Coyot — Откуда дует ветер. Глава 2

А по левую руку не так далеко виднелся ступенчатый спуск к морю. Море искрилось своими водами в зыбких лучах затуманенного светила. Чёрные змеи длинной, наверное, в сотни метров то и дело показывали свои лоснящиеся бока из под воды, перекатываясь из глубины к поверхности и обратно. Над водой кружили стайки птиц, то тающих в воздухе, то появляющихся снова, словно помехи на старом чёрно-белом телевизоре с плохим сигналом антенны. Если приглядеться хорошенько, можно было даже увидеть проектор и плавную руку оператора, меняющего плёнки моря и воздуха, добавляющего туман и свет. И сам оператор был только проекцией другого такого же. И так до бесконечности. А Зога одела себе на шею колье из этого повторяющегося цикла, заключив его в мрамор и лазурит.

Фён поглядел на небо. В просвете облаков он, наконец, разглядел таки светило. Это было сиреневое Солнце в виде глаза с лазуритовыми прожилками радужной оболочки и глубокими ультрафиолетовыми мазками век. Вокруг себя это глазоподобное Солнце создавало ореол ярчайшего белого света, от чего Фёну хотелось щуриться, резало глаза. И он был почти уверен, что видел, как светило-глаз перевело свой взгляд на него, сдвинув чудовищного размера зрачок. Ему даже показалось, что оно моргнуло. И эта мысль настолько не укладывалась в голове (ни боком, ни плашмя, ни в скомканном виде), что голова начала кружиться, всё вокруг поплыло, завращалось, и Фён чуть не грохнулся на землю.

Словно из-под воды донеслись крики Зоги. Он даже не сразу понял, что это за звуки. А когда всё же распознал детский взволнованный голос, совершенно не понял, о чём она ему говорит. В сознании пронеслось видение ацтекского вождя, срезающего обсидиановым ножом початок маиса. Наконец, собрав волю в кулак, перестав вертеться волчком, Фён осознал происходящее. Зога кричала о том, что опасно стоять на месте, раззявив рот на небо. Фён увидел позади девочки бесшумно разрастающуюся чёрную дыру в каменистой почве. Неподалёку росла ещё одна. Девочка вскрикнула, выпучила глаза и затыкала пальцем куда то в направлении Ветра. Он обернулся и увидел, что такая же нора образуется прямо за его ногами. С криком отскочив, он чуть не потерял равновесие — всё же умение управлять двумя ногами так же искусно, как это делает человек, ветру даётся не сразу.

— Горвины! — обомлев, проскулила девочка.

Глаза её начали становиться темнее, из светлого малахита превращаясь в насыщенный полуночный нефрит. Было видно, что ей страшно и она в полнейшем замешательстве.

— Что теперь? Куда бежать? — полушёпотом спросил Ветер.

— Я не знаю… мне страшно. Очень. Мы однажды попадались в окружение горвинов, но то было с моим дедушкой. А он всё знает и умеет. Вы ведь ничего не сможете сделать, так?

— Так… — ответил Ветер.

— Ну вот, — раздосадовано проворчала девочка, опустив глаза, — а ещё взрослый называется…

Фён покосился на неё, но ничего не ответил, а лишь попятился от очередной дырки в земле. Вскоре из дальней норы показалось нечто. Огромная голова улитки с двумя глазищами на двух тонких усиках. Вслед за ней появились несколько щупалец и поползли по земле, ощупывая почву, словно руки слепого ощупывающие стол в поисках царапины. Из остальных дыр так же повысовывались подобные головы. Улитки начали выползать. Десятки чёрных глаз — антенн были теперь развёрнуты в сторону двуногих существ, прижавшихся друг к другу.

— Они нас окружили. Они знают, что делают, — прошептал Фён.

— У них такие щупальца страшные, — тараща глаза, исполненные первородного ужаса, ответила Зога, — такие длинные. И, говорят, очень шустрые.

— Побежим?

— Нет, они нас схватят.

— А что они сделают, если схватят? Съедят?

— Нет, у них нет ртов, разве вы не видите? Они, как мне рассказывали взрослые, опутывают щупальцами, что не можешь двигаться… Ай! — Зога отскочила, толкнув Фёна, а на том месте, где они только что стояли начала наклёвываться новая нора, — сжимают вас в щупальцах. У них из головы вылезает хобот, а из него выходит газ. Когда вы надышитесь этим газом, ваш разум попадает к ним. Они им питаются.

— А что происходит с жертвой после этого? — спросил Фён, пятясь к огромному валуну, таща девочку за руку.

— Я видела однажды на рыночной площади таких людей. Им больше ничего не надо в жизни. Сидят, пускают слюни, и всё ждут, когда снова придут горвины, что бы дать подышать им этим газом. Мой дедушка говорил, что они дышат им, попадая в подчинение слизням. А слизни как бы доят их. Сначала высасывают ум, потом дают возможность снова наполнить его информацией, знаниями, и снова высасывают. В конце концов…

Она прервалась, так как Фён взял её на руки и посадил на выступ валуна, а сам запрыгнул на него. Девочка продолжила, гипнотически глядя на приближающихся улиток — горвинов. На фоне моря и тумана, кварцевых и ониксовых жил каменной почвы, эти существа выглядели, как посланники страны Сумасшествии, что на карте между морем сухости и вогнутых Абсурдийских гор.

— В конце концов, разум полностью покидает этих несчастных, и горвики бросают их. Ведь ценности в таких больше нет. Что взять с дурака слюнявого?

— Да уж… а людям, значит, говоришь, по началу это нравится? — хмуро спросил Ветер.

— Говорят, да. Гвороят, люди вообще сначала, после первого раза считают газ горвиков чуть ли не подарком богов! И спорят со всеми, кто утверждает обратное. Кричат «да вы сами то попробуйте, а потом уже судите!». А через несколько месяцев их уже никто больше не видит. Или находят где-нибудь в пустынях их скелеты. Во как! Жуть?

— Жуть… весело. И что, нам теперь предстоит полетать в «блаженстве» и забыть про всё остальное? Отступиться, даже не осознавая этого?

— Видимо, — грустно ответила девочка, утирая первые слёзы, — но я не хочу становиться глупее! Дедушка так на меня рассчитывает. Он такой мудрый… он… он…

Плечи зоги затряслись, голова рывками закивала и она пустилась в плач. «Вот оно, наконец, обычный детский плач, ревёт, как и все, а я то уже начал сомневаться, кто это передо мной — говорит совсем не как ребёнок, да и ведёт себя поразумнее моего», — подумал в этот момент Фён Звук Флейты. Он понаблюдал за плачущей девочкой, затем перевёл взгляд на полчище сползавшихся к ним слизней, шарящих щупальцами всё ближе и ближе. Ветер придвинулся к Зоге и погладил её по голове. Зеленовато золотистые волосы были мягче любого шёлка и словно развеивали вокруг себя пыльцу.

— Не плачь, я не верю что это конец нашему с тобой путешествию, — заявил он, — раз уж я сюда попал, то был в том какой-то высший замысел. Не пропадём.

Девочка, всё ещё пуская слёзы, закивала головой, а затем посмотрела Фёну прямо в глаза. Он слегка смутился — до сих пор ему не доводилось видеть эти глаза так близко. Словно два сплошных отшлифованных камушка изумруда, в центре которых мерцали две серебряные звёздочки. Она вдруг распрямила плечи, шмыгнула носом и задрала его.

— И не собиралась я плакать, — выпалила она гордо, — мой дедушка знал, кого назначить вам в провожатые. Ну ка, закройте уши ладонями!

Ветер послушался и закрыл уши. Однако почти сразу опустил руки.

— Ну что это ещё за игры? — усмехнувшись, спросил он.

— Закройте уши ладонями, я сказала! И плотно, что бы ни звука не слышать. Если так не сделаете — станете глупым на всю жизнь. И все свои обязательства забудете!

Девочка говорила так пылко и уверенно, что Фён всё же повиновался. Тогда она отвернулась, и начала громко начитывать стих:

Явись, о, хранитель

Заблудших в пути

Веди по атласу

По шёлку веди

С морей приди жаром

С пустыни — волной

Открой свою дверцу

Дорогу открой

Повторив это четыре раза, она зажмурилась и хлопнула в ладоши. Затем потрепала Фёна по плечу. Тот убрал руки от ушей и пяткой ударил по щупальцу, уже достигшему его ноги. Появилось ещё одно, которое тоже получилось сбить. Но вскоре десяток извивающихся конечностей улиток горвинов ползли по камню в поисках жертвы.

— Пошли туда! — девочка указала прямо перед собой.

— Куда? — удивился Фён, — там же они! А до следующего камня мы не допрыгнем!

— Поверьте мне. Лучше поверьте, ведь ничего не остаётся.

Они переглянулись, схватились за руки и прыгнули с камня прямо на колышущееся море горвиновских щупалец. Однако они не рухнули и не были подхвачены зловещими щупальцами. Звук Флейты почувствовал, как пространство перед ним становится упругим, словно он проваливался в дыру в стене, завешанную плакатом. Только вместо плаката была подвижная картина реальности. И вот эта реальность порвалась, как старая простыня, обрывки расползлись по сторонам, скрутившись в трубочки, а он и Зога вылетели в чёрную пустоту.

Фён успел оглянуться. Там, сзади, изрезанное серыми помехами пространство ещё показывало картины тянущихся щупалец и строй глаз улиток на полупрозрачных антеннах. Звуки, визг и свист ускорялись и раскручивались вокруг, зашивая молниеносной нитью дыру в реальности. Оба путника барахтались в пустоте.

— Где мы? — спросил Ветер.

— Это мой стишок подействовал, — весело ответила Зога откуда-то из темноты.

— Ничего себе, стишок…

— Только теперь надо определиться, куда отправиться, — сказала девочка уже серьёзным тоном.

Ветер увидел перед собой верстовой столб, на котором висели указатели в форме стрелок. На них значилось «Пух», «Порох», «Золотой рог» и «Низина воды». А на самом верху столба сидел перескокыш и трубил своими лопастями:

— Как бы тебя не обманули звучные имена сих мест! Не всегда сладко есть сладко наречённое. Гуди-гуди, барабань-барабань! Крутись наперекосяк и скачи в себя, а обратно высмеивайся.

Перескокыш съел себя, и только его шляпа продолжала петь:

У стрекозы, что в камышах

Нет красок — рисовать крылом

Не то она бы всё вокруг

Раскрасила в тона весны

И в осень дивной красоты

И в спящую вуаль зимы

И в лета сочные цветы

Но нет кистей у стрекозы

И красок нет

А что же ты?

— Выбираю «Пух»! — крикнул Ветер.

— Слышали? Он сделал выбор! — объявила непонятно кому девочка.

Тут же они оба ощутили падение. И вскоре картина вокруг них начала вырисовываться — сначала штрихами карандаша, затем словно мелом, вот появились акварельные мазки и, наконец, она ожила. Они падали вниз на заснеженную лесную поляну. Вернее, не падали, а опускались, раскачиваясь в воздухе вместе с пушистыми хлопьями снега. Зога приземлилась быстрее, Ветер же, видимо помня о том, кем на самом деле являлся чуть позависал над самыми кронами деревьев и тоже опустился на сказочную поляну. Время близилось к закату, и небеса в лёгких разводах малиновых облаков приобретали загадочную лазурную ауру. Багрянец с небес лился сквозь укрытые белыми балдахинами ветви, искрясь радугой по снегу. А с другой стороны небо наливалось глубокой чистой синевой. И на фоне её деревья казались закованными в серебро. Стояла такая тишина, что можно было услышать, как опускаются на землю снежинки. Пышные сугробы подёрнулись голубыми тенями. Свежий морозный воздух бодрил и нагонял краску на щёки. Но, не смотря ни на что, и Зоге и Фёну было тепло, словно они надели пушистые шубы.

— Вот вам и «Пух», — улыбнулась девочка, проводя пальцами по снегу, изучая его на ощупь, поглаживая белую перину своими хрупкими пальчиками.

Лес смыкался кольцом вокруг них, сияющий, величественный, утонченный, но в то же время могущественный. От него веяло древней тайной, магией.

— Я думаю, нам стоит пойти вон туда, — Ветер указал рукой на тропинку, ведущую в лес.

— Что ж, пошли, — как то отвлечённо согласилась Зога, полностью поглощённая забавами со снегом.

Они вошли в лес через арку, образованную двумя склонёнными под тяжестью снежной шубы елями. На одном из деревьев висела дощечка. На ней угольными разводами проступало слово «хозяин». Ветер и Зога посмотрели друг на друга, девочка пожала плечами, и они двинулись дальше, оглядываясь по сторонам.

Звук Флейты, наконец, прервал тишину:

— Послушай, Зога, а что означает твоё имя?

— На языке моей долины оно переводится, как «душа», — ответила девочка, чуть помедлив.

— Очень интересное значение имени. Душа долины, — Ветер улыбнулся, и ветви тополя над ним слегка покачнулись, осыпав искорки зимы в сугроб.

— Да, имя имеет значение. Вообще, тут всё связано одно с другим. Вы думаете, то, что вы попали сюда — случайность?

— Нет, я так не думаю, но, тем не менее, не могу разобраться, зачем я здесь. Мысль витает вокруг моего маяка, подобно проворной радиоволне, иногда задевая струны эфира… но, увы, вечно ускользает. Может, ты мне подскажешь, Зога, душа долин? И давай перейдём на ты. Ты всё-таки уже взрослая, а я не такой уж старикан.

Девочка запрыгнула на ствол упавшего дерева и пробежалась по нему на мысочках, расставив руки и балансируя, как канатоходец. Спрыгнув, она оказалась по пояс в сугробе и закатисто рассмеялась.

— Нет, Ветер с гор, я не смогу тебе помочь. Ведь как бы это ни было грустно, я всего на всего тоже часть твоей игры.

— То есть ты жива только в моём воображении? — удивился Фён.

— А разве у ветров бывает воображение? — возразила Зога.

— Я думаю, что да. Особенно, когда они рисуют картины облаками. Или вытворяют всякие забавные штучки на улочках и переулках. Возьмут, да и принесут запах свежих оладий из чьего-нибудь окна кому-то, кто голоден. Или помогут собаке учуять след пропавшего, оленю — запах охотника. А ещё ветер разукрашивает водную гладь, гонит корабли и часто селится в головах у людей. И всё это — его фантазии.

— Ну, если вы, ветра, так богаты на выдумки, считай что я — это и есть одна из них.    

— Послушай, а сколько тебе лет?

— Не прилично спрашивать у дам о их возрасте, сэр, — съехидничала Зога, — тем более, мы здесь пользуемся несколько другими представлениями о времени… ну, понимаешь, душа, возраст… Как тут можно определить?

— Твой язык подвешен как у очень образованной леди, но всё-таки на вид ты… э-э-э-м… совсем ещё маленькая принцесса, — и Ветер засмеялся.

От его смеха ветви вокруг заходили ходуном, зазвенели на все голоса колокольчики, воздух наполнила серебряная дымка снежной пыли.

— Вот как вы… ты умеешь, — тихо сказала девочка, — так тебе надо больше смеяться, и мы сможем летать.

Они брели, слушая перезвон далёких колокольчиков и хрустальных иголочек. Шляпа Ветра покрылась слоем снега, и её поля обвисли. Снег засыпался и за борта его высоких замшевых сапог. Да и маленькой Зоге было очень не удобно поспевать за ним, постоянно проваливаясь в метровые сугробы. И вот, наконец, они заметили какое-то свечение за зарослями лиственниц.

— По моему, стоило бы уже привыкнуть ко всему, — буркнул себе под нос Ветер и смело пошёл на свет.

К тому времени небо уже приобрело цвет остывающих углей, неестественно облив всё снежное королевство плавленым золотом. Ветер и Зога вышли на маленькую полянку, меньше той, с которой они начали путь. В центре её находился старый, поросший мхом пень. На нём и расположился объект свечения. Им оказался серебряный лис, улыбавшийся и внимательно наблюдавший за гостями в его лесу. Аура голубоватого света исходила от его посеребренной шерсти. Пушистый хвост медленно покачивался, свисая вниз. Он поднимал в воздух облачка снежной крошки, которые и издавали звук хрустальных иголок. Серебряный зверь лежал.

Лис чуть наклонил голову в знак приветствия и проурчал:

— Добрый путь вам, странники.

Ветер и девочка какое-то время стояли, не зная как им реагировать, пока, наконец, Зога не пихнула Фёна в бок локотком.

— Здравствуй, хозяин леса, — сказал Фён.

— Девочка привела с собой ветер, — растягивая слова, словно смакуя их, произнёс лис.

Глаза его сверкнули платиной. Язычки голубого пламени плавно проплыли от кончика чёрного носа до кончика распушённого хвоста.

— Мы спасались от страшных чудищ, дорогой лис, и смогли укрыться в твоём лесу, потому мы и здесь, — робко сказала девочка.

Фён покосился на неё — он не уставал удивляться бесконечной смене образов, моделей поведения, что демонстрировала Зога душа долины. Вот теперь она представляла собой саму скромность и тактичность.

— Мы понимаем, что вторглись во владения вашего мистического леса, нарушив тишь и покой. Но не откажи нам в укрытии, о, владыка леса.

Лис перевёл взгляд на Фёна. И тот заметил, что один глаз зверя блестел, словно лунный камень, а другой изливал острый серебряный свет. Он улыбался, но не широко, не забыв из деликатности прикрыть клыки.

— Ну а ты? Ветер, что делаешь ты в самых глубоких уголках этого мира, у меня в лесу? Ты пришёл услышать песни диковинных зверей и птиц в зимних буреломах? Посмотреть, как звёзды сыплются на ладони ветвей? Как снег играет всеми цветами радуги под бесконечными небесами?

Фён слегка поклонился и начал тихо говорить:

— Хозяин Лис, то, о чём ты говоришь , прекрасно, и я бы действительно хотел всё это увидеть… Но я пришёл из внешнего мира, сорвавшись с ветвей. Я был рождён звуком флейты, песней, которую один флейтист посвятил своей любимой. И я летал, становясь ветром. И теперь я — фён, дующий с гор на долины.

Лис снова сверкнул глазами. Он встал, отряхнулся и грациозно спрыгнул с пня, оставляя за собой платиновый шлейф, словно мелено тающие изображения себя самого. Приблизившись к Фёну, Лис сел, обернув лапы хвостом, подобным шубке снега на ветке лапника. Зверь посмотрел снизу вверх Ветру прямо в глаза. Фён в знак уважения, тоже опустился на одно колено.

— Звук Флейты, Ветер, ставший Фёном, идущим с гор. А ты не думаешь, что уже нашёл нужного слушателя?

Ветер взвёл брови и полу шёпотом спросил:

— Что ты имеешь в виду? Моя мысль путается, порхая, словно шёлковая лента на ветру.

— Запомни, Звук Флейты, одну вещь, — Лис спрятал улыбку и гипнотически сверкал глазами, — песня, посвященная родной душе, всегда, слышишь, всегда достигает её слуха и сердца. Рано или поздно.

Лис поднял точёную лапу, за которой так же протянулся голубоватый шлейф, и дотронулся её кончиком до плеча Фёна.

— Всегда, — повторил он, — и она порождает новую песню. Таков закон существования. Ты вылетел из одних уст, и вторые уста преподнесут тебя в знак благодарности на небеса, а оттуда в душу даровавшего. Рано или поздно. Всегда.

Небо загорелось малиновыми, зелёными и белыми звёздами, хотя зашедшее Солнце всё ещё кидало мазки тёмной меди на синий купол. Свист первых ночных птиц влился в еле слышное позвякивание хрусталя зимы.

— Просто вспомни теперь, куда ты торопился, кого ты искал? И представь себе то, где ты с-с-с-ейчас-с-с…, — шёпот серебряного Лиса растворялся в шёпоте мороза и дыхании спящих деревьев. Пространство небес и сверкающих ветвей наполнялось вибрациями, расщепляющими Фёна, закручивающими его в вихри чувств и осознания. Он уже не видел Лиса, а только лишь голубоватый свет прямо перед собой. А ещё на снегу лежала берестяная страничка, на которой углём были выведены остроконечные буквы, составлявшие слова «Любая песня найдёт своего слушателя. Рано или поздно. Всегда».

Вихри вибраций и света настигли Фёна, вдруг оторвали от земли вместе со снежной пылью и сосновыми иголками, взвили в бесконечные пространства со скоростью мысли. А вдогонку звучал голос смеющегося серебряного Лиса:

— Теперь я дам тебе имя — Бора! Ветер достигающий!

И слова повторялись и повторялись, накладываясь пластами эха одно на другое, захлёстывая вибрациями частот и длиннот. А Ветер всё вращался и вращался, погружая всё пространство в себя… И наконец, он ощутил себя мчащимся по непередаваемо высоким небесам фрактального свечения, прорывающимся сквозь сверхзвуковые течения образов и вспышек, окунающимся ликом в звёздные потоки. Он осознал, наконец, свою цель, и образ, Её образ непрестанно заполнял собой все грани небес.

Теперь Звук Флейты, или Фён, или Бора был просто потоком без форм и оков. Верхом на нём сидела девочка с волосами цвета молодого ячменя, Зога, душа долин. Она громко и звонко смеялась, подставляя лицо тёплым стремительным воздушным волнам, густым и живым. Её глаза-изумруды сливались со звёздами в ночном небе!