Блоги

За время пути мы почти не разговаривали, — души и тела были слиты, каждый думал то, что думал другой, и чувствовал то же, мы понимали с полувзгляда то, на что тратят кучу слов. Нас нельзя было отлучить или разлучить друг от друга. Когда нас привели к начальнику порта, Миллеран назвал свое имя и звание, но тот никак не мог этому поверить. — Но адмирал говорил, вы погибли! И девушка не может быть пассажиркой того судна, она бы тысячу раз утонула! Вы говорите что-то неслыханное! — Вы можете убедиться в моих словах, сообщив адмиралу наши внешность и приметы. — Скоро королевская эскадра прибудет сюда, и мы увидим, кто из нас прав, а кто лжет.         — Не могли бы предоставить нам приют под вашей кровлей до того, как прибудет эскадра? Если не мне, то девушке? А, может, здесь есть люди, знавшие меня раньше? Начальник порта задумчиво произнес: — Адмирал прибудет послезавтра. Пока я позволю вам быть здесь, а если вас не опознают — берегитесь! — Благодарим вас. Разрешите идти? Тот недовольно поморщился. Наконец в порт прибыла эскадра, все сбежались ее встречать, и мы, конечно, тоже. За нами следили, видимо, чтобы мы не скрылись, но мы и не думали этого делать! С радостным возбуждением предвкушали мы встречу со знакомыми, для которых уже, наверное, потеряны. Когда адмирал зашел к начальнику порта, тот, выложив неотложные дела, рассказал о нас, и мы вошли для опознания. Взгляд адмирала был таков, словно он встретился с привидением; но, быстро опомнившись, он сказал, словно ничего не произошло: — Добрый день, Миллеран! И, тут же, все-таки, не сумев справиться с чувствами, произнес с волнением и радостью: — Мальчик мой, Франсуа! Ты здесь, передо мною! Я всегда верил в тебя и не ошибся! Тот, с почтением отдав честь, показал на меня. — Энни, дорогая моя Энни! Все так горюют о тебе, там, на суше! Я не сомневаюсь, что вы спаслись не без участия Франсуа! — Мы оба друг друга спасали, господин адмирал, — тихо произнес тот. Начальник порта только моргал глазами, до сих пор не веря увиденному. Наконец, он все же подошел к нам с извинениями. — Вы делали правильно. Вы исполняли свой долг, — было ему ответом. *** Когда мы взошли на корабль, где были наши знакомые, адмирал прошептал мне: — Постойте тут, чтобы вас не заметили и вам все было видно. Это занимательная картина! Мой друг, просияв, шагнул в шатер и дрожащим от радости голосом произнес: — Добрый вечер, друзья мои! Рад видеть вас всех в добром здравии! Ответом было недоумевающее молчание. Все смотрели на него как на химеру или воскресшего из мертвых, но не могли отвести глаз — так знаком был им этот облик. Первым подал голос прошлый задира: — Голову даю на отсечение, что это Миллеран. Сен-Поль радостно шагнул навстречу, взял его за руку и повел ко всем: — Добро пожаловать! Нам всем, всем не хватало тебя. Еще толком не поняв ничего, все окружили его в кольцо и разлядывали. Когда немного уверились, раздались громкие крики, перебивающие один другого: — Миллеран! — Да, это он, он, тот самый! — Каким ветром тебя сюда занесло? — Как посмел ты исчезнуть от нас? — Мы так тосковали о тебе! Возгласы были, несомненно, искренними, никто не остался равнодушным или раздосадованным. На этот раз радость наполняла весь шатер, доходя и до нас тоже. Бывший обидчик, волнуясь, спросил: — У тебя на лице шрамы… Почему? — Не ты ли говорил, что у меня смазливая мордашка? Теперь в этом меня обвинить нельзя! — Ты и сейчас красавчик… — и оба обнялись. — Пойдем, не будем мешать им радоваться. Эти юнцы и теперь толком не поняли, что это их Миллеран. Они и раньше грелись в лучах его света, как бы он его ни скрывал. *** Эскадра направлялась в мой город. Я радовалась будущим встречам и в то же время предчувствовала — что-то от меня уходит неотвратимо. За день до прибытия ко мне зашел мой друг. Он пытался казаться спокойным, но весь облик выдавал обратное. Я знала наперед, о чем будет разговор, и меня наполняла печаль. — Мне нужно вернуться на службу, Энни. — Да, да, нужно...                     — Ведь это мой долг, мое призвание! — Да…знаю… понимаю… — Нам нужно расстаться, Энни. — Да… да… — я чуть не плакала, голос мой дрожал. — Поверьте, мне расставаться ничуть не легче. Дни, проведенные с вами, несмотря на боль, тревоги и печали, — лучшие дни моей жизни, потому что это была действительно жизнь! — Миллеран, не покидайте меня! — вырвался у меня безнадежный крик. — Мы не покинем друг друга. Это нельзя выбросить из памяти. У вас жизнь расцвечена радужным ореолом, я вас словно вижу в нем. А моя жизнь — сплошная опасность. Не тоскуйте по старику Миллерану! Мне горьки ваши страдания и слезы! Мы встретимся вновь — если я останусь в живых… И, нежно поцеловав меня, тихо вышел. В родном городе, мне устроили целую овацию. Я была рада встретиться со всеми. Но предстояло объясниться с отцом и будущим мужем. Отец, внимательно выслушав меня и не задав ни одного вопроса, просто сказал: — Ты все сделала правильно, дочка. Когда я, с трепетом и испугом, поведала все моему суженому, он помолчал, словно припоминая что-то, и ответил: — Я видел его истинный облик, милая, его просто невозможно забыть. Как я могу осуждать тебя, что ты вернула ему то, к чему всю жизнь рвалась его душа! Это не просто человек, хотя не все видят это. Нет, ты мне не изменила, я люблю тебя еще крепче. *** Прошел год семейной жизни. У нас появился мальчик, которого я обожала. Я была так же любознательна, весела, любила познавать новое. Жизнь была действительно радужной! Однажды ко мне забежал матрос королевской эскадры с запиской, и я поспешила к морю. Не объясняя ничего, меня провели в каюту, где при смерти лежал самый близкий мне человек. Ему оставалось жить считанные минуты, он с трудом произнес: — Мне не страшно умереть. Вы счастливы, знаю. Но прошу вас помнить — моя фамилия Миллеран… И навеки закрыл глаза.

Уже перевалило за полдень; нам пришлось долго идти, пока не показались жилища. Когда мы подошли к цели, на море было видно несколько кораблей — и ветхие лодки, и довольно большие парусные судна. — Нужно узнать, куда они отплывают, и узнать, что кто их хозяева, может, они ловят не рыбу, а рабов. У меня промелькнула неожиданная чисто женская мысль, как помочь делу, о ней мой спутник не подумал бы. — Есть ли здесь другая тропа, по которой, всем покажется, что мы шли по ней? — Должно быть, есть, ведь люди ходят не только по горам. — Может быть, дождаться раннего утра и сделать вид, что мы шли именно по ней? — Зачем это нужно? Ведь вы что-то задумали, я прав? — Я предлагаю обоим переодеться в женское: вы в мое платье, а я — в деревенское. Миллерана было не обмануть, он сразу вычислил мой замысел. — Не много ли чести мне стать знатной дамой? Может, все-таки я — в деревенское? — Нет-нет, делайте, что я сказала! — Только ради вас, Энни. Я для полноты образа растрепала волосы и испачкала лицо грязью. — Энни, помогите мне справиться с платьем, со всеми этими крючками и застежками. В платье он казался хорошенькой девушкой, миниатюрная фигурка придавала ему изящность и хрупкость. Это была уже светская дама, мое обличие еще больше подчеркивало это. — Подождите, я попытаюсь уложить вам волосы, насколько это возможно. После многих попыток я придала его локонам вид изящной, но растрепавшейся прически. — Браво, Энни. Я не сомневаюсь, что изменился полностью. Но что же все-таки за мысли в вашей головке? — Нам надо остаться живыми, при любом исходе. Мы покажемся попавшими в беду женщинами и попросим о помощи. Если хозяин судна порядочный человек, то не откажется помочь; если работорговец — женщин не убивают сразу. Вы с вашей внешностью — дворянка, вас заставят просить о выкупе, я служанка, нас не разлучат, чтобы я ухаживала за вами. За служанкой меньше следят, и в случае чего я нас обоих выручу. — Так-так. Я догадывался о ваших хитроумных замыслах, потому и предлагаю вам быть собою. Выручить нас, скорее всего, больше получится у меня. А я то же буду самим собой? Думаю, я смогу защитить вас. — И погибнете сами. Без вас я остаться не хочу. Оставайтесь так. Никто не поверит, что вы прислуга, вы такой хорошенький и изящный. — Право, моя внешность доставляет мне одни неприятности. Я лучше себя изуродую, — послышался безнадежный вздох. — Только посмейте! Теперь подождем, пока все уснут, пойдем по дороге и покажемся как можно более жалкими.     *** Наутро владельцы и капитаны суден с удивлением заметили на берегу двух полумертвых беспомощных женщин. Одна была, видимо, госпожою, вторая — прислугой. Дама была из дворян, хороша собою. Служанка была чуть бодрее, но тоже утомилась. Несмотря на лохмотья, она показалась рыболовам даже краше госпожи. Их еле привели в чувство; первой очнулась служанка: — Прошу вас, спасите нас! Мы так измучились! Милые мои, помогите! — Да откуда же вы взялись? — Мы шли по дороге, потом госпожа упала без чувств, потом и я. Наш корабль затонул, мы ехали в порт, шторм… пираты…не поймешь! Я не знаю, как осталась в живых госпожа, такая нежная и хрупкая, я-то всего натерпелась, а она!.. — Как же вас повезли, видя погоду? — Ох, и сама не знаю. Капитан сразу мне не понравился, очень уж на пирата смахивал. — Теперь хозяйку откачаем, а то концы отдаст, а нам отвечать. Давайте, водой обольем. Когда на женщину вылили полбочки воды, она простонала: — Анна! Ты где? Какая же боль! Анна! — Госпожа, милая! Вы очнулись, наконец! Мы пришли к морю! — Опять море! Ведь я чуть не погибла в нем! — Эти добрые люди, наверное, нам помогут. Когда зашли в один из домов, рыбаки стали совещаться: — Как же быть? Нельзя бросать женщин в беде! — Сначала надо дать им поесть, должно, не ели долго. — Правда, надо, а то дамочка почти уж помирает. А служаночка — красотка! Принесли еду; служанка ела за обе щеки, госпожа только морщилась. Когда обе оправились, стали просить перевезти их в портовый город. В конце концов, один рыбак из жалости согласился помочь. — Только ради твоих румяных щечек! — шутя ущипнул он служанку за одну из них. Путь был проделан быстро, женщины поблагодарили рыбака, служанка все кланялась и тараторила: «Помоги тебе бог, и Богородица, и все святые, благодетель ты наш!». *** Мы приехали, куда хотели, и уже хотели переодеться, но тут ждало испытание, пожалуй, самое тяжкое. Несколько вооруженных людей окружили нас; силы были неравны, я еле удержала своего друга от ответного нападения. Мгновенно пришел сюда их хозяин, видимо, перекупщик рабов. Тут-то нам пришлось туго! — Какая хорошенькая девушка! Видно, из знатной семьи? Не откажетесь погостить у меня? Сколько, это от вас зависит! А ты что за замарашка? — Я бедная служанка моей госпожи! Я сама пойду, куда скажете, не разлучайте нас! — Как ваши имена? — Я Анна, а госпожу зовут мамзель…чертовски сложная фамилия, вы уж ее спросите. — Позвольте спросить, мадемуазель? — Моя фамилия Миллеран, — от слов ему явно хотелось перейти к действию. Как можно так рисковать? Пришлось мне опять вмешаться. — Да, и правда, имя моей госпожи Франсуаза де Мильеран, они с мадам Миллеран, женой флотского офицера, пофамильно схожи. — Идемте-ка за мною, решим, что делать. Когда мы пришли в усадьбу, наш «хозяин» объявил: — Мы с вами поговорим сейчас же. А ты пока оставайся. Будь послушна, а то закую тебя в цепи. — Ох, уж лучше меня закуйте, а не мою госпожу! — Поди прочь, пусть тебе на ноги прибьют колодки и приставят к делу. Это было уже что-то! Нас оставили вместе, я могу присмотреться. Мне придется много и тяжело работать, но в свободное время увижу кое-кого и посмотрю кое-что. Главное, чтобы Миллеран вел себя как надо. Надо добиться, чтобы меня пускали к нему… «Нужно выжить обоим», повторяла я про себя, как заклинание.     Через день, увидев «хозяина», выходящего из дома, я кинулась ему в колени и зарыдала: — Мой добрый, хороший господин! Что случилось с моею госпожою? — Она не госпожа, а рабыня, как ты, только цена ее дороже. Она заперта накрепко. Если ее в скором времени не выкупят, я ее продам. — Но она красавица, а если приодеть, причесать, то не узнать! А кто, как не я, умеет это проделывать, с детства наловчилась! — Ты, такая грязная и рваная? Тебе и в кухне не место — все запачкаешь. — Так это только теперь! Было время, и я щеголяла в белых фартучках, кружевных наколках, все слуги по мне сохли! А как в беду мы попали, потаскались по дорогам, поносило по морю — нешто не измениться. Разрешите ухаживать за госпожой! — Вижу, ты правду говоришь. Да чем тебе дорога госпожа твоя? — Ох, да она мне дороже всех! На порог ей меня подбросили, она мне жизнь спасла, воспитала. Нешто не любить! — Будь по-твоему. Оденешься сегодня почище и украсишь ее, я посмотрю. Да и нынешнюю работу делай! Теперь убирайся! И это была победа! Не зря я с детства знала народный диалект! У Миллерана так бы не получилось. И о людях я узнать успела, и побывала где надо. Не ожидала я от себя такой прыти! «Нам нужно жить», все твердила я. *** Днем меня привели в гардероб, там были наряды, скорее всего, с чужого плеча, и женские принадлежности. Поразмыслив, я взяла кое-что, и меня пустили к Миллерану. Он печально сидел, опустив голову. Я бросилась приветствовать его. — Энни! — обрадовался он. — Я не надеялся встретить вас! — Вы меня недооцениваете. Теперь мы будем видеться чаще, я буду вас наряжать; я успела узнать, что конюх любит выпить, ночью спит без задних ног. У сторожа ружье и злые собаки, но где пониже, лошадка перепрыгнет. — Все это полезные сведения! Тогда бегите сама, не обременяя себя мною! — Мы убежим только вдвоем! — Энни, я не допущу, чтобы меня вызволяли вы! Мне до смерти надоели эти нелепые тряпки! Я мужчина, офицер флота, моя фамилия Миллеран! Это мне должно оберегать вас! Это так и никак иначе! Он вскочил с места, готовый сорвать с себя женское платье. Его глаза пылали пожаром, он был полон непреклонности и решимости. Я готова была преклонить колени. Вот он — подлинный Миллеран! До сих пор я не понимала этого, не видела! В теле этого юноши всегда горело пламя, его нельзя погасить никакими ухищрениями! Но именно сейчас нужно было скрыть это. Я кинулась к нему на грудь, как на костер, умоляя: — Прошу, подождите еще! Я сделаю все за несколько дней! Ради нас… ради меня!!! Он с трудом сел на место и ответил, задыхаясь: — Я не прощу себе, что мои цепи сбиваю не сам, мне легче умереть, чем это терпеть. Но ради вас я готов на все. Чего вы хотите от меня? — Просто сидите спокойно, выпрямив спину. Я сделаю из вас настоящую красавицу. *** Моими трудами остались довольны. Миллерана придирчиво осмотрели и ухмыльнулись: — Пожалуй, покупателей будет немало! Куколка моя, как вы смотрите на завтрашнюю смену хозяина? Но вдруг, неожиданно для всех, мой друг, с ловкостью пантеры, с ненавистью вскочил на своего мучителя и, наконец, сделал что хотел. Подхватив меня на руки, он бросился вниз по лестнице, разбил окно, и мы выскочили оттуда. — Где кони? Я показала на конюшню. Там крепко спал угощенный мною, как обычно, конюх. Развязав узел на одной из лошадей, мы пошли туда, где стена была ниже. — Вы умеете управлять лошадью? — Умею. — Я в этом не смыслю. Правьте вы, а я сяду сзади. — Но это же опасно, Миллеран! Но меня тут же посадили вперед. Лошади удалось проскочить сквозь стену, и мы поскакали. Но наш побег уже заметили, уже послышались крики, лай собак, и вдруг раздались выстрелы. Несколько пуль попало в спину Миллерана, его голова упала на мои плечи — и я помчалась во весь опор, хлеща лошадь кнутом. Звуки выстрелов снова слышались вдали, и мне они были мучительны. Куда, в каком направлении мы скачем, я не знала, понимая только, что его голова — на моем плече! Он может погибнуть! Нет, этого не будет! Мы или умрем, или выживем — но вместе! Но мы выживем, мы должны остаться живы! Он снова спас меня, его пламенный дух не стерпел унижения! А я не стерплю его боли и стонов! И я неслась, как амазонка, не чувствуя ничего, кроме одного — его голова на моем плече! Его кровь — на моей душе! *** Наконец лощадь упала, не выдержав быстрой езды. Что делать? Я стала звать на помощь, и этих криков нельзя было не услышать. Ко мне подошли двое мужчин: — Что стряслось, девочка? Я показала на Миллерана. — Кто ее так? — спросил один из мужчин. Другой, вглядевшись, поднял его с земли, и мы пошли к небольшому домику. На стук выглянула пожилая женщина, сонная и недовольная. — Что у вас, бездельники? — проворчала она. Но взглянув на раненого, всполошилась: — А ну, заносите ее ко мне и уходите, а девушка останется. Мы зашли в дом. Я из последних сил выдавила: — Спасите его! — А, так это — он! Женщина внимательно разглядывала раны, обрабатывая их и перевязывая. Встав, хозяйка дома проговорила: — Он очень много крови потерял. Раны опасные, он и умереть может, надо ждать до завтра, — если выживет, может, и выздоровеет, но долго ему будет худо. Надо вам пожить у меня. Меня трясло, я помнила только слова: «Может умереть». В отчаянии упала я головой об стол. Хозяйка подала чашку с травяным настоем и с неожиданной ласкою сказала: «Не плачь, девушка. Он парень крепкий, все образуется». Он выжил, но некоторое время лежал, не приходя в себя. Несколько раз нам казалось, что он умирает. Ему постоянно нужен был уход, даже без чувств он страдал от боли. Порой хозяйка говорила мне: — Посиди рядом с ним. Ты для него лучше всех снадобий. Я смотрела на моего друга, на его исхудавшее лицо, на волосы, разбросанные по подушке, уложенные в изящные локоны в первое наше знакомство, и горестно думала: — Сколько бед и горя я принесла вам! Понимаю теперь, как трудно было вам спасать меня, погибая и изнемогая самому! Я принимала это как должное! Мальчик мой, мой светлый ангел, Миллеран! Вы стали мне так дороги, Миллеран! Чувства мои к будущему мужу не исчезли, я знала, что и он всей душой ждет меня, тоскует, а, может быть, скорбит обо мне. Но он был где-то далеко, а тот, кто рядом, — он со мною, мы части одного целого — пока далекое не станет близким. Когда он пошел на поправку и встал на ноги, то сразу узнал, что до порта есть дорога, идти по ней нужно дня два. «Если желаете, можно нанять повозку, я и денег дам — очень вы мне по нраву пришлись». — Благодарим вас, добрая фея, спасшая нам жизни, — мы сами в силах пройти этот путь.

Однажды (и тут-то начинается самое интересное) на эскадру совершили нападение. Орудий у нас было больше, исход борьбы был в нашу пользу, но неожиданно несколько пушечных ядер попало в корабль, на котором я ехала, и он пошел ко дну. Все пришло в замешательство, спасательные шлюпки быстро расхватали, я не смогла попасть ни в одну, хотя многие пытались помочь, и отчаянно барахталась в волнах, почти не осознавая, что происходит. На глаза попался деревянный обломок, видимо, днище старой лодки, я ухватилась за него, как за последнее спасение, и пыталась вынырнуть из воды. Затем нахлынула еще волна, меня подбросило на самый ее гребень, потом снова, что было дальше — я уже не помню. Последнее чувство, что я испытала — удар обо что-то твердое. Пришла в себя я не скоро и с трудом, память возвращалась медленно. Сначала я поняла, что на суше. Потом услышала звуки, доносящиеся словно издали. Где я, в мире живых или мертвых? Почувствовав резкую боль, я догадалась, что жива. Снова услышала звуки, но уже разбирала слова: «Прошу вас, откройте глаза, очнитесь!» — голос словно вздрагивал и умолял. Когда я разжала глаза, то ничего не узнала. Голова лежит на чьих-то коленях, ладонь сжимает рука. На меня глядит юноша со слипшимися от воды волосами, о чем-то прося. Веки его покраснели, лицо было измученно. Почему он здесь, рядом со мною? Внимательнее вглядевшись, я смутно стала припоминать его. Такой странный миндалевидный разрез глаз, скулы немножко выдаются… Этот облик нельзя забыть при всем желании! — Миллеран! — ахнула я. — Да! Какое счастье, что вы пришли в себя! Правда, это был действительно он. Но как он изменился! Теперь на его лице были написаны тревога, волнение и радость. Сейчас это был живой человек. Верилось в это с трудом, хотя я еще толком не понимала, кто я сама и кто он такой. — Просто полежите молча, вот так, на коленях, придите в себя, — погладил он мои волосы. Немного отдохнув, я смогла сесть и заговорить. — Что случилось? Как мы здесь оказались? Мы, кажется, плыли на корабле? — Нам с трудом удалось выжить. Мне удалось схватить лодку, когда я поймал вас, то привязал к себе поясом. Волны потрепали нас долго, я до сих пор дрожу от холода. К счастью, плавать я умею хорошо, нырять тоже, но еще немного — все было бы кончено. — Так, значит, вы спасли мне жизнь! Ведь вы сами могли погибнуть! — Это просто везение. Но у меня была лодка, это уже что-то, значит, я мог надеяться на жизнь, у вас же шанса вовсе не было, но вы так не хотели умирать!.. Нас выбросило на берег и раскидало в разные стороны. Я долго искал вас и нашел. А потом… так долго пытался привести в чувство! — и, отвернулся, зачем-то сильно потерев глаза. Затем он озабоченно сказал: — Нам нужно отойти подальше от берега — скоро снова будет прилив. Мы с большим трудом встали. Молодой человек тоже полностью не пришел в сознание и, хотя он старался скрыть это, чуть не падал на землю, словом, обоим было невмоготу. Но все же он отвел меня далеко в сторону. — Провести ночь придется здесь — вы еще не можете идти в дальний путь. Тут, под деревом, есть листья — ложитесь на них и попытайтесь отдохнуть. Я отлучусь ненадолго. Он пришел через некоторое время, что-то неся с собою. — Вам нужно подкрепиться — вот ракушки и морская капуста. Их немного, но это все же можно есть. — А вы разве не поедите? Миллеран только отмахнулся.     Открыв глаза после забытья, полного ужасных видений, я увидела, что он сидит в той же позе, что и раньше, видимо, всю ночь не смыкая глаз и оберегая меня. — Где мы теперь? Что будем делать? — Судя по звездам, мы на одном из маленьких островов, итальянских или греческих. Видите, впереди полоска гор. Возле них обычно бывают деревушки. А невдалеке я вижу тропинку — вероятно, протоптанную людьми. Пойдемте по ней — горы не так далеко. Здесь опасно. Мы побрели по дорожке. Она расширялась впереди, но местность была холмистой, приходилось с большим трудом подниматься и опускаться. Мы были не так далеко от цели — горы были хорошо видны, кое-где росли оливы, — как вдруг моя нога неловко подвернулась, и я чуть не упала не землю. — Это вывих. Но я смогу вправить его, надо немного потерпеть. Ложитесь. Резкая боль пронзила меня, я вскрикнула и чуть не заплакала. — Пока еще вам трудно будет ходить. Но нужно продолжить путь. Я возьму вас на руки. — Вы?! Меня?! — Не беспокойтесь, у меня достаточно сил. И этот «ребенок», недавно столько перенесший, легко и быстро поднял меня на руки и сильно прижал к себе. — Держитесь крепче, устройтесь удобнее. Он пошел далее. Мне было приятно чувствовать тепло и вдыхать опьяняющий аромат — запах морской воды, мужского тела и еще не смывшейся струйки цитрусового одеколона. Я даже немного задремала. *** Наконец, я оказалась на земле. — Мы дошли. Вот и домики, и стадо коз. Теперь нужно договориться с жителями — судя по говору, они греки. Я знаю греческий и пообщаюсь с ними. После обмена приветствиями жители с подозрением и испугом смотрели на нас непонимающими взглядами. Затем разговор продолжился. — Я объяснил им, что мы с разбитого корабля, и попросил помощи. А еще я сказал им, что вы женщина и вы тоже выжили. Как видите, они очень изумлены. Все и правда столпились возле нас, удивленно восклицая, внимательно всматриваясь и даже дотрагиваясь до меня. Наконец они уверились в сказанном и вопросительно поглядели, по всей видимости, на старшину. — Они согласились оказать нам гостеприимство и дать пищу и ночлег. Этого пока достаточно; потом я попрошу еще кое о чем. Нас привели в одну из хижин, старуха хозяйка согласилась переночевать у соседей. В доме ничего не было, кроме лежанки, скамьи и циновки на полу, видимо, служившей столом; но мы были рады и тому, что рядом с людьми, под крышей дома. К нам зашла женщина, неся пищу: несколько лепешек, головку козьего сыра, сосуд с молоком и, видимо, как деликатес, — пучок пряных трав, оливки и несколько гроздьев винограда. Меня охватило чувство голода, я набросилась на еду, поглощая все, что попадалось на глаза. Только потом я заметила, что ем одна. — А что же вы не едите? — Мне приятно видеть, как утоляете голод вы! — было ответом. Мне стало немного стыдно. Я отошла, тогда тоже принялся за еду, и тут уже было видно, что молодой человек проголодался не меньше меня и даже больше. — Теперь спите, а у меня есть кое-какие дела в деревне. Я приду попозже. Доброй ночи! Устроившись на лежанке, я с наслаждением потянулась и быстро заснула. Открыв глаза, я оглядела хижину. В углу лежал наполненный мешок, на циновке — завтрак. Мой спутник лежал на скамье, было, видимо, улегся он недавно и проспал немного. Когда я встала, он проснулся тоже, довольно сказав: — Мне удалось упросить людей снабдить нас припасами и деревенской одеждой. Я узнал, что вверху в горах есть река и водопад, и сходил туда на разведку. Внизу находятся несколько рыбацких селений, в том числе и из нашей страны, возможно, там нас согласятся отвезти на остров, где есть порт. — Так вы что же, совсем почти не спали? Действительно, вид у него был еще более утомленным, под глазами появились тени, щеки впали, ведь он несколько дней даже не перевел духа! — Я мужчина. Больше не было сказано ничего. Поев, мы ушли, поблагодарив жителей за благодеяния. Путь лежал по тропинке вверх, и наконец, показалась горная речушка. — Теперь мы утолим жажду, помоемся и отмоем одежду, то есть немного придем в порядок. Я усмехнулась про себя. О каком порядке можно говорить, если мы оба — воплощенный беспорядок? Однако реку было видеть приятно. Я долго и с наслаждением пила чистую холодную воду, затем зашла в реку, попыталась отчистить волосы и тело, поплавав и поныряв. С одеждой было труднее: пришлось потрудиться, чтобы привести ее в приличный вид — сомневаюсь, что я проделала это слишком удачно.

Однажды (и тут-то начинается самое интересное) на эскадру совершили нападение. Орудий у нас было больше, исход борьбы был в нашу пользу, но неожиданно несколько пушечных ядер попало в корабль, на котором я ехала, и он пошел ко дну. Все пришло в замешательство, спасательные шлюпки быстро расхватали, я не смогла попасть ни в одну, хотя многие пытались помочь, и отчаянно барахталась в волнах, почти не осознавая, что происходит. На глаза попался деревянный обломок, видимо, днище старой лодки, я ухватилась за него, как за последнее спасение, и пыталась вынырнуть из воды. Затем нахлынула еще волна, меня подбросило на самый ее гребень, потом снова, что было дальше — я уже не помню. Последнее чувство, что я испытала — удар обо что-то твердое. Пришла в себя я не скоро и с трудом, память возвращалась медленно. Сначала я поняла, что на суше. Потом услышала звуки, доносящиеся словно издали. Где я, в мире живых или мертвых? Почувствовав резкую боль, я догадалась, что жива. Снова услышала звуки, но уже разбирала слова: «Прошу вас, откройте глаза, очнитесь!» — голос словно вздрагивал и умолял. Когда я разжала глаза, то ничего не узнала. Голова лежит на чьих-то коленях, ладонь сжимает рука. На меня глядит юноша со слипшимися от воды волосами, о чем-то прося. Веки его покраснели, лицо было измученно. Почему он здесь, рядом со мною? Внимательнее вглядевшись, я смутно стала припоминать его. Такой странный миндалевидный разрез глаз, скулы немножко выдаются… Этот облик нельзя забыть при всем желании! — Миллеран! — ахнула я. — Да! Какое счастье, что вы пришли в себя! Правда, это был действительно он. Но как он изменился! Теперь на его лице были написаны тревога, волнение и радость. Сейчас это был живой человек. Верилось в это с трудом, хотя я еще толком не понимала, кто я сама и кто он такой. — Просто полежите молча, вот так, на коленях, придите в себя, — погладил он мои волосы. Немного отдохнув, я смогла сесть и заговорить. — Что случилось? Как мы здесь оказались? Мы, кажется, плыли на корабле? — Нам с трудом удалось выжить. Мне удалось схватить лодку, когда я поймал вас, то привязал к себе поясом. Волны потрепали нас долго, я до сих пор дрожу от холода. К счастью, плавать я умею хорошо, нырять тоже, но еще немного — все было бы кончено. — Так, значит, вы спасли мне жизнь! Ведь вы сами могли погибнуть! — Это просто везение. Но у меня была лодка, это уже что-то, значит, я мог надеяться на жизнь, у вас же шанса вовсе не было, но вы так не хотели умирать!.. Нас выбросило на берег и раскидало в разные стороны. Я долго искал вас и нашел. А потом… так долго пытался привести в чувство! — и, отвернулся, зачем-то сильно потерев глаза. Затем он озабоченно сказал: — Нам нужно отойти подальше от берега — скоро снова будет прилив. Мы с большим трудом встали. Молодой человек тоже полностью не пришел в сознание и, хотя он старался скрыть это, чуть не падал на землю, словом, обоим было невмоготу. Но все же он отвел меня далеко в сторону. — Провести ночь придется здесь — вы еще не можете идти в дальний путь. Тут, под деревом, есть листья — ложитесь на них и попытайтесь отдохнуть. Я отлучусь ненадолго. Он пришел через некоторое время, что-то неся с собою. — Вам нужно подкрепиться — вот ракушки и морская капуста. Их немного, но это все же можно есть. — А вы разве не поедите? Миллеран только отмахнулся.     Открыв глаза после забытья, полного ужасных видений, я увидела, что он сидит в той же позе, что и раньше, видимо, всю ночь не смыкая глаз и оберегая меня. — Где мы теперь? Что будем делать? — Судя по звездам, мы на одном из маленьких островов, итальянских или греческих. Видите, впереди полоска гор. Возле них обычно бывают деревушки. А невдалеке я вижу тропинку — вероятно, протоптанную людьми. Пойдемте по ней — горы не так далеко. Здесь опасно. Мы побрели по дорожке. Она расширялась впереди, но местность была холмистой, приходилось с большим трудом подниматься и опускаться. Мы были не так далеко от цели — горы были хорошо видны, кое-где росли оливы, — как вдруг моя нога неловко подвернулась, и я чуть не упала не землю. — Это вывих. Но я смогу вправить его, надо немного потерпеть. Ложитесь. Резкая боль пронзила меня, я вскрикнула и чуть не заплакала. — Пока еще вам трудно будет ходить. Но нужно продолжить путь. Я возьму вас на руки. — Вы?! Меня?! — Не беспокойтесь, у меня достаточно сил. И этот «ребенок», недавно столько перенесший, легко и быстро поднял меня на руки и сильно прижал к себе. — Держитесь крепче, устройтесь удобнее. Он пошел далее. Мне было приятно чувствовать тепло и вдыхать опьяняющий аромат — запах морской воды, мужского тела и еще не смывшейся струйки цитрусового одеколона. Я даже немного задремала. *** Наконец, я оказалась на земле. — Мы дошли. Вот и домики, и стадо коз. Теперь нужно договориться с жителями — судя по говору, они греки. Я знаю греческий и пообщаюсь с ними. После обмена приветствиями жители с подозрением и испугом смотрели на нас непонимающими взглядами. Затем разговор продолжился. — Я объяснил им, что мы с разбитого корабля, и попросил помощи. А еще я сказал им, что вы женщина и вы тоже выжили. Как видите, они очень изумлены. Все и правда столпились возле нас, удивленно восклицая, внимательно всматриваясь и даже дотрагиваясь до меня. Наконец они уверились в сказанном и вопросительно поглядели, по всей видимости, на старшину. — Они согласились оказать нам гостеприимство и дать пищу и ночлег. Этого пока достаточно; потом я попрошу еще кое о чем. Нас привели в одну из хижин, старуха хозяйка согласилась переночевать у соседей. В доме ничего не было, кроме лежанки, скамьи и циновки на полу, видимо, служившей столом; но мы были рады и тому, что рядом с людьми, под крышей дома. К нам зашла женщина, неся пищу: несколько лепешек, головку козьего сыра, сосуд с молоком и, видимо, как деликатес, — пучок пряных трав, оливки и несколько гроздьев винограда. Меня охватило чувство голода, я набросилась на еду, поглощая все, что попадалось на глаза. Только потом я заметила, что ем одна. — А что же вы не едите? — Мне приятно видеть, как утоляете голод вы! — было ответом. Мне стало немного стыдно. Я отошла, тогда тоже принялся за еду, и тут уже было видно, что молодой человек проголодался не меньше меня и даже больше. — Теперь спите, а у меня есть кое-какие дела в деревне. Я приду попозже. Доброй ночи! Устроившись на лежанке, я с наслаждением потянулась и быстро заснула. Открыв глаза, я оглядела хижину. В углу лежал наполненный мешок, на циновке — завтрак. Мой спутник лежал на скамье, было, видимо, улегся он недавно и проспал немного. Когда я встала, он проснулся тоже, довольно сказав: — Мне удалось упросить людей снабдить нас припасами и деревенской одеждой. Я узнал, что вверху в горах есть река и водопад, и сходил туда на разведку. Внизу находятся несколько рыбацких селений, в том числе и из нашей страны, возможно, там нас согласятся отвезти на остров, где есть порт. — Так вы что же, совсем почти не спали? Действительно, вид у него был еще более утомленным, под глазами появились тени, щеки впали, ведь он несколько дней даже не перевел духа! — Я мужчина. Больше не было сказано ничего. Поев, мы ушли, поблагодарив жителей за благодеяния. Путь лежал по тропинке вверх, и наконец, показалась горная речушка. — Теперь мы утолим жажду, помоемся и отмоем одежду, то есть немного придем в порядок. Я усмехнулась про себя. О каком порядке можно говорить, если мы оба — воплощенный беспорядок? Однако реку было видеть приятно. Я долго и с наслаждением пила чистую холодную воду, затем зашла в реку, попыталась отчистить волосы и тело, поплавав и поныряв. С одеждой было труднее: пришлось потрудиться, чтобы привести ее в приличный вид — сомневаюсь, что я проделала это слишком удачно.

Его фамилия (от точки до многоточия) В этой тетради подробно описана моя жизнь, со всеми событиями, встречами, делами и чувствами. Лишь одну историю я хранила, как драгоценный камень в ларце, и знали о ней избранные, уже отошедшие в мир иной. Теперь, когда голова моя седа, а лицо в морщинах, я с радостью поведаю ее тем, кого заинтересуют мои воспоминания. Мое имя Энни Лонг. Моя матушка рано умерла, и все детство и юность я провела с отцом. Он позаботился о моем образовании и многому научил меня сам. Это был человек разносторонний, любознательный, стремящийся к необычайному, и его страсть передалась и мне. Мы вместе путешествовали верхом, пешком или по морю, узнавая все больше чудесного и познавая множество нового. В нашем доме бывали люди самых разных сословий и профессий, мы не отказывали в гостеприимстве никому. Темы для разговора были интересными и занятными, и наше общество считалось одним из самых приятных. Между прочим, у нас принято было женщин называть по имени, а мужчин — по фамилии, без прибавок, или как кому нравилось. Одним из любимых гостей был сам адмирал королевского флота, конечно, он приходил и для собственной выгоды тоже, но рассказывал такое, что все слушали раскрыв рот. С ним часто приходил, «для вывода в свет», по его выражению, один из младших по званию офицеров, молодых людей, радующихся дамскому обществу и искренне любящих развлечения. Моим любимцем был лейтенант Сен-Поль, доброжелательный и не по годам мудрый, с ним можно было беседовать о чем угодно — и весело и непринужденно, и о самых серьезных вещах.     Мне было 22 года, никто не торопил меня идти замуж, но на примете был молодой человек из нашего круга, очень любящий меня и не скрывающий этого. Я была к нему отнюдь не равнодушна, и мы решили в следующем году обвенчаться, а уже скоро должна была быть помолвка, но никто из нас слишком не спешил. Однако всем было известно о наших планах, и нас видели будущими супругами. *** Как-то раз я была приглашена к нему в дом, у него также собралось веселое общество. Почти все были друг с другом знакомы, никто не стеснялся в словах и манерах. Весело поздоровавшись, мы сели за стол. Но наш хозяин, ненадолго задержавшись, легонько втолкнул в гостиную совершенно не знакомого никому человека. — Прошу любить и жаловать — мой собрат по учебе, лейтенант морского флота Франсуа Миллеран! Я стал, как видите, сухопутной крысой, а он — морским волком, но мы давнишние приятели. Ну, заходи же, мы ждем! Эта фамилия была у семьи потомственных флотских офицеров, а значит, известна многим. Но ее представителей мало кто знал в лицо, тем более — младших ее членов, поэтому все с интересом разглядывали незнакомца. По словам хозяина, они учились вместе, стало быть, ему около 30 лет, но выглядел он гораздо моложе, походя на подростка почти девичьим лицом и локонами до плеч, а необычный разрез глаз и чуть выдающиеся скулы делали его облик пикантным и обаятельным. Словом, дамы остались довольны, мужчины — не слишком. Ответив на приветствия, он присел на свое место и сначала показался мне растерянным и непонимающим, как сюда попал. Через некоторое время, когда все разошлись по комнате, новый гость встал у окна, не обращая ни на кого внимания. У меня было веселое настроение, я захотела испытать свои женские таланты, расшевелив «робкого юнца», как мысленно назвала его. Встав рядом, я обратилась: — Добрый вечер! Разрешите познакомиться с вами? Как ваше имя? — Миллеран, если не помните. Моя фамилия Миллеран. — Мое имя Энни Лонг, или попросту Энни. Зовите меня Энни! — Хорошо, Энни. Он посмотрел на меня внимательно и снова замкнулся, глядя куда-то сквозь. Я была озадачена таким обращением, ведь обычно мне в говорили приятные слова, улыбались, целовали руки! Что же сказать на этот раз? Сдаваться я не желала.             — Почему вы не с гостями, а скучаете в одиночестве? — Я не скучаю, отчего вы так решили? И произнес тихо: — Я смотрю на звезды. Если желаете, я покажу вам их на небе. Мы вышли на балкон. Он показывал созвездия и звезды, со знанием дела называя их по именам. Я, конечно, почти ничего не могла разобрать, но все же радовалась, что сумела разговорить гостя. — Как вы их различаете? — В нашей службе необходимо знать координаты и ориентиры, иначе затеряешься в море. — Расскажите мне о море! — Море нельзя описать словами, его можно познать, только сроднившись с ним, отдав ему свою душу. Это наша мать, первородная стихия, в которой зародилась жизнь и куда мы все возвращаемся когда-то… Он говорил словно сам с собой, не обращаясь ко мне. Теперь он не был похож на сбежавшего с занятий подростка, слова его были отнюдь не юношескими. «Да, это человек себе на уме», решила я, но сделала еще попытку. — Неужели вас уже совсем не интересуют компания друзей, красивые дамы, веселые развлечения? Ведь их так легко найти такому, как вы, молодому и привлекательному, образованному человеку? — Раньше все это интересовало меня. Но не теперь. Сейчас мне осталось только море... — Пойдемте же к гостям, вас, наверное, заждались! — Что ж, раз вы этого хотите — идем. И покорно пошел за мною. Несмотря на его неординарность и миловидность, мне он сразу не пришелся по нраву. Меня оттолкнули эти его отсутствующий взгляд и голос без эмоций, сам он казался то равнодушным, то высокомерным. Я любила только людей открытых, искренних, не прячущихся куда-то внутрь. Однако все же полностью скрыть чувства не получилось и ему. Несколько мужчин, по неписаному обычаю помучить новичка, сразу пустили в ход тяжелую артиллерию: — Оказывается, в вашем семействе такие красивые барышни! Позвольте поцеловать ручку? — Как это вы решились выйти замуж за одного из этих мрачных нелюдимов? С первого же вопроса молодой человек вспыхнул до корней волос, но не сказал ничего. На лице были написаны стыд и обида, даже не за себя, а за свой древний клан, но он просто не знал, как тут поступать, и был совершенно в этом не искушён. Ответь он в том же духе или просто посмотри с яростью и гневом, может, от него бы и отстали, но он просто не умел этого. «Он еще мальчик», снова подумала я. Наконец, его терпение лопнуло, лицо помрачнело, он готов был уже приступить к массированной атаке, но к счастью, сюда заглянул адмирал, бывающий и здесь тоже. Поприветствовав всех, он остановил свой взор на нашем госте и удивленно вскрикнул: — И ты тут, Франсуа! И ты, Брут! Как же это вам удалось вытащить его в свет? — С большим трудом, адмирал. — Не сомневаюсь. Впрочем, рад тебя видеть, ты хотя бы поглядишь, как люди веселятся, может, это пойдет тебе впрок. Тот тут же пересел поближе к адмиралу, словно ища в нем защиты. Разговор продолжился. Дамы порой задавали вопросы молодому человеку, пытаясь заигрывать, он отвечал на них метко и порою неожиданно, впрочем, всегда вежливо. Видимо, ему уже были привычны женские штучки, их попытки разбивались о лед. — Глядя на ваше лицо, можно подумать, что вы хладнокровный убийца, готовый уничтожить жертву без сожаления. — Вы правы, так оно и есть. Все затихли, пораженные. Затем сделала попытку другая дама, видимо, тоже с целью соблазнить юношу: — Если бы у меня был свой корабль, согласились бы стать его капитаном? — Вряд ли. Женщина на корабле — плохая примета. И снова все изумились такому его ответу. Но тут уже взорвался адмирал: — Оставьте эти выходки, Миллеран! Немедленно убирайтесь и подумайте на досуге о своем невыносимом поведении! Вы всем здесь надоели вашими глупыми шуточками! Тот не моргнул глазом и довольно усмехнулся. С готовностью отдав честь, он откланялся. Адмирала просили его простить и оставить, особенно «пострадавшая» дама, но он был непреклонен. — Ему словно нравится получать взыскания, он будто ищет случая нарваться на них. Впрочем, мальчик не таков, каким хочет казаться, сердце у него золотое, а на службе он первый среди равных. А в глупые предрассудки он и сам не верит — слишком уж умен для этого. После ухода гостей я спросила: — Зачем ты привел его к себе? Ведь ему, кажется, не по вкусу быть в обществе, да и строит он из себя невесть кого? — Я знаю его очень давно, дорогая, и пытаюсь помочь ему хоть как-то. Ведь он, пока не на службе, живет затворником, хотя мог стать бы сердцеедом и весельчаком. Он словно не решается жить и радоваться жизни, а жаль. Однако на море это бог!

Протыкая чужое сердце гвоздями, Мы порой не замечаем что будет с нами. Ведь кто-то нас любит и уважает, А мы все угробим это гвоздями! Так давайте ценить все то между нами, Давайте любить отпуская глазами, Давайте прощать не смотря на преграды, И сердцем держать-все то с нами рядом...

Кап-кап Капает кровь. Больно, Но в сердце любовь... И если потом будет боль, Зачем же тогда любовь?

Любите тех, кто просто рядом, Кто не посмеет изменить, Кто согревает теплым взглядом, Кто просто помогает жить. Важнее в жизни ведь не вид, Обманчив часто он бывает, Не то красиво, что блестит — Красиво то, что согревает!

Лизка, дурное ты солнце моё, Дружба с тобой это клад! Конечно же пиздишь ты всех, материшь… Но ты ж не специально, Только кто выпросит «дашь» И пусть, даже не виделись мы, «Как время придет, так увидимся» Могем говорить с тобой обо всем, И ржать на все темы могем. Бывает споем мы Алегрову в раз, Истерический смех нагнетает на нас. Нам весело вместе, и это факт) Ты даже отрицать здесь не будешь. Ох, а какая у нас тут любовь… Всем бы только завидовать. С тобою прошли мы Сентябрь-май, И дальше пройдем несомненно! Люблю тебя, Лизка, а это тот факт — Что тебе от меня не отвертеться))

Можешь делать и говорить что хочешь, Разбивая меня на части. Но я не бессмертная Я тоже хочу счастья.

Прости меня, так вышло, и прощай. И извини, что всё так получилось. Зла не держи и зря не проклинай, Случилось то, что и случилось. Мы расстаёмся, кто же виноват? Ответа нет, и быть уже не может. Тут всё сложнее, может, в сотню крат, Пусть совесть нас с тобой не гложет. Кто виноват, коли любовь прошла? Кто виноват, что потускнели взгляды? Лишь осень знает, листьями шурша, Да снег, следами чуть примятый.

Из глубин к звезде — За что это мне? Сколько можно терпеть? Что я им сделал?! — спрашивал себя молодой флотский офицер Дени Миллеран, вернувшись домой. Бросив верхнюю одежду в передней, он вновь и вновь вспоминал те насмешки и унижения, которые сыпались на него сегодня, и в который раз, за то, что он не походил…на себя! Неужели он виновен в том, что в свои 30 лет он напоминал лицом и фигурой восемнадцатилетнюю девушку? Его лицо черта в черту напоминало портрет его обожаемой матери, и только поэтому он не изуродовал себя. Именно за девическую миловидность никто не мог признать молодого человека членом семейства Миллеран — известного рода потомственных «морских волков». Он весь наполнен духом этого рода, море было его родной стихией, — но никому до этого нет дела! Всем видна только наружность — и Дени приходилось терпеть вечные «девчонка» и «сопляк», а он не может дать отпор, не умеет этого! Только деланное безразличие ко всем было спасением, и довольно плохим. Чтобы не подвергаться нападкам, Дени умалчивал о своей принадлежности к своему гордому клану — и каково было ему терпеть это! Дени бросился на пол и вцепился зубами в рукав, чтобы не застонать. Наутро к нему зашли несколько его товарищей по службе. Они тут же догадались обо всем и сочувственно переглянулись. Несколько лет трудясь с ним рядом, они давно оценили Дени по заслугам, видели его превосходство перед ними и искренне желали ему добра. Однако они только разводили руки, дивясь его детской неопытности. — Доброе утро, Дени! Почему ты повесил нос? — Брось огорчаться из-за тех, кто недостоин развязать тебе шнурки! Это просто глупцы! Мы-то знаем тебя прекрасно! Ты лучше их всех! — Мне уже невмоготу, — с трудом проговорил молодой офицер. — Послушай, Дени! Командир корабля, на котором мы продолжим служить, капитан Дассен, позвал нас к себе поговорить о делах и заодно приятно провести время. Ты тоже должен пойти с нами! Собирайся! — Да, подождите немного, — Дени слышал о Дассене много хорошего и давно хотел встретиться с ним перед отплытием, поэтому отправился к нему охотно. Молодые люди были радушно встречены хозяином, который одобрил их знания и выучку и усадил с собой за стол. Началась оживленная беседа, в которой серьезные и деловые вопросы сменялись шутками и весельем. Дени воспрянул духом и почти забыл про свои невзгоды; Дассен интересовался им больше, чем кем-либо, и с удовольствием убеждался, что этот паренек действительно достоин носить свою фамилию. Вдруг произошло непредвиденное. В гостиную вошла совсем юная девушка в белом платье, с золотисто-белыми волосами и глазами цвета морской волны, и немного дрожащим от волнения голосом произнесла: — Отец, ты обещал познакомить меня с твоими гостями! — Да, ты права, Клеманс, дочка. Это прекрасные молодые люди, я с удовольствием представлю их тебе. А если ты пожелаешь, — хозяин дома лукаво подмигнул, — то можешь выбрать одного из них своим кавалером, и вы славно побеседуете вдвоем. Выбор за тобой! Девушка внимательно окинула взглядом всех присутствующих и указала на Дени. — Ты любимчик фортуны! Клеманс так хотела сама пообщаться с молодыми людьми, поэтому не разочаруй ее. Удачи, мальчик! Делать было нечего. Миллеран досадливо встал с места и поцеловал девушке руку, с неохотой идя за ней. Опять его обвели вокруг пальца! Клеманс не расслышала фамилий никого из представленных ей гостей — она во все глаза смотрела на молодого офицера. Она еще не разглядела его, но что-то было в нем странное и таинственное, пугающее и притягивающее. Остальные были, несомненно, чудесными парнями, и она с удовольствием познакомилась бы с каждым, но все они были просты и понятны, как открытая книга. Этот же новый гость скрывал в себе загадку, которую почему-то хотелось разрешить. — Я счастлива познакомиться с вами! Позвольте отвести вас в мою любимую оранжерею? — Я взаимно рад нашему знакомству, Клеманс. Когда они шли, держась за руки, девушка не переставала смотреть на Дени, все больше поражаясь его видом, который так отличал его от остальных. Тонкие, изящные черты лица, гладкая кожа без признаков щетины, каштановые локоны до плеч и чуть раскосые глаза с немного выдающими скулами — все в нем очаровывало. Однако безукоризненная выправка и осанка, сила, с которой он сжимал ее руку, и строгий, даже суровый взгляд не оставляли сомнения, что это мужественный воин, прошедший многие испытания. Они вошли в оранжерею, где росло и цвело множество редких растений, ухоженных заботливой рукою. — Прошу вас, присядем здесь. Все это я вырастила сама! Не правда ли, тут хорошо? — Да, здесь прекрасно! Но я отвык от аромата цветов и не могу оценить его по заслугам. Всю жизнь я ощущал только запах морской воды, и он мне дороже всех благовоний. Молодой человек замолчал. Клеманс не знала, что еще сказать, но ей не хотелось говорить, достаточно было молча видеть его. Девушка смущалась его чуть пренебрежительным обращением и отстраненностью и в то же время чувствовала себя с ним наравне, как со сверстником. Но ей все же хотелось убедиться в его возрасте. — Скажите, пожалуйста, сколько вам лет? — Мне уже тридцать, как видите, я совсем старик. Простите за бестактность, а сколько же исполнилось вам? — Двадцать лет… — Еще раз прошу прощения. Я должен загладить свою вину, поэтому скажу вам маленький панегирик. Итак, слушайте! Даже в вашем юном возрасте вы похожи на девочку, маленькую принцессу, своим милым, прекрасным, невинным лицом, нежным румянцем на щеках и детски наивным взором. Ваши пышные волосы волнами спадают на плечи, под длинными ресницами видны чудесные глаза, стан тонок, гибок и изящен, как у котенка. Доставил ли я вам удовольствие, Клеманс? Девушка с изумлением распахнула глаза — ведь эти же слова говорила она себе, глядя на этого юношу! Как он их угадал? — Да, я прав. И правы вы. Я говорил не для красного словца — вы выглядите именно так, и это так вас красит! Но…то же самое так не подходит для лейтенанта морского флота тридцати лет от роду!.. Клеманс почувствовала в словах страдание, ей от всей души хотелось утешить гостя. — Нет, ничто не может скрыть от меня вашу настоящую сущность! — Увы, это не так. Вы слишком юны, чтобы разглядеть чью-либо суть. Возможно, позже вы научитесь этому, но пока еще вы смотрите на все поверхностно, бросая взгляды мимоходом. Вы слышали и видели многое и хотите узнать еще больше, но понимаете по-настоящему очень мало. Дойти до глубин самой вам сейчас не получается, нужна твердая рука проводника. Я говорю не в упрек, от вас никто не требует этого. Скажи ей это другой, Клеманс парировала бы в том же духе, и разговор бы мирно продолжался. Но тут ее охватили ярость и гнев. Как этот юнец смеет так говорить с ней! Это он сам такой, как ей наврал, — девушка набросилась на него фурией, чтобы вцепиться в волосы, надавать пощечин, уже дотронулась до его лица, чтобы нанести удар — и вдруг у нее вылетело из головы, что же она хотела. Побить его — или обнять?.. Ничего не понимая, она стояла рядом, держалась за его щеку и была не в силах отойти. Что это за наваждение? С трудом подняв глаза, она увидела, что молодой человек стоит на том же месте и сочувственно улыбается. Бережно отняв ее руку, он произнес потеплевшим голосом: — Плохой получился из меня собеседник, да? Я и не пытался это скрыть. Но чего другого вы ожидали от Миллерана? — Как вы сказали? От кого? — Я из рода Миллеранов, очаровательная Клеманс. Да-да, тех самых, мрачных и грубых. Не будьте же слишком строги ко мне! — ответил Дени. Возвращаясь, Клеманс еще была в прострации. Как он посмел так оскорбить ее? Как она могла так глупо наброситься на него? Ее охватывали стыд и обида, но… так хотелось повторить это вновь! Ее пронзило чувство, что когда-то, может быть, в прошлой жизни, она уже стояла рядом с ним и так же держалась за него рукой. И так не хотелось ее отнимать… Немного придя в себя, Клеманс вспомнила, как он назвался. Кажется, Миллеран? Она ничуть не усомнилась в его словах. Да, эта фамилия была ей знакома, отец довольно часто упоминал ее. Только таким и может быть юноша из этого рода, дерзким и непредсказуемым — и чувствительным, ранимым. Еще ни с кем ей не приходилось испытывать подобное. Тайна сложна — но тем больше хотелось ее разгадать. Но увидятся ли они еще раз?.. 2 Спустя немного времени Клеманс и отец отправились по его важным делам. Девушка настояла на том, чтобы ее взяли с собою, так как скучать дома она не собиралась. Перед входом на трап отец остановил одного из офицеров и сказал: — Поручаю мою сумасбродку вашим заботам, Миллеран! Вы же знаете, мне будет некогда усмотреть за нею, к тому же мое здоровье пошатнулось, поэтому объясните и растолкуйте ей все, что нужно. Я надеюсь на вас, как на себя, и знаю, что вы не подведете меня! — Не беспокойтесь, капитан. Я сделаю все, чтобы уберечь вашу дочь, я обещаю вам это. Предложив ей руку, офицер поднялся на корабль. Клеманс тут же его узнала, и сердце взволнованно забилось: значит, возможно раскрыть секрет! Дени долго водил Клеманс по кораблю, подробно рассказывая ей, как не заблудиться и не упасть за борт. Проводив ее в каюту, он, лукаво усмехнувшись, произнес: — Вечером приходите на палубу, там соберутся мои товарищи по службе. Думаю, они не дадут вам соскучиться и будут гораздо более галантными кавалерами! Перед глазами Клеманс снова предстала прошлая сцена, ее она так часто видела во сне. Вздохнув, она поблагодарила за заботы и отправилась к себе. Клеманс познакомилась с остальными офицерами, которые наперебой старались угодить ей и развлечь. Надо сказать, им это успешно удавалось. Девушка, раскрыв рот, слушала рассказы о приключениях, опасных переделках и неведомых странах, училась новым играм, со смехом выслушивала шутливые перепалки, — словом, веселилась напропалую. Вокруг нее были такие чудные, замечательные парни, каждый был особенным и неповторимым, обстановка была непривычной, а значит, превосходной. Все это — по ней, именно о такой жизни она мечтала! Но порою, во время веселой и оживленной беседы, она оглядывалась вокруг в тайной надежде увидеть — кого? Конечно, того самого! Но он все не появлялся, и Клеманс становилось пусто и одиноко. В конце концов, она решила сама «прийти к горе»… Дени, как всегда, трудился по целым дням, исполняя не только свои обязанности, но и кое-какие дела старших по званию, ведь они довольно часто обращались к нему за советом. Усталости он не чувствовал, ведь здесь он был дома и не желал другого. Дени не забыл своего слова и каждый день наблюдал за дочерью капитана, следя, чтобы она была в безопасности. Но однажды он поймал себя на мысли, что видеть ее стало его потребностью. Он оправдывал себя данным обещанием, но что могло ей что-то угрожать среди его сослуживцев? Но он тайком смотрел на нее и тогда, улучив минутку. Стоя на посту, молодой человек порой ощущал, что в его душе, принадлежащей морской стихии, а значит, полной острых раковин, нежным светом сияет жемчужина, призывая его и маня вырвать из морских пучин. Но что он будет делать с этим сокровищем, он, Миллеран? Он может только возложить ее на алтарь, принести в жертву, — но кому? И как же достать ее — а сделать это нужно, Дени ясно чувствовал это, хотя и не мог себе признаться. Наблюдая за погодой, он предчувствовал сильный шторм, который скоро уже разразится. Он, как и остальные, не мог не видеть, что капитану с каждым днем становилось хуже. Сможет ли он одолеть бурю и избежать опасностей? Нужно непременно что-то предпринять!.. Вдруг он почувствовал пристальный взгляд на себя. Обернувшись, он увидел Клеманс. Она стояла неподалеку, затаив дыхание, страшась быть обнаруженной. Она вспыхнула от стыда, опустила глаза и готова была убежать, но Дени притянул ее за плечи. — Почему вы здесь, одна? Вы чего-то хотели? Клеманс молча покачала головой, дрожа от волнения и не осмеливаясь поднять глаза. Тут Дени осенило: — Не ищете ли вы моего общества? По выражению ее лица он понял, что прав. — Вы напрасно пришли сюда. Скоро будет шторм, и вам лучше уйти в свою каюту. Помните, я поручился капитану за вашу безопасность? Почему же вы сами рискуете? Отправляйтесь к себе, я не могу сейчас разговаривать, дела не ждут. «Подождут!», прочитал он во взгляде девушки. «Я так хотела увидеть вас, просто увидеть, позвольте мне хотя бы это!». Дени был смущен и растерян. Его ищут, хотят видеть, не зачем-то, не для чего-то, но очень сильно! Это было впервые в его жизни. Он должен немедленно повторить приказание, опасность была уже близка, но — странное дело! — не решался на это. Рядом с ним стояла та самая жемчужина, которую хотелось добыть любой ценой, всеми способами. Наконец Дени признался в этом себе, осознал это, и когда снова заговорил, его голос прерывался от волнения. — Уходите! Мне нельзя подвергать вас опасности, поймите! Я сейчас должен бороться за жизни всех! И, медленно подняв ее за подбородок и смотря в глаза, тихо, но твердо произнес: — Не волнуйтесь, не бойтесь! Разве не Миллеран — моя фамилия? Разве не море — моя стихия? Пока я здесь, все будет хорошо, Клеманс! Легонько подтолкнув ее, он отвернулся, пытаясь вернуть мысли на место и успокоиться. Покорно идя к себе, Клеманс все еще трепетала. В этот раз она ощутила ответное тепло от того, кто так волновал ее и притягивал. 3 Капитан Дассен хмуро и тревожно думал о предстоящем шторме. Он не надеялся на свои силы, однако не мог оставить пост. Его помощники, несмотря на опытность, могли успешно выполнять лишь свои обязанности. Но здесь была его дочь и те, кем он дорожил. Неужели придется отдаться на волю волн? Нет, непременно нужно исполнить свой долг, даже ценою жизни! К нему тихо подошел Дени и проговорил: — Капитан, позвольте обратиться? — Почему вы не на своем посту, Миллеран? — Прошу вас, разрешите мне встать за штурвал! Я уверен, что смогу вести корабль! — Не отнимайте у меня время, молодой человек, не суйтесь туда, где ничего не смыслите. Ваши глупости сейчас уместны меньше всего. — Я дал вам обещание и выполню его. Я не бросаю слов на ветер, вы знаете. В моих силах справиться со стихией. Посмотрев на Дени, Дассен был поражен. В нем не было и следа юношеской бравады и похвальбы. Это был уверенный в себе, сильный духом и, несомненно, опытный и сведущий человек, который, пожалуй, превосходил всех, кто был под его, Дассена, началом. Но чтобы доверить штурвал юноше и младшему по званию, — нет, это неслыханно. — Уходите, выполняйте, что должны, и не морочьте мне голову. — Я сделаю, что сказал. Поверьте мне. Я Миллеран. Дассен еще раз поглядел на него и неожиданно для себя сказал: — Хорошо. Вам я могу доверить управление кораблем. Вижу, вы и вправду способны сдержать слово. Я буду рядом, помогать будут и другие. Но помните — если кто-то пострадает из-за вашей оплошности — вина будет только на вас. — Да. Я сдержу свое слово. Дени стоял у штурвала, ведя корабль сквозь волны, глаза его горели, как факелы, рукой словно управляли силы свыше. Ни на секунду не сомневаясь в своей правоте, он выбирал самые безопасные пути, борясь с волнами и ураганом. Море не хотело ему подчиняться, схватка была неравной, но он все-таки продолжал ее и противостоял разыгравшейся стихии неимоверным напряжением сил, постепенно, раз за разом, одолевая все новые преграды. В душе пылало страстное, веселое и радостное чувство — да, он выдержит испытание! Он действительно вошел в свой род! Ничто и никто уже не заставит его скрывать это! Он совершил, что не мог ранее, — уже не он был подвластен морским волнам, но они покорялись ему! Теперь он был наравне со стихией, а значит, — отвоевал у нее драгоценный перл. Да, он принадлежал ему по праву! Дени словно видел внутренним взором, как держит жемчужину в руке. Но стоило ему прижать ее к груди, — она выпорхнула из ладони и взлетела вверх, обернувшись яркою звездою. Она указывала ему путь и звала за собою, его взор стремился ввысь, — и видел золотистые кудри и облик юной девушки! Да, это во имя ее он совершил подвиг, чтобы стать достойным увидеть это сияние! Он принес в жертву морским пучинам себя самого — чтобы они отпустили его к звездным вершинам!.. 4 Опасность миновала, штурвал передали другому. Дени стоял, держась руками за борт, и тяжело дышал, еще не придя в себя. Он изнемогал — но дух его окреп тем сильнее, чем он их потратил. Капитан глядел на него с благоговением, не решаясь ни на что. Слова одобрения были излишни, и вряд ли Миллеран услышал бы их. Да, в мальчике проявился первопредок его рода, пожалуй, больше, чем в ком-либо. Однако Дени уже не походил на родных, уже другую, новую стихию воспринял его дух, разгораясь еще больше. Все это одновременно понял Дассен, он еще не мог поверить в то, что видел. Но он снова взглянул на него… Молодой человек был почти без сознания, едва стоял на ногах, шатаясь, лицо стало восковым, и казалось, жизнь вот-вот покинет его. — Миллеран…Дени! Но силы уже оставили юношу. С тихим стоном упал он на подставленные ему руки. Клеманс сидела возле Дени на кровати. Он был в забытьи, но уже приходил в себя. Теперь он был совсем беззащитен, уже не было ничего таинственного в его облике. Это просто вконец измученный молодой человек — ни больше ни меньше. Но именно теперь душа Клеманс принадлежала только ему, никто не сумел бы вырвать из нее образ скромного, робкого юноши с пламенным духом. Загадки уже нет, она разрешилась сама. Когда-то они были вместе — и судьба вновь свела их, чтобы соединить в одно целое. Дени открыл глаза. — Вы со мною рядом! Я видел вас во сне, и не могу поверить, что не сплю! — Вам лучше? Вы так долго были без сознания… — Мне хорошо, как никогда, я стал наконец собою! Не знаю, поймете ли вы, но теперь я смог освободиться от гнета. Слишком долго я жил в морских глубинах, не видя звезд. Светила были для меня ориентирами и только.А сейчас мне тесно в морских волнах, я стремлюсь душою вверх! — Вам тесно в морских глубинах? И это говорите мне вы, Миллеран! — Это говорю вам я, человек. Не так уж важно, из какого я рода. Мы все рождены по воле небес и вернемся туда — и дорогу ввысь освещает всем звезда, каждому своя. Прошу, Клеманс, будьте моей путеводной звездой! — Звездой? Вашей? О чем это вы? Его глаза весело заискрились, он спросил шутливым тоном, но с неприкрытым волнением: — Согласны вы стать Клеманс Миллеран? — Дени!!! Они упали друг другу в объятия, наконец поверя в чудо. Сейчас их души и вправду слились, чтобы уже вовек не разлучаться. Аминь.

… Идет и думает сам с собой: «увлеку всех смыслами!»… А мысли кружатся, в голове будто лампа ночная над землею и пылью, дождя давно не было, сухо, но тепло когда днем босо по щекочущей тверди трещиноватой, иногда чуть впрыпрыжку, наскоком, горячо бывает, как натрет солнцем, будто чеснок горбушку… О чем думал? А… вот: Время такое нынче, думать надо как говорить, что делать с образом бумажным, влагаемым от музы в лист терпящий… птичкой его сложить, пусть летит над прудом как лебедь… Пусто ли в душе? Не так пустоту искать надо, не в душе: пустота в сознании причинности своей… а ты сделай сперва, надели слово мудростью, чтобы писалось-то само — как выстрел над болотами. (Зарисовка с Тургенева Иван Сергеевича в юности)

Это странное дикое чувство, пожирает меня изнутри. Чёрное кружево мыслей сшито ржавой иглой. Больно очень, сейчас на меня не смотри, Не вспоминая вкус моря, ты уходишь домой. Зачем это? Тебя не притянет даже самый мощный магнит. Слишком больно, можешь даже смотреть,всё равно. И кажется, что так сильно ни у кого не болит. Если актёры с тобою мы, глупое вышло кино. Таня Лень. 28.05.2015.

Душат тонны смога и пыли, Крики, взгляды, в которых укор. Все мечты, что когда-нибудь были Научили ценить простор. Люди горы ещё не продали. И, надеюсь , не смогут продать. Я ценю, что мне выбор дали И мне нравится выбирать. Жизнь в глуши , без тревог для души, Колебаний, штормов и цунами. Надоест, как о ней не пиши, Так и раньше случалось с нами. Литры чая из кружек любимых, Сотни книжек, прочтённых в пути... Нам наскучит играть в нелюдимых. Надоест, как уж тут не крути. В ноябре мне запомнился иней Ранним утром покрывший траву. И казалось трава стала синей. Волшебство или сон на яву. Не хотелось мне чувств смешанных. Суеты не хотелось тем паче. В перерыве меж скачек бешеных Разум видит картину иначе. Ближе всех мне была тишина. С ней довольно легко ужиться. Не стоит над душой она. И вокруг тебя не кружится. С нею можно сидеть у костра, Если ночью тёмной не спится. Не смыкая глаз до утра, Думать, что сейчас людям снится. Почему же люблю выбирать: Город или спокойствие леса? Может просто люблю поиграть В то, что я "озорной повеса"? Снова город заманит огнями. Хоть я знаю коварны желания. Утопая в нём целыми днями, Говорю тишине: "До свидания" Не могу я прожить в суете, Если долго меня преследует, Но и в загородной черте Навсегда оставаться не следует. Вот и бегаю тут и там, Мне же нравится выбирать. Место-фикция, вещи-хлам. Только мысли способны менять. 22.03.2018. Таня Лень

Вот и стала я для себя "чернокнижницей" и поэтом. Вот и всё, вот и всё, Господа. Моя песенка спета. 22.03.2018. Таня Лень

Когда на часах полночь. И стрелки нить времени Режут заточено точно, Чтоб новый моток натолочь И накрутить в недрах — пламени Будет отдан нить-волос: срочно. Последней секундой закончится День отданный полностью бытию. Секунда последняя прошлого Медленно, чуть таясь, источится. Движение что так знакомо: пию Глазами, не знающими былого. Только лишь миг этот: тайна из тайн, Право, суметь бы ее удержать, Эту стрелку манящую мертвенно... Просто предмет, механизм, он случаен! Там шестерни и пружины, и тикать Умеет — ты его жертва (но?)... На час, на минуту, на жизнь. На колени! Пред господином «Тик-Таком»! На губах дрогнет доблести песнь. Перекрести их молебным знаком. Иль махни им запросто так рукою. Ход надменный их чувствам поди знаком... И опять тянет жертву дня — стрелкою Четкой, что совмещает страшные лезвия. И скребет сталью их да скрежещет. И смыкаются. Нить снова рублена... Резана, гильотирована, казнена. Отчаяния Вздох рвет грудь твою, плещет Во взгляде раскаяния вина... Но — поздно. Вынесен приговор. Исполнен. Демон власти, что над тобой — доволен. И твой волос с младенчества рос. Седина.

Ходили сегодня на море. Отошли на дальний пляж, а там... Там валялась огромная дохлая рыба (или дельфин), гадость какая.

Тишина Пишу тебе моя любовь О том что нету для меня важнее Чем ты красавица , звезда Ты светишь для меня всегда Пусть ангелы мои хранят тебя огни любви горят всегда а я буду любить тебя чтоб не случилось у меня!

Как я радуюсь сегодня жизни, что мимо молох пролетел. И не щебечет надо мною тризна, а строки горечью пропел. День праздника войны солдат, ибо сын живой вернулся, и родник весны бьёт ключом стократ, на столе фарфор очнулся. Очнулся, что войны уж нет давно, трассы танки не болванят, счастье отцами, дедами дано, и вёсны в путь-таки манят. Лгут, и что Египет ныне ждёт, врут, что в Таиланд доеду, и только миг обгона и решает тут, не буду дома я к обеду. И миг пяти минут убил — не штык… Жёстко сталь сереет бойко, дедовской шинеленькой укрыт, шумят тайга и люди только. Как зависть квокчет, что я не солдат в том далёком сорок первом, и не слышен цепи танков гвалт, ничто теперь не бьёт по нервам. И рад бы быть я с дедом и отцом в обнимку в том далёком, дорога стали стала мне концом, смак не дал резиной шлёпать. Лентой жги, авто, в тайге дорогу! Мчись, фургон, с небом облака! Ушла весной майская тревога, и нет войне, наверняка! И был я сын, как отец у деда, И ждали, будто бы с фронта жена и дети, и мать, и веды, не сбылось моё Торонто… 27.04.2018 год, Крайний Север, Нагорная. Фото автора.