Блоги

Если я выколю себе глаза, то я всё равно буду видеть... Не так, как другие... Это скорее будет взгдял на чувственном уровне... Как шестое чувство... Сегодня ночью мне сказали это... Глупо...

Я пришла домой…руки до сих пор трясутся. Этот поход в театр запомниться мне навсегда, и не потому, что представление было отвратительным, и не потому, что это был один из походов в театр с одноклассниками…а потому, что целых 2,5 часа я сидела за спиной у человека, один взгляд которого может свести меня с ума. Немного стыдно за мою реакцию, когда тебя увидела. Испуг от неожиданности или страх перед собой, я до сих пор не поняла, что это было, омрачил сознание на доли секунда… Ладошками я прикрыла лицо…мне казалось я пронзительно закричу! Но как видишь, только из-за того, чтобы не подставить тебя или не поставить в неудобное положение, я подавила в себе чувства и натянула милую улыбку (к которой меня приучил мой «любимый»). Свет выключился, прозвучал знакомый голос билетерши…повисла тяжелая, вязкая темнота. На сцене начался спектакль. А я смотрела в серый потолок…легкий вечерний макияж, на моем лице, был слишком нестойким, и я боялась, что слезы, которые уже нависли у меня в глазах, вот-вот скатятся по нежной щечке, оставив за собой след от теней под глазами… Я закрыла глаза… и вот первая капля медленно спускается вниз, огибает мои щечки, спускается по шее… Я взяла себя в руки, стала шмыгать носом, что крайне озаботило моих подружек. Я сказала, что на сцене очень трогательная постановка, и аккуратно протерев глаза салфеткой, села на сиденье, выпрямив спину. В таком положении было очень удобно разглядеть твою девушку, Анюту. Девушка небольшого роста. На лице совершенно нет макияжа. Прически никакой, хотя видно, что стрижка определенно была. Грудь маленькая, примерно второй размер. Одета в спортивном стиле: цветастая пайта, а под ней белая мятая футболка. Ногти в форме трапеции, без лака, хотя руки аккуратные. На пальцах два кольца. Одно из них мне до боли знакомо, второе новое. Во внешности не хватает шика, слишком простая девушка. Иногда реагировала очень неадекватно на какие-то моменты спектакля возгласами и выкриками. И у тебя, и у неё появились по второму кольцу на руках. На одном и том же пальце. Интересно, это тоже символ вашей любви? Она постоянно пыталась взять тебя за руку, как-то приобнять, обратить твоё внимание на себя. Твоё поведение тоже было странным. Ты почему-то вел себя сковано. Где-то внутри таю надежду, что тебе просто было неудобно. Нет! Не передо мной, а от сложившейся ситуации. А Анюта, скорее всего, хотела доказать сама себе, что ты только её. Ну, это все психология, а может мои необоснованные догадки. Кто знает? Но вот о чем я могу рассказывать с уверенность, что происходило у меня внутри. Я прожигала тебя взглядом, всячески толкала твоё сиденье своими коленками, ставила локти на его спинку … А когда появлялся какой-то воздушный поток, и мне счастливилось вдохнуть запах твоего парфюма, я пыталась насладиться этими мгновениями. Иногда ты поворачивал голову, и я могла видеть очертания твоего лица… Антракт помню смутно, дышалось трудно, немного кружилась голова. Когда увидела, что ты стоишь, облокотившись на спинку сиденья, которое было перед тобой, и как — будто ждешь меня, я растерялась. Ноги стали ватные, и я присела на первое удобное место. Ты задал вопрос, буквально прокричав его через пол зала, какой — тоже не помню. Ты улыбался мне… Я могла подойти, но что-то помешало. Мне было немного стыдно... а почему не знаю. Я видела ваши с Анютой взгляды, которые вы кидали в мою сторону во время антракта, но почему-то именно к ним я была равнодушна. Прозвучало три звонка. Зрители сели на свои места. Вновь погас свет. Я, наконец, успокоилась. Началось второе действие. Я на какое-то время была увлечена спектаклем, но во время монолога одного из героев я сконцентрировалась на его словах максимально. Мужчина, лет 45, рассказывал о любви, в духе романтиков золотого века. В моей памяти остались обрывки его фраз: «… Любовь стоит любых жертв… если хочешь жить, а не прозябать в этом сером мире, то борись за любовь! Борись за любимого человека!». И как-то сами собой с моих губ четко и громко сорвались слова: «Борись за любимого человека!». Анюта обернулась и посмотрела на меня испуганными глазами. А я засмеялась ей в лицо… Очнулась я, когда весь зал начал аплодировать, и зрители восторженно кричали «Браво!». Отдав свой номерок из гардероба подружке, я выбежала на улицу без верхней одежды, судорожно ища взглядом зеленую машину, чтобы увидеть тебя в последний раз… Прошло 2 дня, сейчас я сижу в теплых шерстяных носках с градусником под мышкой, и пью лекарство. Одолела меня простуда…

Дарят звёзды мёртвый свет. Надо мною только небо — В небе тысячи планет Опадают вниз, тлея. Я забыл твоё тепло, Осудив себя навеки. Веки снегом замело И моей любви побеги. Верь, что в небе солнце! Знай, что я не рядом! Боль сжигает тело! Ты — зарази меня жизнью! Deform Нравиться песня до ужаса, ....................................

Казалось бы ничего не предвещающее утро превратилось в совершенно волшебный день...Сегодня не смотря ни на что, я все таки увиделась с Лешкой (а ведь для этого пришлось плюнуть на пару очень важных дел! Надеюсь, он не узнает об этом...) А вечером я заглянула на свой счет и...вместо восьми рублей, которые мозолили глаза мне уже месяц, была целая тысяча — наконей-то мне деньги перевели!!! А только что ехала с сестренкой в трамвайчике и нам сказали что мы с ней очень красивые Вот представляете: захожу в трамвай, как обычно показываю проездной и Танечка тоже, а на нас мальчик смотрит, то на меня, то на нее и улыбается. Думаю, чего улыбается — знакомы что ли, а я дурочка вспомнить не могу. А он оказывается любовался )) Спрашивает: "У вас многодетная семья?" Я говорю, что да и тож улыбаюсь "Как приятно, — говорит. — что в Росии еще остались многодетные семьи, особенно с тами красивыми девчонками" Ах...как все таки приятно...Впервые почувствовала себя счастливой от того, что у меня есть младшие брат и две сестры ) И все таки мальчика жалко — он наверно познакомиться хотел, а я его так жестко обломала — вышла из трамвая...Бедненький =(

Отец извлек на свет Божий свой пропахший лесным дымом красный кафтан. Вскоре появился и блестящий бердыш, которому батя дал имя «Ярик». Мое воображение всегда дорисовывало капельки вражьей крови, медленно стекающие с острия Ярика к холодной земле, хотя я сам следов крови на бердыше никогда не видел. — Батя, ты опять на войну идешь?! — воскликнул я. — Да, — коротко ответил он и мотнул головой. — Папа, — серьезно заметил я, — Ты уже давно обещал учить меня воинской премудрости. Поэтому я прошусь пойти с тобой. — Подумаю! — отрезал отец и принялся запихивать свежий каравай в большой холщовый мешок. На следующий день я решил продолжить уговоры. Когда отец вошел в дом, я уже открыл рот, чтобы спросить его о предстоящем походе, но мои уста так и остались безмолвными. Неожиданно передо мной появились две вещицы, которые, как будто, выплыли из моих мечтательных снов. Родитель протянул в мои еще маленькие ручонки небольшой кафтан и крохотный, в сравнении с отцовским, будто игрушечный, бердыш. — Вот, держи, мастера специально для тебя сделали. Так что, беру тебя с собой, благо дело предстоит не шибко сложное. Главное — слушайся не только моих слов, а даже мыслей. Сотника же нашего, Степана Афанасьевича, слушайся еще шибче, чем меня! Пищаль тебе по силам мастера сделать не сумели, так что — извини. Но ничего, пока учись воевать без пищали. — Буду, буду слушаться! — прошептал я. — Так тому и быть, — твердо выговорил отец, — А теперь тебе первый урок — иди и попрощайся с мамкой и со своей Настенькой. И сделай это быстро, без слез и рева, отвечай молчанием на их сопли. Ты — воин, и всю жизнь тебе только и предстоит, что прощаться и встречаться. Это пахарь уходит из дома только раз в год, да и то — на ярмарку. У нас жизнь другая. Я отправился сперва к матери, а потом к подруге Насте. Обоих я чмокнул в щеку и сказал короткое «Прости!». Когда же те, сообразив, куда я направляюсь, начали морщить лбы и поднимать крылышки носиков, я молча отвернулся, и пошел обратно к отцу. Настенька меня догнала и успела сунуть в руку какой-то гладкий предмет, привязанный к тесемочке. Я накинул тесемку на шею. — Уже распрощался? — с удовольствием спросил родитель, — Вот, молодец! Я кивнул головой, и мы направились к стрелецкой избе, площадь вокруг которой как будто горела от множества красных кафтанов. Повсюду прыгали солнечные зайчики, отраженные от холодного железа сабель и бердышей, отчего оружие казалось очень добрым и совсем не страшным. Рядом ржали кони, запряженные в тяжеленные возы. Возницы уже натягивали вожжи, готовясь отправиться вслед за войском, и гнать своих лошаденок и сквозь непролазные леса, и через топкие болота. — В обозе тоже наша сила, без него — никуда, — шепнул мне на ухо отец, показывая в сторону возов. Вскоре появился высокий человек с белой бородой, наряженный в расшитый золотом кафтан. Из-за его шелкового кушака торчала иноземная кривая сабля. Властным взглядом окинул этот человек собравшихся стрельцов и сделал едва заметный взмах головой. Войско тронулось в путь. — Это Степан Афанасьевич, наш сотник, — сказал отец, — Умнейший человек. Говорят, будто он чует цареву волю. Нет, это не так! Он сам — это и есть государева воля, и через него, как лучи от солнца, она летит и к нам, простым воинам! Так мы и сделали первые шаги этого похода. Вскоре запели лихую песню, которая вымела печаль расставания, как метла — поганый сор. Без всякой грусти я смотрел на скрывающийся за поворотом родной дом, в котором закрылось детство, которое закончилось так внезапно и по моей же воле. Дорога сливалась с песней, а песня — с дорогой, и я сам не заметил, как солнышко поцеловало деревянно-острый частокол горизонта. Мы расположились на привал. Затрещали сухими ветками костры, жаркие языки которых, как будто, рвались в объятия к звездам. Но не принимали их светила, и пламенные струи беспомощно растворялись в холодеющем вечернем воздухе. — Каждый из нас — это капелька царевой воли, — Рокотал бас Степана Афанасьевича, — А воля православного царя — это воля Божья. Значит, все вместе мы — поток воли Господней, который сметет со своего пути всех нечестивцев, и принесет на очищенные берега живую воду правды. Сотник хлебнул кваса, посмотрел на звезды, будто собирался увидеть в них волю нашего государя. — Если царь собрался переписать свой народ и дать людям номера, значит, так надо для Божьего порядка, и противиться тому — посягать на самого Господа, — продолжал рокотать он, — Но нашлись люди, которые, видать, по бесовскому внушению решили, будто наш батюшка царь против Бога помыслил. И теперь они в своих похабных мыслишках усердствуют, даже сотню наших людей соблазнить сумели. Хотя, какие они теперь наши… А наше дело — неразумных тех на путь истинный наставить, а если они упорствовать в своей гордыне будут, то и наказать их. — О чем он говорит? — тихонько спросил я у отца. — Да перед нами сотня стрельцов вразумлять тех людей пошла, — с явной досадой выдавил из себя папаша, — Только и бунтарей они не вразумили, и сами не вернулись. — Что, их всех убили? — с задором спросил я, немного обрадовавшись такому злодеянию супостата. Ведь чем злее вражина, тем радостнее идти на него войной. — Да нет, — вздохнул батя, — Стрельцы сами к ним ушли и крепость на берегу реки срубили. Большую, с тремя стенами. — Как же так?! Разве так бывает?! — удивился я. — Такое, сынок, случилось впервые. Сотник у них, Михайло Никифорович, занемог. Он и сейчас еще в горячке мается. И царь поставил им в сотники человека по имени Иван, которого мы прежде не видели. Кафтан он носил черный, и лик свой все время закрывал, будто нечистое что-то в нем. Наверное, из-за того Ивана и беда вся случилась. — Но разве сам царь православный мог ошибиться? Разве его может бес попутать?! — воскликнул я, но в ответ услыхал лишь молчание да блуждание ветра в верхушках деревьев. — Что там тебе Настя в дорожку подарила? — поинтересовался батя, чтобы сбросить с нашего разговора тяжесть паузы. — Вот, — я протянул ему камушек. Он посмотрел сквозь этот похожий на большую слезу камень на огонь костра, и в его нутре стал виден маленький жучок. — Это, сынок, янтарь, — с удовольствием сказал родитель, — Отец Настены его в закатных землях взял. Жаль, что погиб, лихой воин был, мог один против двух десятков супостатов биться. Да не минула его смерть, подкараулила из засадной ямы. Враги ему полголовы срубили, но перед смертью он еще успел пожелать, чтобы Настена за тебя вышла. Вот как вернемся, свадебку и сыграем. — А как жучок туда попал? — Янтарь — это та же смола, что по сосенке ползет, только солнце и ветер обратили ее в камень. Вот жук и забрался в смолку, когда та еще тягучей да пахучей была. Видать, он сильно смелый был, наверное, царь всех жуков. А теперь все его сородичи уже давнешенько померли, и следов от них не сыскать, а он — целый и невредимый живет в камушке да на нас с тобой смотрит. Только к чему она, такая жизнь?! Я бережно нацепил янтарный камень обратно на шею. Сделалось немного грустно, и я стал представлять себе заключенного в янтарь жука, когда он еще был жив. Даже во сне мне привиделся маленький жучок в короне, заползающий в блестящую жижу, которую он по своему недомыслию принял за солнышко. Утренняя роса пробралась за воротник. Костер уже прогорел и чадил в лицо прощальным дымком. Пришла пора опять брать в руки бердыш и направляться в дальнейший путь. Вскоре над дорогой опять покатилась лихая песня. Так мы прошагали три дня. А на четвертый нам улыбнулась быстрая речка, на берегу которой, воткнувшись пиками частокола в небо, застыла деревянная крепость бунтарей. Степан Афанасьевич поглядывал на серую крепость. При этом он морщил лоб и все время чесал затылок. Чувствовалось, что в его нутре летают целые рои мыслей, сталкиваются друг с другом и не дают друг другу прохода. Рука сотника скребла затылок все сильнее, но уста его оставались все такими же сомкнутыми. Тем временем отец обучал меня обращению с бердышом и саблей. Мы ходили с ним по редкому лесочку, отыскивали пеньки, и отчаянно рубили их. — Удаль начинается с игры, — говорил батя, — Представить в пеньке оскаленную морду врага — дело не хитрое. Труднее вообразить, что у него тоже есть руки, и в них тоже сжат стальной клинок, нацеленный в твое слабое тело. И тебе, прежде чем рубить, надо еще увернуться от неприятельского железа, отпрыгнуть так, чтобы оно понапрасну рубануло пустоту, и враг чуть-чуть бы усомнился в своей победе! И я прыгал возле пней-врагов, разнося их в щепки и увертываясь от воображаемых ударов недруга. Пеньки смотрели на меня равнодушно, им было наплевать на собственную жизнь и смерть, ибо никогда уже они не могли снова обратиться в гордые деревья с шуршащими зелеными кружевами. — Молодец! — кричал папа, — Только крепче, крепче рукоять держи! Заодно и дровец заготовим! Когда с грудами щепок за пазухой мы возвращались в сторону пахнущего свежей кашей лагеря, папа неожиданно произнес: — А в бой ты не пойдешь! — Это почему?! Ты же сам меня хвалил только что! — Таков порядок. Молодой воин прежде должен присмотреться к действиям старших, мотать на ус, что да как следует делать, чтобы, прежде всего, самому уцелеть и товарищам пособить. Мне осталось только кивнуть головой. Кто я такой, чтобы спорить с порядками, родившимися задолго до меня?! Когда зашло солнце, в темные небеса опять уставились красные глаза наших костров. По кругу пошла чаша, наполненная до самых краев хлебным вином. — Теперь и тебе можно хлебнуть, — шепнул папаша, протягивая мне чашу, — Ведь ты уже — воин! Я радостно сделал большой глоток, с непривычки закашлялся, и мир вокруг стал таким теплым и добрым, будто я снова перенесся в свою детскую колыбельку. Вспомнив о доме, я снял с шеи камушек с жуком, и долго разглядывал его большие и неподвижные глаза. — Супостаты не иначе, как с заморскими врагами снюхались, — пророкотал Степан Афанасьевич, — А про перепись — это так, отговорки просто. Ведь не зря они поставили крепость на берегу той реки, по которой к морю барки идут! Захотят — и порвут эту ниточку! Тут ведь и железо к нам идет, и порох. Коснись — война, так мы и без оружия останемся, и вражина нас в два счета порежет, а баб наших да детишек в полон уведет. Поистине, бесовская хитрость! Нечего ждать, когда так будет, завтра же прямиком идем на негодников! — Но ведь перед крепостью — ровное поле, а у них тоже пищали есть. Положат всех, как пить дать — положат! — проговорил десятник Никита Омут. — Чего нам бояться! — рявкнул сотник, — За нами — царская воля, значит — правда. А у них — только договор с заморским супостатом да соблазны бесовские. У таких вражин и порох против нас не загорится! Степан Афанасьевич никогда не менял своих решений, чем и был так известен среди стрельцов. Поэтому завтрашнего боя было не избежать, и все стрельцы об этом знали. Чтобы не тратить времени понапрасну, воины разбрелись осматривать свои пищали и точить сабли да бердыши. Взяв точильный камень, я тоже принялся точить свое железо. — Правильно, точи, — похвалил отец, — Даже если оно тебе завтра и не понадобится, все равно надо к воинской жизни привыкать! Едва лучи солнца скользнули по бревнам вражьей твердыни, стрельцы встали на колени и принялись молиться. Каждый из воинов чувствовал, что по ту сторону заостренных бревен сейчас тоже молятся, и Бог один, как для той стороны, так для этой. Когда последние слова молитвы растворились в высоких небесах, я шепнул на ухо отцу: — Мы просим у Господа победы, но ведь и они тоже просят! И не у идолищ каких-то, а у нашего же Бога! Как же так?! — Не победы мы просим, а суда. Пусть Господь и рассудит, кто из нас прав, а кто — нет, раз мы, люди, этого не можем. — За меня не бойся, — сказал отец прежде, чем ступить на бранное поле, — Степан Афанасьевич свое дело дюже знает. Когда мы появимся на поле, они не станут в нас стрелять. Ведь у нас такие же кафтаны, как и у них, и поначалу они обязательно примут нас за своих! — Как же они примут за своих, если мы по эту сторону? — не понял я. — Знаешь поговорку «встречают по одежке»? Неспроста ведь в народе так говорится! И здесь, на бранном поле, все точно так же! Батя поцеловал меня в щеку и шагнул вперед, на беззащитное травяное поле, по которому гуляли лишь вольный ветер, да сладость летних цветов. Красное войско, подобно кровавой реке, ринулось на зелень поля. Тотчас и крепость окрасилась красными кафтанами защитников. Громыхнули первые выстрелы, белая щепа полетела прочь от потревоженных каленым железом серых стен. Хоть наши пули и гуляли по неприятельским стенам частым градом, из крепости не послышалось ни единого выстрела. Выходит, правы оказались мой батя и Степан Афанасьевич, нас действительно «встретили по одежке»! Вскоре войско обволокло крепость со всех сторон. Не выдержав его напора, издав слезный скрип, рухнули ворота первой стены. Битва перенеслась в нутро крепости, и уже стало непонятно, кто с кем бьется. То там, то сям мелькали красные кафтаны, они то подпрыгивали вверх, то падали вниз. Битва стала похожа на волнение кровавого моря, бессмысленное и бесцельное. Волны-люди сходились и расходились, кричали, падали и поднимались на подкошенные ноги, но ни следа крови не было заметно на кафтанах, которые и сами были красными, точно кровь. Мне показалось, будто я наблюдаю за игрищем чужой и совсем для меня не страшной стихии. Все равно, что смотрю на бурю из оконца прочного дома, или разглядываю гудящие морские волны с высокого обрыва. Не почувствовал я в бою ни ярости, ни злобной ненависти, только лишь гуляли красные волны, на которые, как и на воду, можно было глядеть бесконечно. Внезапно воздух над крепостицей как будто загустел, заходил ходуном, и вырвал из себя огромный пламенный язык. Через мгновение этот язык уже распух, и обратился в широкий пламенный столб. До моих ушей донесся частый треск, будто сказочный индрик-зверь, закрыв глаза и не видя дороги, несся через сухой лес. От крепости через поле покатились красные капли. То отходили воины, не выдержавшие жара, который уже заполнил все пространство между рублеными стенами. Отец глянул мне в глаза и махнул в сторону крепостицы: — Заперлись в избах и запалились. Как говорится, дуракам закон не писан… Ну да ладно, Бог теперь им судья! — Небось, это их геенна огненная позвала, — подтвердил стрелец Костя Налим. — Жаль только, Ярик свой поломал, — с грустью сказал родитель, — Другого такого ни один мастер не сладит. Ведь его покойный Трофимыч ковал, таких кузнецов уже и не сыщешь. Теперь все попроще слепить хотят, чтоб возиться меньше, а на жизнь стрелецкую этим горе-оружейникам наплевать. Батя вздохнул и схватился за бок. Только тут я заметил, что сквозь кафтан проступает темное мокрое пятно. «Кровь!», со страхом подумал я. — Батя, тебя ранили! — воскликнул я, вложив в свои слова, наверное, столько ужаса, что родитель даже усмехнулся. — Пустяки, царапина! Я даже не сразу и заметил. До твоей свадьбы заживет! Я опять повернул голову в сторону крепостицы, и поразился легкости, с которой рушились тяжеленные многопудовые бревна. Прямо, как соломенные стены в городке, который я как-то от скуки соорудил дома на полу, а потом нечаянно в него наступил. К вечеру на холме лежала лишь груда остывающих углей. Хоть она и была черной точкой в нашем походе и знаком нашей победы, но смотреть на нее было как-то неприятно. Ведь под этой золой лежат почерневшие кости людей, которые по своей воле положили на себя венец страшной смерти. Кто в итоге победил, если они ушли с лица Земли непобежденными! Какие мы победители, если не видим перед собой проигравших, ни живых, ни мертвых! — Все-таки Господь рассудил в нашу пользу, — весело сказал Степан Афанасьевич, чтобы приободрить загрустившее войско, — По крайней мере, на Этом Свете Он оставил нас. А что там будет с ними — нам не ведомо, лучше помолимся за упокой их душ, чтобы простились им грехи вольные и не вольные… После молитвы стрельцы принялись сворачивать лагерь. Оказалось, что из наших никто не погиб, и даже не ранен, что сильно обрадовало Степана Афанасьевича. — Господь всегда за тех, кто за царскую волю вступается! — с удовольствием говорил он нам и показывал в сторону столицы. Не знал Степан Афанасьевич, что там, куда он показывал своей рукой, вместо царя на троне расположилась пустота, лишенная всякой воли. Покои государя были безлюдны и страшны, как небеса, из которых навсегда исчезли солнце, месяц и звезды. Испуганная челядь с округленными глазами носилась по царским палатам, тщетно пытаясь отыскать государя, и, чуя свою беспомощность, билась головами о белокаменные стены, сбивая с них известку. Кто-то плакал, кто-то молился, кто-то тщетно ходил кругами вокруг палат. Некоторые царедворцы тревожно ощупывали свои шеи. Они знали, что если о пропаже государя станет известно, то головы им уже не сносить. Царский постельничий даже целовал полы, надеясь любовью к следам его ног вернуть самого государя. Но снаружи царские палаты виделись все так же грозно и величественно, как и прежде. И никто не чуял, что сейчас они стали походить на человека, потерявшего свою душу, но сохранившего тело. Народ по-прежнему бил поклоны в сторону маленького светлого окошка, выглядывавшего из белой стены, ибо верил, что там — сам царь — батюшка. — Пойдем ворошить угли! — приказал сотник. Лица стрельцов перекосились, будто все они разом увидели полуистлевших дохлых собак. Но, делать нечего, взялись за бердыши и отправились в сторону черного холма. — Грешно это, могилы ворошить! Ведь там теперь для них — могила! — ворчал десятник Миша Край. — Цареву волю до конца выполнять надобно, а не наполовинку! — грозно оборвал его Степан Афанасьевич. — И ты иди! — приказал мне отец и толкнул в спину, — Службу стрелецкую надо до конца постигнуть! Не бойся, ведь я же с тобой! Я поежился. Мне тут же померещились улыбки черепов и замогильный хохот, о которых слышал в одной из тех страшных сказок, что часто рассказывают деды. Тут еще, как на беду, над головой мерзко прокаркала ворона. Но родитель решительно взял меня под руку и потащил к страшному холму. Стрельцы уныло бродили по пепелищу, лениво ковыряясь в грудах золы и углей. Зажмурив глаза, и я пошарил своим бердышом в куче седой золы, и боялся их открыть, ожидая увидеть оскаленный череп. Но и сквозь веки я ощущал мертвый свет полной луны, от которого по коже бегали мелкие мурашки. — Ну что ты застыл?! Ведь не умер же! Давай, ищи дальше! — толкнул меня в бок батя. Я открыл глаза и увидел всю ту же серую золу, никого не таившую в своей еще теплой утробе. Стрелецкие кафтаны из ярко-красных быстро превратились в грязно-серые, и войско потеряло свой воинственно-праздничный вид. Такими же грязными стали и их лица, и я подумал, что грязь пожарища, должно быть, может попасть и в саму душу. — Ну, что там?! Ничего?! — рявкнул Степан Афанасьевич, — А это что такое? Все повернулись в сторону сотника, и заметили, что он приподнимает своим бердышом груду обугленных бревен. Стрельцы подбежали к своему командиру и вместе с ним опрокинули бревна, под которыми улыбнулась темнота подземелья. — Лаз! — воскликнул кто-то. — Вот те и раз! — складно ответил сам Степан Афанасьевич. — Убегли, выходит! — развел руками отец. Костя Налим размашисто перекрестился и полез вниз. Кто-то протянул ему пылающую лучину. Вскоре он уже скрылся в земных недрах. — Что там?! — спросили все разом. — Пещеры, ходы… — раздалось из мрака. — Надо подождать до рассвета, — решил Степан Афанасьевич, — Вот рассветет, тогда и отправимся искать… Но договорить он не успел. Раздался шорох шагов, и тут все увидели, что холм со всех сторон окружило большое войско. В свете луны их острые сабли и бердыши казались особенно зловещими. Стрельцы оглянулись вокруг, и по их жилам пробежал снежный холод. Ведь на лишенном стен холме мы оказались совсем беззащитны, точно как голые среди широкого поля. Не сговариваясь, мы выставили вперед бердыши, и я подумал, что наша горка, если взглянуть на нее со стороны, стала похожа на железного ежа. Выставил свое железо и я, хоть и маленькое, но все-таки острое, способное пронзить чье-нибудь тело и укусить за самое сердце. Неприятельское войско остановилось. От него отделился человек в черном кафтане, и направился прямиком к нам, сбивая комья земли с изрытого откоса. Никто из стрельцов не шелохнулся, а те, что были ближе к незнакомцу, чуть-чуть отступили назад. — Это сотник ихний, — прошептал кто-то, — Иван тот самый. Черный Иван поднялся на холм, и, сохраняя безмолвие, сбросил с себя черный кафтан. Блеск расшитых золотом одежд озарил ночную мглу. На голове сотника подобно звезде загорелась шапка Мономаха. Первый рухнул на колени Степан Афанасьевич, его примеру последовали и остальные стрельцы. Отец толкнул меня в спину, чтобы и я последовал общему примеру. — Зачем?! — не понял я, — Он же — бунтарь! — Ты чего?! — крикнул прямо на ухо отец, — Это же царь, царь наш! Я рухнул на колени и закрыл глаза, не в силах перенести острый, как полуденный луч, взгляд царских очей. — Государева воля где хочет, там и веет, — прошептал кто-то. Государь повернулся, и направился обратно к гонимым, которые теперь его волей стали избранными. — Нет, не чуял я царской воли, — плакал Степан Афанасьевич, и бился головой о пропитанную золой и кровью землю, — Государь наш отделил агнцев от козлищ, и мы, мы… Я поднялся на ноги и бросился вслед за своим царем. Догнав Государя, я упал перед ним на колени, и ручей моих слез оросил засохшую после вчерашней битвы кровавую землю. Государь поднял меня с колен и обнял. Потом он повернулся к отряду Степана Афанасьевича, и опять окинул стрельцов своим взглядом. — Нет на вас греха, и я на вас зла не держу, — задумчиво сказал он, — Но помните, что все, что было нынче, повторится вновь, только страшнее и злее. И тогда вы решите, быть вам гонителями или гонимыми, служить силе или правде… Вот такой урок дал мудрый царь своему народу. Товарищ Хальген 2007 год

Мне снилось вновь, что я тебя целую, Касаюсь рук твоих и плеч твоих касаюсь. И ни о чем, нисколько не волнуюсь, Тобой дыша, от счастья задыхаюсь. Обман себя — других обманов злее. Ты — воздух мой, ты — боль моя и свет. Ты скажешь: «Нашей дружбы нет светлее» А я скажу: «Ее печальней нет…»

nbsp;   

Решил провести SEO-эксперимент.
Заголовок этого поста говорит сам за себя.
Вот, что выдаёт сейчас Яндекс по запросу "За кого голосовать".

Вообще — моё личное мнение пока таковое (оно может и измениться за время до выборов): голоса — большие деньги. Очень большие! Та партия, представители которой в думе засядут бОльшим числом — активнее будут голосовать за те законопроекты, которые и будут выгоодны ей. Это без исключений. Так во всем мире.

Следовательно, нужно всё это дело уравнять. Либо голосовать за тех, чьи идеи будут важны именно для тебя через какое-то время. Например, партия пенсионеров. А что, авось к моей старости и изменит как раз мой голос ситуацию, существующую ныне
Либо голосовать за тех, кто может набрать малое количество голосов и имеет интересную программу.

Вот. Поживем, увидим...
p.s.: План путина.mp3 (5.8 Мб)

nbsp;   

Пришла СМС. По московскому времени.
"Oni Blizko, begi... Therapy Session 6."
Подпись: МАМА.

Такой записи в моей адресной книге попросту нет.
Позвонить невозможно: "Неизвестный номер!"

Мне кажется, что как-то ткая жуткая СМС уже приходила.

Пошел в Яндекс. Нашел:
"8 декабря в Трамвайном Парке на Васильевском острове пройдет Therapy Session 6."

Во блин, рекламисты!.. Остается узнать одно: что это за МАМА...

nbsp;   

Версия Kiltshop.ru готова во втором варианте.

Уже можно приобретать килты, костюмы и аксессуары.

Процесс создания этой версии был не легок — это 4 версия оформления и навигации. Но то что было— позади! Идем вперед.

nbsp;   

Думаю, в каждом крупном городе найдется магазин, компания или какая-то фирма с названием Авалон. Вот и у нас в Иркутске есть одновременно несколько фирм и крупный супермаркет с упоминанием Авалона.
Каждый раз, проезжая мимо магазина, я думаю — а что ж такое Авалон?

Ну вот, наконец узнал. Что нам говорит википедия по этому поводу:

Авалон — остров из легенд о Короле Артуре.
Авалон — один из любимых миров Корвина, главного героя «Хроник Амбера»американского фантаста Роджера Желязны.
Авалон — город во Франции, супрефектура в департаменте Йонна
Авалон — развлекательный комплекс в Голливуде, США.

а еще это два фильма:
«Авалон» — американский фильм-драма 1990 года
«Авалон» — японо-польский фильм в жанре киберпанк 2001 года

Думаю, что наиболее популярным является остров.

Читать дальше...

Снусмумрик думал о 3 философских понятиях: шляпе, дороге и дожде. Что значить быть дождем идти по дороге в руке со шляпой? Наверное, шляпа, скрученная подмышкой, напоминает маленькую дорожку, которая ждет дождь. Дождь думает о шляпе, которую несёт по мокрой асфальтированной местами заплывшей яблочным жиром дороге. Дорога — есть особенное состояние шляпы, которое можно ассоциировать с ощущением свободы у дождя. Снусмумрик размышлял: неужели жизнь — это нечто, связанное с дорогой, широкополой шляпой на голове и дождем? Сложно сказать, но шляпа — это дождём, сильным дождём, усыпанная дорога. Мир — это много дорог, различных шляп: соломенных, кожаных и тому подобное, и дождь, которому радуются небеса. Дождь — это пустая дорога, тянущаяся по пустынным холмам, которая с неба похожа на уникальную шляпу старинного образца XVII века. Всё, что видел Снусмумрик этим вечером: шляпу, дорогу, дождь — всё это становилось для него элегией, некоторой сказкой, поэмой, которую никому не перескажешь. Пустяки, — скажет кто — нибудь из тех, кто шагает по неизведанной дороге в дождь и со шляпой в руке, — всё это глупость, главное, не простудиться, забыть о дороге, выбросить шляпу и попросить бога, чтобы выключил дождь.

Я не живу, я работаю. Я думаю непроизвольно и почти ничего уже не чувствую. Мне хотелось бы сменить имя, уехать куда-нибудь далеко и жить другой жизнью. Но мне кажется, я не смогу снова научиться жить...

Твои чувства — обман, Моя вера — любовь. Все, что ты не убьешь, Я умножу на ноль. Deform Прости. Прости. Ты не любил. Я жизнь свою исковеркала как только могла. И все во имя твое, любимый. Ты не любил. Прости. Прости. Вчера кричал мне в след: вернись! Ты дотянул до того, что у меня не оставалось другого выбора, как просто уйти. Уйти с одними слезами, а оставляя мечты, радость, надежду, любовь... любовь... любовь... жизнь. Ты дотянул. Да. Ты именно этого и ждал, чтоб я уходила, а ты, как ни в чем не бывало, кричал мне в след: вернись! Хотел, чтоб я оказалась виноватой... Я люблю тебя. Прости. Господи. Какая брехня. Ложь. Ты так все продумал, просчитал... до такой мелочи. Боже мой. А я все так же хочу к тебе... одному... всегда. — Он книжки писать не пробовал ?— посмеялась в твой адрес подруга. Фантазер. Прости. Прости. Я тебе не отвечу. Прости. Я так убиваю любовь. Мне надо жить дальше. Как нибудь, но жить. С минуты в минуту... с часу в час... с дня в день... время... года... О, господи! Я тебе все так же верю! Прости. Прости.

Решил сделать первую запись в блоге. Посмотрим как дело пойдёт дальше. Может мне это понравится, а может и нет. Время покажет, ведь оно лучший дворник, знаете ли, сметает всё лишнее с площади жизни.
Пока сижу и работаю в деревне. Тут тише и спокойней, работа струится, как из ледника горная река...
Имею три желания: скорей встретиться с Любимой, немедля рвануть в путешествие и помочь людям...

Можете сколько вам влезет Говорить мне что это не стих Рифмы нет: Что ж Обидно за рифму Только я Знаю одно Напиши я чуть-чуть по другому И на свет появится Ещё одно сопливое д*о Если душа поёт – То это именно оно – ВДОХНОВЕНЬЕ Для чего я это написал? … Да поделился настроеньем И мучит смутная надежда – Возможно кто то это прочитав Воплотит то — на что решиться мне слабо! Я кричу — а вокруг тишина В Алтайские степи Судьба Меня занесла Вперед стрелой протянулась Сонная дорога Триста км. Пешком Налегке Мимо десятки машин – Куда-то спешат Тормозить бесполезно – Нет им дела До тебя Да это и не важно: Я сыт Ноша меня не тормозит И хоть уже сутки я в пути – Я не устал Впервые За очень много лет Себе я сам принадлежу – Нет нужды в масках Волною натекает страх Я ору КАЙФ Большой соблазн Свернуть с дороги Асфальт так больно бьёт о ноги Внутри раздрай Сцепились в схватке Два лица Я первобытный… И ещё раз я Нету шансов У первобытного меня Опыта всё же побольше У моёго второго я Матрица!!! Мать твою Шестерёнка Подсознательно стремится Занять никчемноё место в строю И стадное чувство Перед проезжающей машиной Подняло руку мою P.S.     потерпел поражение я Результат Перед вами — читайте И хоть далеки вы Сквозь пыль на мониторе Разглядел я Насмешку на вашем лице

Ваше сердце бешенно бьётся,а дыханье захватывает?
Это не Любовь, это — Симпатия.
Вам трудно даже физически оторваться друг от друга?
Это не Любовь, это — Вожделение.
Вы гордитесь своим партнёром?
Это не Любовь, это — Удача.
Вы хотите всегда быть с партнёром?
Это не Любовь, это — Одиночество.
Вы с ним/ней, потому что так надо?
Это не Любовь, это — Преданность.
Вы поддерживаете партнёра только,чтобы не обидеть?
Это не Любовь, это — Жалость.
Вы с партнёром ради единственного поцелуя?
Это не Любовь, это — Неуверенность.
Вы пренадлежите партнёру, потому что не можете с этим ничего поделать?
Это не Любовь, это — Сильное Увлечение.
Вы прощаете партнёру все ошибки?
Это не Любовь, это — Дружба.
Вы каждый день твердите, что он/она единственный/ая,о ком вы думаете всегда?
Это не Любовь, это — Ложь.
Вы готовы отдать всё ради партнёра?
Это не Любовь, это — Милосердие...

   

Ты согласен/согласна с тем, что здесь написано?                         Да                 Нет                 Не опредилилсь/определилась

           

Результаты опроса (8)

Позвать друзей голосовать

 

nbsp;   

Сегодня утром меня поздравили с окончательной и бесповоротной победой во Всероссийском Фестивале интернет-проектов «НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ — 2007» (www.NovReal.ru)!


По результатам работы подсчета общего количества баллов, выставленных на этапе голосования региональных жюри и Федеральной экспертной комиссии, проект "Рыжий мир — СОЛНЦЕ В КАЖДОМ!" был признан Федеральным лауреатом в номинации «СТУДЕНЧЕСКИЙ МЕРИДИАН».

Обнародование 10 федеральных лауреатов состоится 27 ноября 2007 года в г.Москве в ходе IV Торжественной Церемонии вручения Национальной премии за вклад в развитие российского сегмента сети Интернет «ПРЕМИИ РУНЕТА — 2007».

Церемония будет сопровождаться онлайн-трансляцией в интернете по адресу http://rutube.ru/tv/rocit.html 27-го ноября в период с 18:30 до 21:00 (по московскому времени).

Поглядим, послушаем только вот ночь будет глубокая...

Сколько времени прошло? Несколько дней? Год? Жизнь? Это так мало...

Не рисуй на окне замёрзшими пальцами небо —
В облаках нам не скрыть уходяящую в прошлое осень.
Ты не будешь жалеть, что за гранями жизни не был.
И не будешь стремиться наверх к облакам. Но впрочем...

Не рисуй на асфальте усталыми пальцами ветер,
Он не скроет твой вздох и короткого слова "больно"...
Ты уже не жалеешь, что звезда твоя больше не светит
И не хочешь лететь вслед за ней в облака. Но только...

Не рисуй на песке холодными пальцами время,
Ведь оно не вернёт нам ушедшую в прошлое осень.
Ты уже не жалеешь о том, что разбитое сердце не греет.
И не будешь как прежде искать пустоты. Но впрочем...

Всё время хочу есть, спать. Хочу домой, залезть под одеяло с головой и свернуться калачиком. Это к чему?


С раздражением выношу из своей комнаты стул и жесткий табурет о четырёх ножках. Таскают ко мне всякий хлам — сколько можно! Моя комната — мой мир, я сама — такая, какая внутри себя. Это я... И всё время кто-то лезет, пытается навести у меня здесь порядок, СВОЙ ПОРЯДОК.

Мама... она иногда заглядывает со словами "какой бардак!". Ей хочется, чтобы я прибралась, пылесосила, вытирала пыль... что-то переставляла. Она, наверное, хочет, чтобы я стремилась к идеалу. Я не идеал, я не стремлюсь. Мне тошно от мысли, что я могу быть идеалом. Мне тошно...

Она заходят ко мне, им надо что-то сделать. Нужен компьютер, нужен стол. Нужны ножницы. Всё что угодно. Я не против. Но только не нарушайте моё жилище. Они приносят с собой эти чёртовы стулья, потому что им так удобнее, они приносят сюда свои чашки, чтобы пить здесь чай. И ничего не желают уносить, потому что им это уже не нужно.

Тоже происходит с моей душой. Они приходят, бесцеремонно вторгаются, потому что им что-то нужно. Они приносят с собой целую охапку своих мыслей, идей, убеждений. Притаскивают, бросают там, у меня в душе. Уходят. Я должна потом разгребать весь этот хлам! Я должна выбрасывать всё ненужное. Находить те крохи необходимого, которые скрываются под грудой бестолкового мусора...

Я устала. Я не хочу. Не хочу больше этого. Я же знаю, что я безразлична вам. Не приходите!! Не надо, ради бога. Я не хочу больше слышать ничего о вас. Не трогайте меня, я и так уже растеряла себя... по кусочкам собирала, и теперь теряю себя. Прошу, оставьте.