бездарность, Ни истины оправдывавший жрец, Ни вечности заложник посвященный И с милостию царскою борец, И знанием напрасным удрученный Философ, чья утешная рука Бумажные турецкие гамбиты Легко тасует, царства и века Мешая меж собой, одною квиты Ошибкою оне, пугать ли им Хоть легкостью такой необычайной Царских сирен, о том не говорим, Сказать еще, по прихоти случайной, А, может, по умыслу, но иных И более достойных вспоминаний Извечных парвеню и неземных Скитальцев, и творителей стенаний, Кошмарных восстенаний мастериц (Держать их на заметке нужно вечно), В свиней, черных изменою цариц, Спокойно обращавших, бесконечно Сих париев не будем исчислять, Но скажем, их в истории и теней Скользящих не осталось, выселять, Гляди, из рая некого, от сеней Шафрановых и терпкостью своей Лишь с винами бургундскими сравнимых, Лиется, Марсий, свежесть и, ей-ей, Еще псаломов, Господом ревнимых, Мы сложим звуки дивные, в одну Визитницу прелестно их составим, Камены зря несносную цену Побить стремились, буде не убавим Теперь ее, одне лишь небеса Внимать способны будут псалмопенье, Еще мертвые наши голоса Услышит не подвальное склепенье, А небо, хорошо иль ничего О мертвых и нагих, и об убитых И ведемами проклятых, того, Что зреть далось в терниями совитых Червовых кущах нам, не перенесть Вчерашним и грядущим небоборцам, Варварские музеи аще есть На свете этом, резвым стихотворцам Туда спешить быстрее нужно, там, Быть может, хоронители блажные Лелеют кисти наши и к щитам Тяжелым крепят бирки именные, И в сребро недокрошенных костей Глядятся, как черемы во зерцала, Гербовники временных повестей Листают, наша кровь им премерцала Единожды оттуда, блядей тще ль Сейчас терзает цвет ее укосный, В крысиную оне хотятся щель Завлечь бесценный светоч небоносный. Восчаяли мы верою святой Смертельное вино сиих разбавить, За то и рассчитаемся тщетой, Ошибку эту, Боже, не исправить. Приидет Демиург ли ко Отцу, Велит ли Тот оспаривать глумленье, Мы ж сетовать не будем, по венцу Всяк имеет, вот наше искупленье. Блаженствуют во лжи временщики, На балованье отданы свободы, Ко жертвенникам клонит кто штыки —- На смерть одну слагающие оды. Расплатятся еще за срам потех, Нет роз в гробах, не было и любови, Пускай виждят Колон, он полон тех Розариев, горевших вместо крови.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин *** Слезами изольется мор-трава, Пойдем сердечки чермные сбивать, Пустые заломивши рукава, Ко Господу их станем воздевать. И что по убиенным голосить, Вдоль крестного пути лежат оне, Хотят живой водицы испросить, Залити жажду чадную в огне. Но, Господи, залить ее нельзя, Неможно человеков обмануть, И где ж та наднебесная стезя, С которой мертвых чад не повернуть. Влачимся мы, изморно колеся, Собак оголодавшихся жалчей, Чрез скудные призорники неся Беззвездие сиротское лучей. И встретятся нам ангелы в пути – Горящие терничные столпы, И чадам, невоскресшим во плоти, Омоют преточащие стопы.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин ПУРПУРНЫЙ ДОЖДЬ В ВОСКРЕСЕНЬЕ Жертвоприношение-1 Декабрь вначале, дождь с утра Напомнил о вчерашней смерти Кустов, их ровного костра Тянулись очертанья к тверди. Блаженной осени исцвет Гранить и алчут богомолы, Еще таят сарматский свет Дарохранительные молы. Се —— гиацинтовый Рамзес, Хурма аттического съема Висит под пологом небес В свече китайского синдрома. Давай фиолы освятим Никчемной шелковою кровью, Одно соцветники златим, Одною живы и любовью. Меня искали ангелки, Но до креста не долетели, Мы были в мире высоки, Благих спасать еще хотели. Ах, страшен Аустерлиц, уз Бежать скорее, днесь возможно В персти эдемской мертвых муз Серебром пудрить осторожно. Смотри, винтовие несут Нам божевольные юниды, В цетрарах ангелов пасут С шелковой плетью злые иды. Певцов боялись век, сюда И свечи, кровью обвитые, Не внесть, кадит сирень-Звезда, Мы видим соны золотые. Дешевым Сирии вино Зачем и сделали торговки, Яд изольет веретено, Травить нас будут четверговки. Господь у Храмовой горы Теперь невинных ли дождется, Во розах морные дары, Сие урочество блюдется. Не позолотца, а зола На лаврах, и пред этой новью В разводах бурых зеркала Освещены одной любовью. К ним из остудной темноты Мы вышли. Дождь... Конец недели… Смотри! Ужель не помнишь ты —- Они вчера еще горели!

(комментариев: 0)

Яков Есепкин ЦАРЕВНЫ Здесь венчало нас горе одно, Провожали туда не со злобы. Дщери царские где же —— давно Полегли во отверстые гробы. Посмотри, налетели и в сны Голубицы горящей чредою. Очи спящих красавиц темны, Исслезилися мертвой водою. Тот пречерный пожар не впервой Очеса превращает в уголи. Даст ответ ли Андрей неживой, Расписавший нам кровию столи? Не достали до звезд и столбов Не ожгли, отлюбив похоронниц, С белоснежных пергаментных лбов Смерть глядит в крестовины оконниц. Станем зраки слезами студить, Где одни голошенья напевны, Где и выйдут навек проводить Всех успенные эти царевны.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин СТРОФЫ МНЕМОЗИНЕ Из цикла «Патины» И демоны слетелись на погост, И ангелы навек осиротели. Мы к нетям возводили присный мост И в бездны роковые возлетели. Истленней пада, язвы моровой Грознее —— тьмы горят, во славу знати Нощь бязью устилает гробовой Звездами прокаженные полати. Ах, в зареве светлее небеса, Трапезные полны альковных брашен, И лета цветодарная краса Пылает и возносится от башен. Наглянем к царским братьям на пиры И дале повлачимся, этот морок Цимнийский в смертоносные миры Возьмем со пламенами черствых корок. Где Авелей зарубленных искать, Не стражи младшим братиям и сестры, Начнет Господь невинных сокликать, Медеи набегут и Клитемнестры. Высокую терницу мы прешли, А тристии по миру не избыли, Где слава обетованной земли, Почто успенных царичей забыли. Что дале сквозь аттический морок Увидит певчий баловень Вергилий, В альковах ли безумствует порок, Дев рамена желты от спелых лилий. И сколь пиры недесные гремят, Цевниц еще рыдания сладимы, На Рим взирает варварски сармат, Отечества кляня жалкие дымы. Еще версальский сурик тяжело Мерцает о девических ланитах, И чайное богемское стекло Топится в огневейных аксамитах. Барочное веселье на гламур Дворцовый разменяют и грезетки, Их розовые лядвия амур Обертывает в белые серветки. Версальские ж фонтаны серебром Див тщатся отпугнуть и привидений, Меж ангелов один алкают бром Вершители новейших возрождений. Лишь пепел азиатский охладит Алмазами блистающую Ниццу, Но Петр Великий холодно глядит С Востока на туманную денницу. Пусть вывернут губители в рядно Очес неизлиенные кармины, Свинцом нальют их, будем все равно Высоты зреть чрез смерти мешковины, А тот ли нам сиреневый свинец Днесь может страшен быть, каким чермницы Невинных убивали, под венец Идя за царичами, на звонницы Высокие юродиво летя, Из падей налетая, потешались Над юностию нашей и, блестя Порфировым серебром, не гнушались Ничем, лишь только б светлых очернить Нам суженых царевен, перманенты Свое не преминали хоронить От взоров посторонних, в косы ленты Горящие вплетали, милых дев Отравой адоносной изводили, Полунощную жертву разглядев, Ее до новолуния следили С гоблинами тщедушными, зеркал Кривых не преходя, но отражаясь В червонном бойном сребре, злой оскал Не пряча о свечах и обнажаясь Едва не до сокрошенных костей, Из эллинских ристалищ унесенных, Оне ль нам страшны будут, мы гостей Встречали посерьезнее геенных Отбросов жалких, тем и голоса Менять не приходилось, и румяна Класть щедро на остия, волоса Цветочками краснить, еще поляна Любая помнит их бесовский лет, Порханье тел некрылых над стожками Лесными, глянь, теперь орел клюет Очницы звероимных, васильками Сих тварей можно разве отогнать, Страшатся чермы цветности обрядной, Их спутников легко ли не узнать, А, впрочем, прах бери сих троллей адной Закалки, аще станут нависать Докучливо, сиренью торговаться, Нам некогда отдаренной, бросать Чернильницы в них будем, баловаться Героям не пристало, только грех Над тварями смеянье не возвысить, Глядят зане из матовых прорех Лампадок и свечей, хотя окрысить Ведемных рожиц тени, что свинцы Убойные в сравненьи с черемами, Дадим еще тяжелые венцы Свои блажным летучими умами, Пусть пробуют их тяжесть, из пустых Серебряных и червенных сосудов Вино пиют и кровь, о золотых Венцах небесных мы Господних судов Одесно ожидаем, потому Не нам во ложи пирствовать с немыми, Слова им выбирать и по уму Расценивать, указками прямыми И тирсами виждящими торить Надмирную дорогу, паче косных Орущие, готовые курить Сиречный фимиам, лядвиеносных Поганиц нас избавит злобный рок, Даст мертвым отстраненье, за иродство Пусть лядные платятся, наш урок С бессмертием оспаривает сходство. Забудут нас, воспомнят ли —— хвала Реченьям и струнам, и, правый Боже, Свинцовых слез побитая зола Увьет еще всецарственное ложе.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин Розарии Аида. Второй эпилог Четверг избыл и узы сентября, Потир ополоснул от иван-чая Слезами, ничего не говоря, Простимся, а пепле губы различая. Не молви, днесь печали велики, С бессмертием прощается славянка, Пииты облачились во портки, Для ангелов накрыта самобранка. Нужны ли революции в раю, И речь о том — бессмысленная треба, Владимиры в ямбическом строю Маршируют пред остием Эреба. С классической привычкою хохмить Успеем хоть ко вторничной сиесте, Чтоб мертвые тростинки преломить Лишь в милом Габриэля сердцу месте. Где ж царские девишники сейчас, Кого их юный цвет увеселяет, Пусть чернит полотенце хлебный Спас, Мечты в отроков ханука вселяет. Мы с Анною заглянем в Баллантрэ ль, Поместия мистический владетель Нас звал, но сталась цинком акварель, Без соли и текилы мертв свидетель. От Радклиф отчураются писцы, Магического жертвы реализма, А десть куда тьмутомные свинцы И вычурные замки модернизма. Витий сакраментальные тома Бравадою пустою обернулись, Восславил кулинарию Дюма, Иные царским шелком совернулись. Какой еще приветствовать роман, Иль «Норму», иль черево «Амстердама», Предательство повсюду и обман, И глорья — астеническая дама. Засушен лес норвежский на корню, Исчах над тронной краскою версалец, Я в мире, Габриэль, повременю И спутник будет мне Мельмот-скиталец. Бог весть куда спешили и, дивись, Успели на престольные поминки, И сирины понурые взнеслись, Рекут о них иные метерлинки. Еще заплачем зло по временам, Всемилости не знавшим патриаршей, В подвалы доносившим разве нам Златые ноты моцартовских маршей. Поэтому во плесень погребных Чернил, блюдя предвечные обряды, Мы вдалбливали звезд переводных Столучья и не чтили колоннады. Они держать устанут потолки Дворцовые, холодную лепнину, Со мрамором ломаются в куски Архангелы, месившие нам глину. Возведен замок, статью и венцом Равенствующий Божеским чертогам, Гарсиа, пред началом и концом Лукавостью хотя отдарим слогам. Тезаурис наш кровию потек, Суетно с горней речью возвышаться, Там ангели уместны, им далек Тот промысел, какому совершаться. Геройство бедных рыцарей пьянит, А песни гасят мрамором очницы, Бессмертие к сиесте временит, Несутся мимо славы колесницы. Летите вкось и дальше, нам пора Иные внять венцы и обозренье, Высокая окончилась игра, Предательство есть плата за даренье. Веселый этот фокусный обман, Быть может, близ расплавленных жаровен В Тартаре наблюдал Аристофан Печально, ход истории неровен. И кто открыть потщился: золотой Навеян князем сон, в кругах вселенной Нет рая и чистилища, восстой Пред адами, искатель славы тленной. Нет счастия, но есть в иных мирах Покой, небытия бредник садовый, Заслуживает дичи вертопрах, Обман ему венчается плодовый. Ах, стоят света разве ангела, Судить мы их отважились напрасно, Вот слушай, литания истекла, Ан жизни древо тучное прекрасно. Улыбкой смерть встречают, здесь темно В саду и Шуберт нем, пора ль уведать Нам Плюшкина минувшее, вино Корицею заесть и отобедать. Чудесное успение —— тщета, Но сраму убиенные не имут, Зальется кровью сей царь-сирота, Когда венцы с нас выцветшие снимут.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин Меланхолия. Ядъ и мрамор Мы долго Божий храм не посещали, И черное веселье навсегда Разбилось о гранит Его печали, А днесь горит полынная звезда. Горит она сиянней и мертвее Внехрамовых огоней ледяных, Заплачем ли еще о Галилее —- Не будет дале знаков именных. Тогда лишь сбросим вервие позора, И, кровию гася высокий свод, Под знаменьем священного затвора Войдем уже в космический приход. Какие здесь видения и тени Сумрачные, для странников благих Обычными назвать нельзя их, сени, Притворы ль полны утварей других, Нам ведомых едва ль, смотри, киоты В патиновых углах стоят рядком И серебром горят, какие готты Их сбросили со стен, кому знаком Любой из ликов, гребневых окладов Двоящий линованье, все они Другие, аромат басмовых садов Точится от оконниц, протяни К пылающим стеколиям десницу, К высоким этим призрачным крестам Порфировым, лиется в оконницу Курящийся морок, а здесь иль там По мраморному кровливу стенному Урочествуют призраки опять, Возносятся ко своду выписному И тщатся в хорах ангелы пеять, Оне, пожалуй, равенствуют нашим Знакомым церквеимным образкам, Образницы иные, хоры зряшим Являются тотчас же, потолкам, Стыкующим на темной верхотуре Смарагдовую крошку полых стен, Держать вверху их сложно, по текстуре Тождественны обрамницы картен, Пылающих витыми огонями, Асбесту, либо мрамору, оклад К окладу тяжелы, а за тенями Совитыми, откуда этот чад, Кадящийся течет смуродный ладан, Мгновенно обращающийся в хмель, Когда вдохнешь его, легко угадан Бысть может он, ароматы земель Каких-нибудь кривских иль себастийских Еще близки нам, эти ли в желти Призрачные теперь сады альфийских Мерцаний зрели прежде мы, прости, Летиция, сейчас письма сумбурность, Певец велик бывает на земли, А в небе жалок он, высок ли, чурность, Знакомая опять, вдвигать угли Под бойные ребрины серафимам Иродливо мешает, потому Реку я нынче дивно, всяким схимам Границы есть, лазурному письму Границу сам нецарственную ставлю, Пускай сейчас веселятся псари, Иные своры низкие, забавлю Уроченно колодников, цари, Помазанные Господом, семейства Державшие престолы, ход такой Поймут в хорошем смысле, фарисейства Плоды вкушали цари, под рукой Еще теперь у каждого мессии, Всенищего царя щедро горят Данайские обертки, о России Молчать лишь стоит, правду говорят, О мертвых ничего, но хорошо мы Горели здесь всегда, свечей в аду За всех не переставить, ан хоромы Те ниже, их узнаю череду Легко опять, а это описанье Имеет, благо, тайную печать И умысел, образниц нависанье Мне странным показалось, а молчать Намерение стоит развенчаний Черемных, во-первых, о требе мы К убийцам изъявимся, их венчаний С призраками успенными на тьмы И царствованье мертвое преложим, Чурную непотребность, веселы Тщедушные уродцы суе, вложим В десницы огнь китановый, столы Тогда их юровые содрогнутся, Слетит с червенных елок мишура, А с нами шестикрылые вернутся Нежные серафимы, их игра И тоньше, и расчетливее многих Умыслов бесноватых, сей посыл Пиит воспринял сердцем, козлоногих Согнал и уголь Божий шестикрыл Тогда ему водвинул вместо сердца, Итак, одна задача решена, Не ждали бойника и страстотерпца, Так я ужо вам, паки нощь темна И пьют пускай чермы и с ними иже, Гоблины, панны белые, гурмы Чертей, кикимор, троллей, гномов, ниже Роговцы, жабы черные, из тьмы Топорщась, пироносную посуду, Сервизы наши чайные глядят, Внимают хоть рождественскому чуду, Коль заняли места, хотя щадят Блажных местоблюстителей привратных, Те мало виноваты, а щадить Их велено рогатым от совратных Деяний, вина бережно цедить, Еще не отрекаться хлеба, ныне Отпущены, а завтра на места Исконные бежать, когда скотине Дарованная страшна высота, Вином упиться благостно подвальным, И пьют пускай и бьют, еще вдали Хозяева, мерцанием авральным Дивятся и серебрят уголи Обитыми перстами, гвоздь ли, уголь Внутрь вышел и вошел, не удержать Письма виньету ровной, аще куголь Пустой, еще налить в него, сражать Сейчас кого нам трезвым обиходом Прошло насквозь серебро чрез порфир Урочие, теперь и славским ходом Живить напрасно мертвых, за эфир Мы гибли, за серебро бились черти, Все квиты меж собою, лазурит Небесный расточается, а смерти Герои не достойны, говорит Молва, одно с духовными пребудут Ссеребренные кубки, высока Цена его в миру, лишь сим избудут Печаль и теней каморных века, Сады мне тьмы напомнили земные, Сиренею увитые, и дым Отечества, а зелени иные К чему царям являть и молодым Их спутницам, узнал я в этих сводах И замкнутость, и вычурность адниц, Умолк и песнь оставил, о рапсодах Черемных вопиять ли из червниц Асбестовых, повинны кары новой Икотники, слепни, домовики, Желтушки одержимые, суровой Одной витые нитью, высоки Для нежити кармяной своды арок Воздушных, коль добрались и туда, Так брать им сребро мертвое в подарок, Ждать с царичами Страшного Суда, Их выдаст это серебро, окраски Мелованные мигом облетят, Следили туне баковки из ряски Смуродной меченосцев, захотят Высотности замковой прикоснуться, Барочные услышать голоса, И будет мертвым велено очнуться, Прейти подземных царствий небеса, Тогда воздастся каждому по чину, Христос не стерпит ряженых, Его За сребро продавали, мертвечину Скорей рядили в красное, кого Еще они рядить хотят, отмщений Каких алкают жабы, аз воздам, Но только о мессие, превращений Довольно, по каким еще следам К Аиду занесла певцов кривая, Узнал равно огони и смурод, Так нашего здесь мало каравая Для бала станет, править Новый год Начнем в аду, героям не опасно Тлеенье юровое, а углы Червленые оставим, ежечасно Горят, братия, адские балы Временные и тухнут, победитель Историю напишет, а икот Бесовских мы избавимся, воитель Медленья не приимет, здесь киот В серебре, с образами, так свечные Затепливай огони, возноси Ко Господу молитвы, ледяные Ставь яствия на скатерти, гаси Черемные свеченья, из прихода Витийный замок взнесся, балевать И здесь по-царски только, родовода Трефового ль страшиться, тосковать Зачем, когда мгновение прекрасно, Сосуды антикварные таят Фалернское вино, его согласно Блистанье теневое с негой, спят Бездушные химеры, новогодий Земных кануны тризня, били тще Сервизы наши кремные, угодий Эдемских преалкали во луче Господнем узреть благостность, чертовкам Уроком будет злой максимализм, Тлееть сим по чердакам и кладовкам, Пием за средоточие харизм В одном пожаре восковом, пииты, Певцы ли, пьем одесные пиры С героями и царичами, плиты Адские держат правых, а хоры Орут пускай бесовские, мы глухи И немы меж отребных, яду нам Давайте, клыкоимцы, аще слухи Не можете взвышать, лишь вещунам И Божиим веселым звездочетам Откроем части речи, не берет Отравленное зелье нас, расчетам Астрийским внемлют цари, не умрет Убитый, сребро держит нас и прячет, Нести сюда алмазный мой венец, Где тень девичья клонится и плачет, Где зиждятся начало и конец, Лишь там я ныне, царствие ль язвимо Паршой, утварный служит верой меч, Пусть ангелы летят белые мимо, Тлеенна эта гнусь без чурных свеч. Возносятся пусть ангелы и плачут, Мы были в жертвы отданы, засим Удушенные мальчики не прячут Колечки с диаментом, угасим Лишь пламень адоносный и стихие Дадим веков урочества решать, Горите, одуванчики лихие, Сейчас черед безумства совершать. Стал мертвым Лондон городом, о Трире Идет молва худая, от кривых Зеркал и длинных сабель туне в мире Бежать еще, парафий меловых Тяжеле иго, нежели часовен Взнесенные ко Господу кресты, Всеместно ход истории неровен, Коварной черноугличской версты Нельзя преминуть в царствии зефирном, Дарящем негу красок и любви, Пылающем о маках, во эфирном Чудесном карнавале, на крови Оно всегда и нынее зиждится, Поэтому китановой свечой Нас резали с алмазами, кадится Теперь она за гробною парчой.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин *** Когда святые выси отражались На терниве кандального пути, Мы с патиною медленно сливались, Не чаяли стезей иной идти. Преложны ледяные эти свеи, Зерцало вседвоит великий путь, Удавки ль обвивают цепко шеи – Нельзя ко небоцарствию свернуть. Нельзя его и узреть богоданно, Елику поалмазно сочтены Альфийские светила и огранно Серебро, истемняющее сны. Последние осветлены притворы, В розариях горит уже зола, Светила наполняют мраком взоры, А бездна, яко солнце, возлегла. Висят над светом тяжко цеппелины С архангелами, в благостные дни Каленой желчью выжегли нам спины, Под рубища их врезаны огни. Смотри на сих желтовниц выступленья, Опомнится еще адская рать, Преступника на место преступленья Влечет и мертвых царичей карать Армады возалкают рогоносных Существ, натурой дивной из иных И вряд ли нам знакомых нетей, косных Звучаний исторгатели, земных Каких-нибудь знакомцев бесноватых В них тщетно узнавать, елику мы, Коль знаем таковых, зеленоватых, Шафрановых, басмовых, суремы Красной тесьмами грозно перевитых, Облупленных по желти, перманент Ссыпающих из веек плодовитых Небожно, под асбесты и цемент Закатанных, а всё мироточащих С образницами Божиими, тех Альковных искусительниц, кричащих Полунощно, просительниц утех И спутников их морочных немало, Я думаю, губитель Аваддон Картине удивился бы, зерцало Могло б когда серебряный поддон В патине амальгамной опрокинуть Вальпургиевой ночью и ему Явить блажную публику, раскинуть Умом, сколь провожают по уму, Мгновенно объясненье теоремы Аидовской придет, искажены Черемы, иже с ними, и суремы Не нужны, чтоб увидеть правду, сны Кошмарные со мраморною крошкой Пииты навевали без конца, Но с умыслом, холодною морошкой Засим тешились, красного словца, Естественно, черницы не боятся И образы маскировать свечным Восковьем, глиной кармной не спешатся, Грешно им пред собранием иным Рога свои крушить, персты калечить Серебром битым, черепы менять В огоне безобразном, не перечить Сказителям удобней, затемнять Бесовскую природу, сих огулом Нечасто выпускают, из адниц Собраться в увольнительную с дулом Кривым, ножом зубчатым черемниц И гоблинов зовут мирские тени, По счастию, вояжи не часты Подобные, браменники от лени Приглядывать за шельмой на версты Какие-то баранов отпускают Наряды, возвращались к ним всегда Портретники, музыки, чьи ласкают Звучания и мертвых, невода Пустыми не бывают, свет не имут Успенные, а празднует покой Их избранная часть, когда вознимут Вверх сколотые очи, под рукой У князя присно виждятся химеры Сумрачные, таинственные мглы Сих кутают, правдивые размеры Нельзя соотнести с виденьем, злы Бывают необузданные панны И этим разве в истине точны Певцы нощные, тьмы благоуханны, Когда скопленья ведьм отражены, Всегда лишь по причине средоточий Поблизости эдемских мертвецов, Царевен спящих, ангелов ли прочий Творец, а в мире тесно без творцов, Решит отобразить — невод не полон, Тогда чермы текутся в оборот, И вот уже канун творенья солон, А дело на крови прочней, Саррот Еще плоды вкушает золотые, Эдемы плачет Элиот, а нам Привносятся образницы святые С нечистыми вокупе, к письменам Достойным совокупит бес виденья Черемные, а сказочник благой Типажи юрового наважденья Спешит раскрасить маслом, дорогой, Признаться, тот подарок, знать возбранно Реальные личины, так бери, Доверчивый вкуситель, хоть и странно Мерцание, чудные словари, Холсты темнолукавые, клавиры Сюит, барочных опер, скорбных фуг Кримозные на память сувениры, Узнай еще тезаурисов круг, Сколь мало девяти, и те по сути Вертятся от лукавого, оси Не видно, прибавляй нетенным жути Миражам и келейных выноси, Несложно это действие, в итоге У нечисти история темна, Кто более реален, кто о роге Мифическом, ответит седина Хомы-бурсиста, Гете, Дориана, Меж званых Иоганн других верней Свидетельствовал правду и обмана Призрачность вековую, для теней Окармленных неважно предстоянье Условное, раскрасочных высот Бывает веселее осмеянье, Чем истинное зрелище красот Божественных, чурным недостижимых, Тогда оне роятся и орут, Светилами небесными движимых Миров алкают благости, берут Инфантов, светлых рыцарей отцами Не звавших, потаенных, даровых И празднуют молебны с мертвецами, Блуждавшими еще среди живых Во оные трехдневия, для Брутов Страшны такие бденья, меловой Здесь круг и не поможет, аще спрутов Герой не остановит, но живой За мертвых не в ответе, на гамбиты Чертовские порою отвечать Преложно сильным ходом, корной свиты Уместнее движенье замечать, Не более, а древние гречанки Труждаются пускай, ко мифу миф Сложится в требник, наши диканчанки Салопы только скинут, вмиг Сизиф Прервать велит девичье мурованье Орнаментов досужих, сонник их Велик не по образу, воркованье Способно утомить сейчас плохих Танцоров, дабы пифий огневержье Низринуть, ярче свечи затеплим, Черем обманно в мире самодержье, Пожар сухой в гортанях утолим, На то и бал зерцальный, благотворность Чудесных возлияний чернь щадит, Ясна когда ведемская упорность, Какой сказитель пустоши следит, Пусть балуют ужо, личин рябушных Не станем даже в сребре узнавать, Гремлинов пустотелых и тщедушных К чему урочить, время пировать, Сколь надобность возникнет, в ноздри донне Мелированной перец белый ткнуть И стоит, мышьяку иль белладонне В бокале скучно будет, преминуть Давно, давно пора немые страхи, От перца отшатнутся черемы, Иль весело опять лихие прахи Сурочить маслом розовым, умы Тех жалкие существ, лишь злостенанье Эпиграфом их бдений бысть вольно, Одесные же наши сны и знанье, Нести сюда корицы и вино, В гранатовой ли, сребренной виньете Порфирные куферы тяжелы, За Ледою отхочется и Нете Корить винодержащие столы, Желтовную образницу сокроем Сиренью пятиалой и умрем, Архангелы ль возжертвуют героем, Опять червницу бойную утрем, Осыплем перманент на табакерки, В киоты пудры бросим и гулять Начнем о мертвой черни до поверки Иной, и станем куфры утомлять Серебряные водкою, куфели Вновь полнить цветом алым, золотым, Со ангелами белыми препели Мы нощно, всуе денно петь святым.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин    ПИР АЛЕКТО    Четырнадцатый фрагмент пира От смерти вряд ли Йорик претерпел, Певцов ночных Гекаты отраженья, Призраки за восьмой стольницей, пел Художник всякий глорию ей, жженья Порой и адской серности, увы, В тенетах славы значить не умея, Что праздновать в себе мокрицу, вы, Времен иных скитальцы, Птолемея Сумевшие, быть может, оценить Учёный подвиг, маску ретрограда Унёс в могилу он, а хоронить Идеи любит Клио, маскерада Тогда ей и не нужно (сей чудак Достиг великой мудрости и тайны Покров чуть совредил, когда чердак Вселенский есть иллюзия, случайны Всегда такие вспышки, гений —— раб Судьбы фавора, знание земное Его определяет фатум, слаб Творец любой, величие иное Имеет столь же выспренний посыл, Несть истин многих, гений и злодейство, Заметим, врать не даст Мафусаил, Прекрасно и совместны, лицедейство Доступно всем, а нравственный закон Внутри, не Кант один бывал сей тезой Астрийской ввергнут в смуту, Геликон Хранит благие тени, их аскезой Корить возможно ангелов, так вот, Не гений за порочность отвечает, Равенствует ли Бродского кивот Божнице — речь кому, творец лишь чает Прозрения для всех, в орбитах цель Следит, а на Земле ничем он боле От нас неотличим, раба ужель Судьёй назначить верно, в чистом поле Гуляют души, знанием своим Способные утешить и развеять Морок сомнений вечных, только им Положен свет, алмазы нощно сеять Лишь им дано, убийц и жертв делить Какой-нибудь линейкою иною Пусть пробуют камены, обелить Нельзя морочность душ, за временною Поспешностью оставим это, две, Четыре, сорок истин и теорий Нулям равны, у Данта в голове Пожар тушили музы, крематорий Бессмертия нам явлен, разве блеск Его, поймут ли мученики, ложен, Комедии божественной бурлеск На ярусник сиреневый положен Искусства, парадоксы дружат здесь С обманом возвышающим и только, Учений и теорий нет, завесь Их скатертью, останется насколько Безсмертие в миру, ещё вопрос, Точней, ещё загадка, Дау милый, Зане душою темною возрос, Легко из рек печальный и унылый Последний мадригал: мы объяснить Сегодня можем то, что пониманью Доступно быть не может, миру ль нить Доверит Ариадна, тще вниманью И муз, и тонких граций доверять, По держит всё ещё с амонтильядо Лафитник, нить ли, здравие терять Ума, равно тщете вселенской, Прадо, Холодный Эрмитаж и Лувр пустой Вберут алмазный пепел, эстетичность Одна скрывает смысл, символ простой, Пророка выдает аутентичность, Но лучшее небесное письмо До нас не доходило, мрамр чернильный Всегда в осадке был, певцам трюмо Свиней являло, сумрак ювенильный Окутывал пиитов, их уста. Печати родовые замыкали, Ничтожество сим имя, но чиста Символика имен самих, алкали Владетели величья и взамен Хорической небесности вечерий Им дали благость черствую, камен Ужасно попечительство, Тиверий, Калигула, Нерон и Азраил, Собравшись, не сумеют эти узы Порвать, Адонис нежное любил Цветенье, не фамильные союзы С восторженною лёгкостью в ручье Зломраморную крошку обращают Ещё раз Апокалипсисом, сплин Бодлер цветами зла поил, вещают Нам присно аониды о конце Времен и поколений, им урочно Иллюзии варьировать, в торце Любого камелота — дело прочно – Струится разве кровь, а Птолемей Был всуе упомянут, но ошибка Его надмирных стоит месс, посмей Её тиражить будущность, улыбка Давно могла б Фортуне изменить, Бессонный хор светил есть иллюзорный Провал, загробный мраморник, тризнить Им суе, мир воистину обзорный Весь зиждется в орбите всеземной, Мы видим иллюзорное пространство, Закон внутри и небо надо мной: Иммануил ошибся, постоянство Такое астрологии темней, Урания пусть вверенные числа Учёным демонстрирует (за ней Не станет, мы не ведаем их смысла); И вот, певцов ночных призрачный хор, Стольницу под восьмою цифрой зряши, Расселся незаметно и амфор Чудесных, расположенных вкруг чаши С порфировым тисненьем, в мгле сквозной Мог тусклое увидеть совершенство, Изящные лафитники луной В плетенье освещались, верховенство Манер великосветских, дорогих Теней сердцам истерзанным традицией Щадило вежды многих, у других Веселье умножало, бледнолицый Гамлет сидел меж Плавтом и хмельной Медеей, те соседствовали чинно С Овидием и Фабером; одной Картины этой виденье повинно, Возможно, в сем: из пурпура и мглы Сквозь мраморные летучие гримёрки Зерцально проникая и столы, Алекто оказалась близ восьмёрки.

(комментариев: 0)

ЯКОВ ЕСЕПКИН ТРИНАДЦАТЫЙ ПСАЛОМ                                             *** Вновь зовёт Лорелея, фарфоры Винодержные тучным волнам Раздарим и сквозь вечности хоры Уплывём к темноскальным стенам. Зной алкают младые сильфиды, Тризны мая беспечно легки, Серебряные перстни юниды, Ах, роняют с воздушной руки. Так и мы рукавами возмашем, Спирт нетленный всегорний допьём, Кто заколот суровым апашем, Кто соткнут арабийским копьём. Много ль черни о мраморы билось И безсмертием грезило, сих Не известь беленой, а увилось Померанцами гроздье благих. Вот демоны слетят неурочно, Ко трапезе успеют свечной – И вспорхнём в тусклой ветоши ночно, В желтозвездной крухе ледяной.                                             *** Вернут ли нас в Крым, к виноградникам в темном огне, К теням херсонесским хлебнуть золотого рейнвейна Затем, чтоб запили мы скорбь и не в тягостном сне Могли покружить, яко чайки, над водами Рейна; В порту Анахайма очнемся иль в знойный Тикрит Успеем к сиесте, а после по вспышкам понтонным Пронзим Адриатику — всё же поймем, что горит Днесь линия смерти, летя по тоннелям бетонным. И вновь на брусчатку ступив пред бессонным Кремлем, Подземку воспомнив и стяги советские, Ая, На стенах в бетоне и меди, мы к Лете свернем, Все Пирру святые победы свои посвящая. Нельзя эту грань меловую живым перейти, Лишь Парки мелком сим багряным играться умеют, Виждь, нить обрывают, грассируя, мимо лети, Кармяная Смерть, нам равенствовать ангелы смеют. Еще мы рейнвейн ювенильный неспешно допьем И в золоте красном пифиям на страх возгоримся, Цирцеи картавые всех не дождутся в своем Отравленном замке, и мы ли вином укоримся. Еще те фиолы кримозные выпьем в тени Смоковниц троянских до их золотого осадка, Фалернские вина армический лед простыни Оплавят в дворце у безмолвного князя упадка. Святая Цецилия с нами, невинниц других, Божественных дев пламенеют летучие рои, Бетоном увечить ли алые тени благих, Еще о себе не рекли молодые герои. Сангину возьмет ангелочек дрожащей своей Десницею млечной и выпишет справа налево Благие имена, а в святцах почтут сыновей Скитальцы печальные, живе небесное древо. Красавиц чреды арамейских и римлянок тьмы Всебелых и томных нас будут искать и лелеять Веретищ старизны худые из червной сурьмы, Голубок на них дошивать и с сиими алеять. Ловите, гречанки прекрасные, взоры с небес, Следите, как мы одиночества мрамр избываем, Цитрарии мятные вас в очарованный лес Введут, аще с Дантом одесно мы там пироваем. Стратимовы лебеди ныне высоко парят, А несть белладонны — травить речевых знаменосцев, Летейские бродники вижди, Летия, горят Они и зовут в рай успенных сиренеголосцев. Позволят архангелы, не прерывай перелет, А я в темноте возвращусь междуречной равниной: Довыжгут уста пусть по смерти лобзанья и рот С любовью забьют лишь в Отчизне карьерною глиной.                     ТРИНАДЦАТЫЙ ПСАЛОМ             Винсент, Винсент, во тьме лимонной Легко ль витать, светил не зряши, Мы тоже краской благовонной Ожечь хотели тернь гуаши. Водою мертвой не разбавить Цвета иссушенной палитры, И тернь крепка, не в сей лукавить, Хоть презлатятся кровь и митры. Легли художники неправо И светы Божии внимают, И двоеперстья их кроваво Лишь наши кисти сожимают.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин *** Лазарь шлях указует к огню, Скорбь зальем не слезами, так водкой И на смертную выйдем стерню Величавою царской походкой. Нам в четверг суждено умереть, Потому не страшись воскресений. Белый снег и во гробе гореть Будет светом чудесных спасений. Всё боялись наперсники лжи Чайльд Гарольда узнать в гордой стати, Ненавидели всё, так скажи, Чтоб шелками стелили полати. Лишь однажды поддавшись слезам Фарисейским, пустым уговорам, Мы погибли, как чернь к образам, Соль прижглась ко святым нашим взорам. Мы погибли и в твердь фиолет Не вольем, крут гостинец окольный, Но для Господа правого нет Мертвых, свет и заблещет —— престольный. Всяк воскреснет, кто смерть попирал Новой смертью, мы ж в гниль окунулись Здесь еще, слыша адский хорал, И смотри, до Суда не проснулись. В ямах нас багрецом обведут, Но не выжгут вовек Божьей славы, Эти черные взоры пойдут К звезд алмазам —— для мертвой оправы.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин ПОТИР Нашу веру на перстне зола Выжгла в цвете меж гнилью и златом, Лжи вовек повелев зеркала Возвышать европейским закатом. Кипарисовый ветхий ларец Августовское брашно лелеет, У демонов алмазный венец, Челядь их ни о чем не жалеет. А о чем и о ком на земле Сожалеть под чарующей сенью, И персты, и алмазы в золе, Мрак цимнийский ли —— путь ко спасенью. Все равно и не станут жалеть Онемевших пиитов, алмазы Для того воздают, чтоб алеть С ними вместе могли верхолазы. Глянь, Летиция, нощь всепуста, Никого, ничего, аще благо Выйдем к раям гулять, их врата Нам откроет Иурий Живаго. Нет во червной персти золотых Десных смертников, нет псалмопевцев, Что искать с огонями святых, Пусть орешки глядят у деревцев. Злобно демонов хоры поют, Наши ангели к нам опоздали, Соалмазные эти куют Всем венечия, аще предали. Ангелки, ангелки, вы сего Не могли и узнать отреченья, Тратно днесь под Звездой волховство, Рдятся лихо архангелы мщенья. В Амстердаме иль Вене горят Их лихие венечья-головки, С нами суе быки говорят, Суе ищут царей худокровки. Нищих Господе всё обелит, Маком полны сиянные мехи, В рае светлом сех ждать повелит, Над купами расцвечивать стрехи. Только раз нам и было дано Речь псаломы о святой любови. Дальше смерти ея полотно Пролегло, не смотри в эти нови. Жизнь избыта, а кровь не стереть, Слез потир поднесут лишь Иуде, Мы ж пребудем: гореть и гореть Краской славы на битом сосуде.

(комментариев: 0)

Яков Есепкин Первое послание к римлянам I Я душу придаю карандашу, Его шестилопаточную спину Терзаю. Ослепленные машины Отходят. Думал, это опишу. Примерно так. Четыре пары рук, Брезент, напоминающий объятья, И лиц эмаль, и в очесах испуг, Поскольку люди с листьями не братья. Всё фуги лакримозные звучат, Хоронят отроков благожеланных, Мизинцами по клавишам стучат, Обслужники, с земель обетованных Лишь кадиши лиются и тоска, Снедавшая отравленных царевен, Опять боговозвестно высока, А тристии гербовник чернодревен. Любовь моя, прощай и не грусти О юности высокой, эти строфы Тебе одной готовились, почти Успение их близу Гологофы У бостонских парадников и дочь Свою, мою ли правды не избави, Я счастие искал, пустая ночь Вкруг Царствия, поет о чем-то равви. Мы ангелам равенствовали там, Где ныне бдят костлявые уродцы И тянутся к шафрановым листам, И ждут, когда очнутся богородцы. Что мертвых кармным тернием венчать, Венечие их мраморы сокрушит, Сколь некому ко Господу кричать, Пусть нощь хотя рыдания не глушит. Во здравие, во имя сатаны Алкеи препарируют стихии. Молчанием ягнят окружены Останки невоскресшего мессии. Но тьма подвластна свету, смерть природы Есть смерти отрицанье. Словно оды, Где тризну правят, яко божество, Стоят кусты пред нами. Естество, Состав их будет жить, и шелест крови Разбудит бытие в сакральном слове. II А кто глаголет нынче, посмотри, Друг Фауст, разве милые плутовки Из царевой обслуги, словари Давно пылятся туне, заготовки Порфировых тезаурисов тще Горят в червленой требе, не берутся Хоть слово молвить знавшие, свече Витийской стать и не куда, сотрутся Тотчас огонем басмовых теней Образницы, точеные виньеты Исчезнут на муаре, а огней Заздравных боле нет, куда сонеты, Скажи, теперь Уильяму нести, Каких желать от камен упований, Подсвечники желтушные тлести Устали нощно, будет и названий Искать благих на рыночных торгах, Звать культовыми юных графоманов Пусть могут их пифии, о слогах Небесных не ищи уже романов, Письмо закончил Майринк, а propo Ему Толстой и Грин еще вторили, Шучу, шучу, а мрачный Белькампо, Чем классиков он хуже, говорили Всегда лишь с ангелочками певцы Бессмертия, здесь возраст не помеха Для творческого бденья, образцы Зиждительства такого и успеха Сиреневых архивниц череда Верительно хранит, хоть Иоганна Возьми к примеру, где его года, Убельные висковия, слоганна Трагедия была в закате дней, Твоим какую люди называют Известным всуе именем, ясней Сказать, камены благо обрывают Реченье на полслове лишь засим, Когда урочно молвить нет причины, Условий, либо хроноса, гасим Скорее свечки наши, мертвечины, Прости мне слово низкое сие, Я чувствую присутственную близость, Гранатовое рядом остие, Но Коре не урочествует низость И значит к здравной свечнице теклись За речью нашей битые черемы, Их ад прощать не будет, отреклись Небожные креста, палят суремы Сребряные и червные всё зря, Сыночков, дочек, царичей закланных Юродно поминают, алтаря Прейти нельзя сиим, обетованных Земель узреть, всегда они легки На Божием и ангельском помине, Обманем пустотелых, высоки Для них в миру мы были, разве ныне Уменьшились фигурами, так вот, Огней финифть когда сточилась низко, Видна едва, порфировый киот Я вновь открою с образами, близко, Далече ли те ведьмы, нам они Теперь мешать не станут, поелику Вослед их роям адские огни Летят и шелем значат, будет лику Святому есть угроза, Аваддо Сам рыцарски налаживает сущность Уродиц, в ожидании Годо Те вечно и пребудут, а наущность Иль пафос авестийский астролог Возьмет себе по делу на замету, Чермам небесный тризнится пролог, Но держат их сословия, сюжету Зело чуры не могут помешать, Я, Фауст, выражаюсь фигурально, Годо здесь только символ, искушать Художника любого аморально, Тем более духовного, финал Деянья такового очевиден, Один зиждится в мире идеал, Толкуем он по-разному, обиден Сейчас барочной оперы певцу Молчания девятый круг, но требы Мирской бежать куда, его венцу Алмазному гореть ли, гаснуть, небы Ответствовать не могут, за пример Я взял случайность, впрочем, сколь пустое Искусство это, пифий и химер Пусть морит Азазель, ему простое Занятие сие, итак, вторю, Един лишь идеал, а толкованье Вмещает формы разные, царю Смешон колпачный Йорик, волхвованье Дает порой нам истинный урок, Порой его дарует жить наука Иль десно умирать, бытийный срок Есть действий распорядок, длится мука Творца, темнеет греевский портрет, А он еще и молод не по летам, Влачит себе ярмо, тогда сюжет Является вопросом и к ответам Зовет, к священным жертвам, ко всему, Зовущемуся требницей мирскою, Дается коемуждо по письму, Мирись засим с урочностью такою, Пиши, слагай, воистину молчи, Узрев пропасти вечного злодейства, Алкают виноградные ключи Бесовские армады, темнодейства Сего опять вижденье тяжело, Ответов на вопросы нет, а в мире Тождественствует ложь любви, чело Пиита пудрят фурьи, о клавире Моцарта рдится реквиема тлен, Каких еще мы красок ожидаем, Что сплину идеал, кого селен Желтушных фавориты бдят меж раем И брошенным чистилищем, среда Нас губит, добрый старец, помнишь если, Сам пудрить захотел ее, тогда Ему камены ясные принесли Благое назиданье, чтоб писал Божественного «Фауста», там хватит И вымысла, и ложи, кто бросал В Марию камни, вечности не платит, Иные отдают долги, сейчас Нам юношей всебледных не хватает, Нет рукописей, списанных в запас Архивниц предержащих, не читает Гомер ли, Азазель новейший слог, Пылает он, горит без свечек наших, Платить, когда антихристом пролог Небесный осмеян, за светы зряших Адские, Фауст, будем ли, платить Давно себе на правило мы взяли, Но спит Гамбург, теперь нас выйдут чтить Лишь толпы фарисейские, пеяли Напрасно и платили по счетам Напрасно, мы не знали в мире блага, Алмазных мало тлеяний крестам И света мало нашего, отвага Дается мертвым столпникам, живым Нельзя крестов поднять равно, пытались Их тронуть мертвоцветьем, юровым За то серебром гои рассчитались Щедро с музыкой всяким, Гефсимань Курения такого фимиама Не вспомнит и кажденья, только глянь Порфировые рубища меж хлама Утварного валяются, в желти Лежат громоподобные куфели Собитые, гадюки отползти Хотят от ободков красных, трюфели Смущают ароматами свиней, Те рыльцами их пробуют на крепость, Для бальных обезглавленных теней Достанет белых ныне, черных лепость Оценят и вкусят царевны, их На балы заведут поздней рогатых, Успенных этих гостий дорогих Легко узнать по платьям, небогатых Стольниц тогда убранства расцветят Соборных яствий темью, чаш громадой Кипящею, архангелы почтят Бал призраков, за мертвою помадой Уста девичьи немы и молчат Иные гости, это пировенье Для нас горит и блещет, восточат Огни свеченниц в мгле, соборованье Урочное начнется, хороши Приютов детки мертвые, церковей Хористки, аще не было души У князя ли, диавола, суровей Ему сие вижденье, буде сам И знает цену гномам рогоносным, А призрачным барочным голосам Перечить суе ведемам несносным, Лишь свечи наши, Фауст, прелиют Глорийное серебро по гравирам Порфировым, лишь сребром и скуют Височники, хотя бы по клавирам Прочтут печалей злой репертуар, Гуно сыночков мертвых вечеринки Хоть на спор не оставит, что муар Вспылавший, что горящие скоринки Тлеением извитых свеч, одне Мы присно, разве кадиши и свечи Плывут, и лазер адский о вине Искать взыскует истины и речи.

(комментариев: 0)