Антон Реванш — В Таштагол!

Тот паровоз прощального гудка,

В тени которого с тобой мы рыли схроны

Своих сердец, прощаясь навсегда.

Скрипел металл, попахивая маслом,

А ты, бледнея, плакала в платок,

Но как всегда не сдержанно прекрасна

Была тогда, как маленький цветок.

А я на полку рухнул и забылся,

Смиряя пульс ударом стыков рельс,

Чтоб никогда в душе не повторился

Удар прощания, сухих унылых месс.

Вагон качался, словно жаждал драки,

На поворотах резал жёлтый смог,

А за окном — заводы и бараки,

А за окном — страдание и шок.

Зелёным лесом и озёрной синью

Давила русская подлунная страна.

Любовь к тебе в Сибири не остынет,

Но вырастет нетленная стена…

А я на полку рухнул и забылся,

Смиряя пульс мерцанием звезды

Чтоб никогда в душе не повторился

Жестокий вкус затянутой узды.

Настало утро без нужды и меры.

Хрустальный блеск больших сибирских рек

Как обелиск, но нет в народе веры,

Что должен быть свободен человек.

Вагон качался, словно жаждал драки

И жёлтый смог на поворотах мял,

А за окном — бездомные собаки,

А за окном — запруженный канал…

Я вспоминал, как ты меня любила,

Как белый шёлк с твоих плечей спадал,

Как тёмной ночью ныли мои жилы,

Когда я в одиночестве страдал,

А как я счастлив был, когда ты рядом

И ты сияла свежестью весны.

Я думал, что мне большего не надо,

Чем пить такие сладостные сны,

Чем лицезреть тебя, твою улыбку,

Но чёрный шлейф разрушенной судьбы

Мне дал свершить ужасную ошибку

И я свернул на путь лихой тропы.

Я знаю — без тебя мне солнце серо,

Я знаю — без тебя мне свет не мил,

Ведь для большой любви любая мера —

Тюрьма и цепи всех душевных сил.

И вот теперь я в душном зле вагона

Смотрю в окно на гетто нищих сёл,

На серый стон разрушенных перронов,

На ссыльный и далёкий Таштагол.

Опять мосты, заброшенные шахты,

В глазах людей — борьба каких-то чувств,

Ну ведь нельзя же с бухты и барахты

Понять народных трепетность искусств!

А я сижу опять на верхней полке,

Смиряя пульс оскалами тайги.

Где только ёлки, ёлки, снова ёлки

И есть немного понятой тоски…

А пневмоторакс от стрелы Амура

Так и остался. Сердцу не остыть,

Тебя я и на берегах Амура

Не прекращаю, Милая, любить.

Вагон качался, словно жаждал драки

И жёлтый смог задиристо давил,

А за окном — леса и буераки,

А за окном — штыки народных вил.

Лазурь озёр в сухих лучах заката,

Телесный лес, шумливый и святой,

Два камня, словно два огромных брата

Мерцают жутковатой красотой,

И полумесяц всходит осторожно,

Кружат орлы, упрямо воет волк…

Скажи, Родная, прямо, разве можно

Чтобы из чувства сыпался песок?

Нельзя! Нельзя, иначе будет худо

И жизнь расколется извечным страшным сном,

Как ширпотребное фарфоровое блюдо,

Не видя, что творится за окном:

Усталым лаем сонные собаки

Хранят свой провалившийся порог,

Столетние хозяйские бараки,

Унылый быт, страдания и шок…

Ревнивый луч пропал в гудронном смраде

И чёрный чад окутал весь состав…

Я не хочу рабом елозить в стаде!

Попробуйте сказать, что я не прав!..

Свинцовость туч — презрительная мрачность –

Сгущалась вниз и падала в окно.

И в такт грозе лихая неудачность

Назло пути травила душу сном…

Любовь моя, забудь прощальный вечер,

А я вернусь! Не жить мне без тебя!

Жди — я вернусь обнять тебя за плечи,

Сказать: «Люблю», действительно любя…

Конец пути, и поезд встал, как вкопан.

Гроза шумела телом нищих сёл,

И воздух пах совсем уж не Европой…

Стоял как встарь, далёкий Таштагол…