Когда ночью ныряешь в облака — это похоже как будто летишь в черном молоке. Даже мой самолет не способен нарушить спокойствие и силу этой черноты. Сознание еще привычно цепляется за «виды за стеклом», но обреченно натыкается на густую черную массу величия и вечности ночного неба. Безмолвие небесной мглы…
Полет ночью в облаках на грани дождя — совершенно иная картина, картина, расцвеченная огнями святого Эльма.
Огни большой земли желтыми светляками мелькнули внизу, и меня поглотил черный туман переувлажненных облаков. Через пять минут полета по плексигласовому фонарю кабины побежали горящие сине-зеленым светом ниточки толщиной со спичку. Маленькие сине-огненные змейки возникали ниоткуда и пропадали в никуда, позволяя мне, невольному свидетелю их короткой жизни, насладиться их загадочной красотой. Их рождение и смерть были непрерывным неоновым дождем снизу вверх. На фоне черного неба они сплетались, извивались зигзагами, синхронно поворачивали то влево, то вправо, соединялись, расцеплялись, перекрещивались в своем коротком танце. Да, именно — в танце. Ведь я слышал и музыку их быстрых движений. В наушниках стояло легкое потрескивание или пощелкивание. Зажигательный танец загадочных огней длинною в их жизнь.
Кроме фонаря кабины сине-зеленые молнии должны были появиться на хвосте, стабилизаторах и на кончиках крыльев моего «МиГа». Я повернул голову влево. На кончике крыла виделось неоновое свечение. Маленькие молнии сплелись в подрагивающий шарик, который вдруг отделился и заскользил по крылу, нарушая все законы физики.
Шарик увеличился в размерах, вытянулся и начал приобретать какие-то очертания. Каждая маленькая сине-зеленая молния участвовала в формировании контуров человеческого тела; словно внутри прозрачной черной массы непрерывным броуновским движением пробегали яркие светящиеся разряды.
— Бред! — подумал я. Чертыхнулся и перевел глаза на приборную доску, вспоминая курс физики: «При трении о воздух предметы электризуются. По достижении определенного уровня электризации возникает маленькая молния, то есть электростатический разряд. Эти электростатические разряды создают помехи для радиосвязи…» Потрескивание в наушниках усилилось, а на ум пришли сведения уже из истории: «Мореплаватели считали огни святого Эльма плохим предзнаменованием. Появление этих огней на мачтах, реях и стеньгах извещало о скором приближении шторма».
— Ну а для меня эти огни что? — мелькнула в голове мысль.
Я снова повернул голову влево. На крыле самолета в непринужденной позе стоял сине-зеленый мужичок, состоящий весь из блуждающих огоньков. Одет он был почему-то в короткую римскую тогу и фуражку, напоминающую нимб. Одной рукой он опирался на стеклянный фонарь кабины, другой — раскручивал какой-то полосатый предмет.
— Доброй ночи! — сквозь потрескивание в наушниках я отчетливо услышал довольно-таки приятный баритон.
— Доброй, — подумалось в ответ. Мне даже не пришлось открывать рот и произносить что-либо вслух. Я словно передавал ему свои мысли.
Сине-зеленый римлянин в фуражке улыбнулся:
— Инспектор Эльм.
— Старший летчик-инструктор капитан Шумакский, — скороговоркой выпалил я мысленно.
— А что не спится? — все с той же улыбкой спросил сине-зеленый.
— Класс подтверждаю — среагировал я. Чтобы подтвердить 1 класс летчика надо было налетать ночью в облаках три часа.
— А куда несемся?
— Так по маршруту же!
— А знак «600» после взлета видел?
— Так 600 — это в зону на пилотаж, а я — по маршруту! — отчеканивал я. 800 км/час — нормальная крейсерская скорость, при которой достигается максимальная дальность полета.
Допрашивающий снаружи не унимался:
— Парашют-то есть?
— А как же?!
— Один? — на его лице хитринкой сблизились две крохотные молнии.
— Командир, обижаешь! Один — мой, другой — тормозной самолетный.
— Пил?
— Только на стартовом завтраке. Кофе.
— Может дыхнём?
— Не могу! Маска кислородная пристёгнута. Не имею права снимать в полете!
Приближался поворотный пункт маршрута. И прежде, чем сине-зеленый гибдэдэшник открыл рот, я опередил:
— Командир, может тебе просто поговорить охота?
Он не стал отпираться. А лишь немного погрустнел, цвыркнул и «сплюнул» неоновый огонек, мгновенно унёсшийся в черную бездну.
— Да есть немного. Скучно тут у нас. Ночью да в облаках. Раньше вашего брата здесь много было. Поговорить было с кем. Еще раньше — нечисть всякая водилась. Да распугали вы всех. Даже Персей — и тот 200 лет не появлялся…Скучно и сыро. А работать надо. У нас, Эльмов, это семейный бизнес…
Римлянин сплюнул еще раз, поправил фуражку и, вновь войдя в роль небесного регулировщика, ухмыльнулся и спросил:
— Ну что делать будем?
Золотой вопрос! Вопрос, которым заканчивается общение с любым представителем власти на земных, а теперь уже, как я понял, и небесных трассах!
А давай споем, — неожиданно для самого себя предложил я и мысленно затянул:
«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор.
Нам ветер дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца — пламенный мотор».
Сине-зеленый снова повеселел и стал подпевать потрескивающим голосом.
До поворотного оставалась считанная сотня метров.
— Командир, давай разойдемся по-хорошему. Ты останешься в небе, а мне скоро возвращаться домой. На землю, — я отдал ручку управления от себя прежде чем небесный инспектр успел возразить мне. Самолет резко нырнул вниз и через секунду вышел под облака.
Последнее, что я заметил краем глаза, — как святой Эльм исчез с крыла, одобрительно махнув мне сине-зеленой палочкой.