Блоги

После того, как Флеминг умер, врач смог осмотреть рану получше. Ошибиться было трудно — какой-то зверь порвал клыками яремную вену. Только вот ни одного следа какого-либо зверя в комнате так и не нашлось.                                                             Амброз Бирс «Галлюцинация Стэли Флеминга» ОВД Лермонтовского района — Такие вот дела, — сказал Кретов, — Первым пропал техник, затем экскурсия педагогического университета, и наряд милиции из трёх человек, включая капитана Гномова. — Товарищ майор, я всё выясню, — заверил сержант Уй. — Прошу тебя по-отечески, Христофор: будь осторожен. В помощь тебе дать никого не могу, сам знаешь: какое у нас положение. Изнасилование ответственного члена «Единой России». Заказное изнасилование. — Почему? — Потому, что было произведено контрольное изнасилование в голову. — Там вроде всё по согласию было. — Было, а потом на него сверху по партийной линии нажали — он предъяву кинул. Так что работай один. — А оружие? — Сегодня не твоя очередь получать табельное оружие. Прояви смекалку. — Служу отечеству! — Ответил сержант Уй, про себя подумав: «Бля». — Свободен, — скомандовал майор Кретов.    Когда дверь кабинета закрылась за сержантом, он посмотрел в открытое окно. А за окном раскинулся, будто игрушка из детского конструктора, город Хэ, утопающий в июньской зелени. Щебетали весёлые птицы, ветер перебирал листву, вдали смеялись дети, к пристани причалил пассажирский теплоход «Ефрейтор Куприянов». «Скорее бы в отпуск», — подумал майор Кретов и загрустил. Круизёр «Ефрейтор Куприянов» Евлампий Самоваров проснулся от настойчивого стука в дверь. — Открыто, — простонал он, и в каюту ввалился капитан теплохода «Ефрейтор Куприянов». — Фу, как шмалью тащит, — поморщился он, — Вы, гражданин Самоваров ещё и каюту загадили. — Господин Врюнгельн, убедительно прошу Вас не вмешиваться в мои личные дела. Проживание в каюте я честно оплатил. — Проживание — может быть, а вот относительно сервиса — за вами должок, — ехидно заявил капитан Врюнгельн и протянул Самоварову чек. — Это за что же? — удивился Евлампий. — За кран и за кота, — рявкнул вышедший из терпения капитан, — вчера Вы вывернули кран на камбузе и запустили в машинное отделение кота. Но, кроме того — Вам к оплате 12 бутылок «Российского шампанского», разбитый витраж «Девятый вал», порванные гитарные струны. — Какие струны? — Которые Вы порвали, бренча на гитаре «Яблочко». Музыканты вокально-инструментального ансамбля «Транзит», которые играют в нашей кают-компании, недовольны Вашим вчерашним дебошем. В общем, необходимо оплатить. — Я заплачу позже, — залепетал Евлампий Самоваров. — Не сомневаюсь. Но до уплаты вынужден заключить Вас под арест. На берег Вы сможете сойти, лишь после выплаты долгов!    Капитан вышел, громко хлопнув дверью, а для Евлампия Самоварова наступило тяжёлое время утренних воспоминаний.    Значит, сначала. Успешно впарив в торговый центр «Три бегемота» партию чужого майонеза, наш герой приобрёл билет в круиз по Оке. В круизе из экономии он не посещал кают-компании, пил исключительно настойку боярышника, купленную в аптеках населённых пунктов, в которых останавливался «Ефрейтор Куприянов», и курил марихуану, пакет с которой пронёс на лайнер, спрятав в трусы.    Сразу после погрузки на теплоход Самоваров, а главным образом его оттопыренные пакетом анаши брюки, привлёкли внимание двух миловидных подружек из 164 каюты. В ходе знакомства, произошедшего спустя около недели, выяснилось, что девушек зовут Лена Олина и Оля Ленина. — Вы не родственница Владимира Ильича? — пошутил Самоваров вчера в кают-компании за очередной бутылкой шампанского. Оля посмотрела на него с мистическим ужасом, и Евлампий громко расхохотался.    Смутно вспомнился вчерашний дебош, игра на электрогитаре ансамбля «Транзит», и как на корме «Ефрейтора Куприянова», под пожарным щитом Оля Ленина упала перед Евлампием на колени и, зубами расстегнув тугой зиппер его брюк, сладострастно захлюпала, судорожно постанывая носом. Вечер, одним словом, удался.    Теперь в каюте стоял густой дым от травы и стойкий запах рвотных выделений. И ещё этот баснословный долг. ПК им. О    Парк культуры имени Отдыха встречал многочисленных гостей шелестом листвы, сногсшибательным запахом сирени, ароматами кондитерских изделий и заводными мелодиями из комплекса аттракционов.    Сержант Уй стоял возле мороженицы и записывал показания директора комплекса господина Прихлопова. — Вот так, ни с того ни с сего в комнате страха стали пропадать отдельные личности и целые экскурсии, — бормотал директор. — Можно пройти в помещение аттракциона? — строго спросил сержант. — Комната страха временно опечатана и, честно говоря, я не советовал бы Вам исследовать её в одиночку, — прошептал Прихлопов. — И всё равно — пройдемте.    Из дверного проёма, ведущего в аттракцион, потянуло могильным холодом и липкой сыростью.    В кассе комнаты страха их встретила главный бухгалтер Паялина. Сержант продолжил опрос: — А вот техник Батареин. Что про него можете сказать? — Батареин — хороший работник, — ответил Прихлопов, — заочно закончил помидорно-литейный техникум, примерный семьянин. — Да уж, примерный, — усмехнулась Паялина. — А что? — спросил Уй. — Какой же он семьянин, если тёща на него соседкам по подъезду жалуется. Он всё на нашего методиста засматривался. «Час от часу не легче», — подумал сержант Уй, вспомнив историю с ответственным членом «Единой России». — А как его зовут, вашего методиста. — Не его, а её, — ответил Прихлопов, и на душе сержанта полегчало, — Юлия Фолькман. Паялина скорчила гримасу. Сержант сделал запись в своём блокноте и спросил: — А сколько лет этому вашему аттракциону? — Он построен в 1988 году, — ответил Прихлопов. — Ладно, пойдёмте в методический кабинет, а потом поищем свидетелей, — сказал Уй, выходя из комнаты страха. К нему тут же подбежал взъерошенный человек в очках, измятом коричневом костюме с большим пятном на брюках, обутый во вьетнамские кеды. -Я слышал, что Вы ищите свидетелей. Так вот — свидетель я, — заявил он, тяжело дыша. — Ах, вот ты где! — взъерошенного в испачканных брюках схватил за рукав пиджака маленький человек в форме капитана флота. — Минутку, — строго остановил его сержант Уй, — Этот гражданин проходит свидетелем по уголовному делу. Поэтому отпустите его и не мешайте следствию. — Мы ещё встретимся, Самоваров, — прошипел капитан и удалился по липовой аллее, тихонько ругаясь.    Измятый гражданин глубоко вздохнул и пошёл с сержантом Уем в методический кабинет.    Юлия Фолькман заставила измученное сердце сержанта Уя учащённо забиться, а взъерошенный Самоваров усердно задышал. Милиционер рассеянно собрался делать пометки в блокноте, но красавица-методист, сурово посматривая на Прихлопова и Паялину, заявила, что ничего по делу сказать не может. — Ну, если что-либо вспомните, звоните по телефону, — сказал сержант, оставляя, Юлии номер мобилы и густо краснея. Пивной павильон «На здоровье» — Ну, что? Может, по пиву? — неуверенно предложил Самоваров, когда они покинули методический кабинет, оставив в нём Прихлопова и Паялину. — Да-да, — ответил Уй    В кустах белой акации посетителей ждал пивной павильон «На здоровье». Милиционер и турист взяли по литровой кружке ледяного пива, и присели возле берёзы. Самоваров пил большими глотками, Уй рассеянно прихлёбывал. — Ладно, сержант, — сказал Евлампий, — я тебе помогу в этом деле. Чего там у вас?    В это время пивной павильон огласила песня: Чип-Чип-Чип-Чип и Дейл к нам спешат! Чип-Чип-Чип-Чип и Дейл лучше всех! Они всегда спешат туда, где ждёт беда, Там где они всегда успех! — Извини, мне звонят, — сказал сержант, доставая мобилу. — Товарищ сержант, — раздался в трубке взволнованный шёпот Юлии Фолькман, — нам необходимо встретиться. — Хорошо, — взбодрился Уй. — Где Вы сейчас находитесь? — Пивной павильон «На здоровье». — Я сейчас подойду. — Официант, ещё три пива! — оживлённо воскликнул сержант Уй, заметив восторженный взгляд Евлампия Самоварова.    Через несколько минут появилась очаровательная Юлия Фолькман. Самоваров деликатно отошёл за берёзу и приготовился внимательно подслушивать. Пионерский лагерь «Смена»    В июне 1988 года юная пионерка Юля Фолькман отправилась в пионерский лагерь «Смена», где подружилась с Настей Половинко. Настин папа — ведущий инженер СМУ-666 — ездил на стажировку в Великобританию и проектировал парк аттракционов в городе Хэ.    Однажды Настя рассказала Юле фантастическую историю о том, как папа, незадолго до этого по настоянию партийной ячейки СМУ-666 бросивший пить алкогольные напитки, был похищен пришельцами на летающей тарелке. Вскоре после таинственного похищения и более таинственного возвращения очень изменившийся папа Половинко долгими ночами перепроектировал парк аттракционов, а СМУ-666 перешло в ведение КГБ СССР. — Типичная детская страшилка, — улыбнулся сержант Уй. — И я так думала, пока месяц назад Батареин на дне рождения Прихлопова не шепнул мне, что нашёл какие-то чертежи комнаты страха, — сказала методист. — Обычное пьяное бахвальство, — не сдавался Уй. — Может быть, но вот наш сторож говорит, что в последнее время часто видит в парке инженера Половинко. — А что с инженером? — спросил милиционер. — Неизвестно. После завершения строительства он пропал… За берёзой шумно поперхнулся пивом Евлампий Самоваров. ПК им. О — Значится так, — сказал сержант Уй, лёжа в кустах сирени и разливая в пластиковые стаканы водку, — По показаниям дочери, Анастасии Слётовой, инженер Половинко после строительства парка аттракционов в 1989 году долгое время лечился в психиатрических клиниках, и сейчас является инвалидом 1 группы. — Если сегодня придёт — повяжем, — ответил Евлампий Самоваров, поднимая стакан, — За удачную засаду.    Поскрипывали сверчки, над фонарями летали ночные бабочки, ночь выдалась звёздная и тёплая, как это бывает в июне. Сержант достал бинокль, а Самоваров надел наушники и поймал «Радио-Бармаглот». Постукивая протезом, мимо кустов сирени прошёл ночной сторож и удалился в сторону танцплощадки. Веки сержанта медленно наливались свинцовой усталостью и вскоре глаза его плавно закрылись… — Товарищ сержант, товарищ сержант, — разбудил его нервный шёпот Самоварова, — во, зазырь! Возле опечатанной двери комнаты страха проснувшийся Уй заметил маленькую сгорбленную фигурку, вертящую в руках небольшой прибор, издающий слабое потрескивание. — Уйдёт, — зашептал Евлампий. — Не уйдёт. — Да уже уходит. — Нет. Сиди — жди. — Стой, сука! — внезапно крикнул Самоваров и выскочил из кустов. Фигурка бросилась наутёк. Сержант пустился в погоню.    Возле тёмной мороженицы Самоваров точно запустил в убегавшего радиоприёмником, попавшим ему в голову, и погоня удачно завершилась. — Руки вверх! — рявкнул сержант Уй. — Это чего у тебя такое — меелафон? — саркастически взвизгнул Евлампий и пнул прибор ногой. — Му-му! — замычал задержанный. — Стойте, суки! — донесся рёв со стороны танцплощадки, и ночную тишину разорвал зычный дуплет из охотничьего ружья. — Ноги! — пискнул Самоваров, и они с милиционером пустились наутёк от сторожа, бросив свою несчастную жертву на произвол судьбы. ОВД Лермонтовского района — Значится так, — устало вздохнул майор Кретов, — Уй пропал, в парке обнаружен избитый дебил, опознанный родственниками как инвалид 1 группы Половинко, полбутылки водки «Есенин» и разбитый электроприбор невыясненного назначения, по сведениям криминалистической экспертизы собранный из неизвестных науке материалов. Но, — Майор многозначительно поднял вверх палец, и старший лейтенант Лёша Федосов заметил хитрый блеск в глазах шефа, — сторож парка ночью преследовал двоих неизвестных, один из которых опознан им как сержант Христофор Уй. Не всё потеряно.    В дверь кабинета вежливо постучали. От этой вежливости повеяло скрытой агрессией и фатальным финалом. — Войдите, — отозвался Кретов.    Вошёл высокий тощий человек в чёрном костюме, чёрных ботинках, чёрном галстуке и чёрных очках. — Вы кто? — спросил Кретов. — Александр Корнеев, ФСБ, «Люди в чёрном», — гость улыбнулся нехорошей улыбкой. — Что Вам угодно, — оробел майор. — Мне угодно получить от Вас материалы дела о вчерашнем ночном инциденте в парке аттракционов, — лучезарно улыбнулся человек в чёрном. Словно зачарованный Кретов передал незнакомцу пакет с опросными листами, начатой бутылкой водки «Есенин» и обломками неизвестного электроприбора. — Благодарю, — сказал незнакомец и вышел из кабинета. — Но…— майор опомнился, бросился вдогонку, но за дверью никого не было. Кабинет заполнила мелодия из сериала «X-files» — Что это? — испуганно произнёс Кретов. — Это мне SMS-ка пришла, — испуганно произнёс Лёша Федосов. — Мне днём и ночью не даёт покоя мой чёрный человек, — прошептал Кретов. ПК им. О — Пах-пах! Глеб Егорыч, убиты! — крикнул Лёша Федосов из-за дверей подвала административного помещения парка культуры. — И я тебя задел, — сказал из-за ящиков водитель Иван Андреевич — Вижу, что задел, — ответил Кретов, потирая голову, в которую угодил гаечный ключ. — Чего делать? — спросил Иван Андреевич. Кретов задумался: — Если Уй на территории парка культуры, он поведёт расследование и в направлении этого подвала, тогда нужно найти способ его здесь выскребать. Но у меня ФСБ ещё на хвосте. А эта дверь куда ведёт? — Это подсобное помещение, — ответил Прихлопов.    Кретов осмотрел постеры из «Playboy», наклеенные на двери: — Это что такое? — Это у нас один сотрудник увлекается, — пролепетал Прихлопов, — а я не возражаю. Они же не мешают… Не очень мешают. ПК им. О той же ночью — Ой, бля! — раздалось из подвала — Вперёд! — скомандовал Кретов. Группа немедленного реагирования подбежала к заблокированной двери подсобки, на которой висела политическая карта Узбекистана. — Христофоша, ты тут? — спросил Кретов. — Здесь я, товарищ майор, — глухо отозвался из-за двери сержант Уй, — на фига такие навесы на дверях делать? Там же позже Кретов разлил водку, вытащил из кармана кожаного плаща надкушенное яблоко и протянул его Ую, сидящему на ящиках в подсобке: — Я всё понимаю, сержант. Но и ты пойми: мы имеем дело не с обыкновенным преступлением. — Товарищ майор, разрешите перейти на нелегальное положение, — попросил Уй, поднимая стакан. — Не только разрешаю, но рекомендую, — ответил Кретов и перешёл на шёпот, — Ко мне по этому делу из ФСБ приходили… прилетали… являлись. Короче, ты под колпаком. — Хэх! — воскликнул сержант, проглотив водку. ПК им. О утром Снова в парке слышались детские голоса и щебетанье птиц. Сержант Уй сидел в кустах сирени и наблюдал в бинокль за происходящим. — Товарищ сержант, разреши доложить, — сказал подошедший сзади Евлампий Самоваров. — Докладывай. — В пивном павильоне «На здоровье» на контакт со мной вышел подозрительный незнакомец. — Не из «Единой России» — Чего? — Да это я так. Ну, и чего? — Утверждает, что имеет конфиденциальную информацию по поводу комнаты страха. — Пошли.    В пивном павильоне рядом со знакомой берёзкой сидел пожилой человек в чёрном берете и круглых очках. — Мне сообщили, что Вы ищите встречи, — многозначительно произнёс Уй. — Так точно, — ответил незнакомец, — я преподаватель астрономии Константин Хуанович Санкин. — Что же Вы хотите, Константин Хуанович? — спросил Уй. — Два по пятьдесят и одно пиво. — Чего? — Извините. Вам необходимо посетить кафедру астрономии, я покажу Вам нечто прелюбопытное. — Едем. Обсерватория    Университетская обсерватория находилась на крыше ВУЗа. В полутьме пахло пылью и тайнами.    Санкин плотно закрыл дверь, прислушался, а затем прошептал: — Я покажу Вам фотографии, сделанные мной месяц назад. — Любопытно, — сказал Уй, садясь в пахнущее мышами кресло. — Вот это — съёмка ночного неба в районе парка культуры. Вы видите эти светящиеся эллипсы. — Вы намекаете на внеземное происхождение таинственных событий? — спросил сержант. — Весь город об этом говорит, — заметил Санкин. — Простите, но я не специалист по внеземным цивилизациям. — Я дам Вам адрес специалиста, — ответил преподаватель, — улица Поросяева, дом 12, квартира 8. Позвонить два раза, потом четыре раза постучать. — Вас понял, — сказал сержант, — Самоваров, вперёд! — Иду, — отозвался Евлампий, запахивая пиджак. Через пару часов Константин Хуанович Санкин отрешённо бродил по обсерватории, повторяя: — Куда же девался этот микроскоп? Ул. Поросяева, 12/8 Дзинь-дзинь! Тук-тук-тук-тук. — Иду, — раздалось за дверью. — Мы от Константина Хуановича, — сообщил сержант открывшему лысому старичку с редкой бородёнкой, одетому в банный халат. — Проходите, — шёпотом сказал хозяин. — Микроскоп не нужен? — спросил его Евлампий Самоваров. — Сколько? — поинтересовался лысый. — Литр. — По рукам! — Товарищ… — позвал сержант — Да-да, — отозвался покупатель, — пожалуйста, присаживайтесь. Уй сел в объёмное кожаное кресло, хозяин устроился в кресле напротив, Самоваров уставился на репродукцию над камином. — Доктор Анус, — представился старичок. — Мне порекомендовали Вас как специалиста по внеземным цивилизациям, — сказал сержант. — Это Вы по поводу парка культуры? — А Вы откуда знаете? — Весь город об этом говорит. Точнее, перешёптывается. — А что нам прошепчете Вы? — Чушь! Какие НЛО, Я историк, я рассматриваю факты. — И каковы факты? — Парк аттракционов построен на территории древнего индейского кладбища. — А-а, — сказал Уй, посмотрев на огромный портрет Квентина Тарантино, висящий над рабочим столом хозяина. — Да-да. Но я не специалист. — А где же мне найти специалиста? — А вот адрес. Пароль: «Пал Вавилон великий — мать блудницам и мерзостям земным». — Самоваров, вперёд! — Иду! — воскликнул Евлампий, застёгивая пиджак. Когда двери за гостями закрылись, доктор Анус захотел курить, но вот беда — его серебряный портсигар куда-то задевался. Пал Вавилон великий. — Пал Вавилон великий — мать блудницам и мерзостям земным! — торжественно произнёс сержант Уй, стоя возле зелёной двери симпатичного домика, увитого розами. — Ом рам, — донеслось в ответ, — служу Советскому Союзу! Зелёную дверь открыла подозрительная старушка, про которую с первого взгляда можно было подумать всё, что угодно. — Проходите, витязи, — пригласила она, закуривая трубку, сконструированную из берцовой кости человека. — Сержант Уй, — представился Христофор, — я от доктора Ануса. — А меня зовут Аскарида Зурабовна, — ответила старая ведьма.    Внутренний интерьер домика поразил гостей полнейшим беспорядком и нелепым смешением вещей и, может быть, эпох. Над офисным креслом висели высушенные человеческие скальпы и африканские маски, на книжной полке рядом с томиками Сергея Лукьяненко и Блаватской стояли баночки с подозрительными порошками и колбы с жабами в разрезе, по включенному монитору компьютера ползал огромный чёрный паук. — Портсигар не нужен? — спросил Самоваров хозяйку, — Серебряный. — Серебро, юный витязь, — ответила старуха, — хорошее средство от вампиров. — Литр, — назвал цену Евлампий. — Алкоголя у меня нет, а зато есть настойки на мухоморах. — Потянет. Сержант нетерпеливо покашлял. — Присаживайтесь, молодые люди, вот на эти кресла, обтянутые кожей отступников, — пригласила бабка. — Нам рекомендовали Вас как специалиста по комнатам страха, — неуверенно начал Уй. — Вот что я скажу Вам, отважный рыцарь, — старуха выпустила из волосатой ноздри клуб едкого дыма, и в комнате завоняло помидорной ботвой, — дьявол среди нас. Он среди нас и занят бизнесом. Он занят бизнесом в сфере цифровых технологий. Вы вот посмотрите, — она указала Ую на компьютер, — ну, разве это Интернет? Разве это скорость? — А комната страха,..— сказал сержант, пока Самоваров, сделав ангельское выражение глаз, копался в вещах, разбросанных возле компьютера. — Комната страха — это двери в мир теней и ужаса, — сказала старуха, — я могла бы дать вам ключ от этих дверей, но в обмен на исполнение трёх моих желаний. — Каких? — деловито спросил Уй. В ответ старуха извлекала из-под дивана колоду порнографических карт, показала три из них сержанту и, плохо сдерживая восторг, ответила: — Так, так и вот так два раза. — Мы согласны, — бодро ответил Самоваров, — сейчас сходим за шампанским и начнём. — Да, с ключом неудачно вышло, — вздохнул Уй, вырвавшись на улицу. — Чего — неудачно? Вот он, — ответил Самоваров, вытаскивая из внутреннего кармана пиджака внушительный чугунный ключ. — Ты, Самоваров, гений частного сыска, — восторженно воскликнул сержант, — жаль денег нет, а то бы обмыли. — Так я у старой карги литр выторговал, — заявил Самоваров. «Матёрый человечище», — подумал милиционер. Таинственный тоннель — Ого, — сконцентрировав взгляд на комнате страха, сказал сержант. — А ты думал, — восторженно ответил Самоваров, выбрасывая в кусты сирени пустую бутылку из-под мухоморового настоя. — Пошли, — тихо сказал милиционер. — А мне потанцевать захотелось. Где тут у вас техно-клубы. — Тебе ещё, может, love-parade? — Ладно. Пошли. Сыщики вошли в комнату страха и, освещая пространство мощным фонарём, отправились в ужасный тоннель. — Ну, пока ничего страшного, — сказал Евлампий, съёживаясь от ужаса. — Это тебя от мухоморов так попёрло, — попытался успокоить его Христофор. — Ещё метров сто, и второй пузырь начнём, — заявил Самоваров. Второй пузырь герои начали в сумрачном закутке, где в углу висел скелет, обтянутый паутиной.    В этот раз мухоморы пришли неожиданно быстро. Внезапно сержант сделал огромные глаза, с ужасом глядя мимо Самоварова. Последний резко обернулся и увидел, что на него надвигается сухощавая мумия. — Ой, блин! — заорал Евлампий, и гулкое эхо унесло крик ужаса в разверстую пасть комнаты ужаса. — О-о, — завыла мумия. — Мочи её! — взвизгнул сержант, пожалев, что у него нет пистолета. Самоваров резко выхватил из внутреннего кармана первое попавшееся под руку и с криком «опа» ударил этим мумию в голову. — Козёл! — провыла мумия и повалилась на Евлампия. Самоваров беззвучно провалился в бездну алкогольного обморока… Таинственный тоннель (позже) — Вставай, вставай. Ты как? — услышал сквозь густую пелену психоделического отходняка Евлампий. Открыв глаза, он увидел, что его приводят в чувство Уй и мумия. — Это кто? — спросил Самоваров. — Это техник Батареин. Только он в бинтах. И милиционер рассказал историю пропавшего техника, которого уже успел подробно допросить.    Юный Батареин учился в одном классе с Юлей Фолькман и Настей Половинко. В старших классах он ухаживал за Настей, но она позже вышла замуж за акушера-любителя Сер-гея Слётова. Батареин был знаком с Половинко-папой, и когда тот в конце 80-х сошёл с ума, будущий техник получил от него чертежи комнаты ужаса и тяжёлый чугунный ключ. Далее, став сотрудником аттракциона, Батареин женился и внезапно стал жертвой тёщи. Подумайте сами: ну какая тёща так третирует зятя — постоянно им недовольна, регулярно вмешивается в дела семьи зятя, постоянно упрекает его и унижает при соседках по подъезду? Никакая. Поэтому поведение тёщи показалось Батареину странным. Заподозрив это, тёща перешла в контратаку, проведя в отношении зятя превитивную атаку тостером, и бедному побитому технику пришлось, покинув дом и семью, имитировать своё похищение и воспользовавшись чертежами комнаты страха и чугунным ключом, скрыться в тайных подземельях аттракциона, которые до этого были надёжно заблокированы. То есть, маршрут комнаты страха проходил мимо тайного входа, который теперь был открыт несчастным техником. — А экскурсия? А менты? — слабым голосом спросил Самоваров. — А они здесь все. Мы прячемся в подземелье, а по ночам покупаем в круглосуточном супермаркете водку, — приятным голосом ответил Батареин. — А водка осталась? — Да. — Ты его здорово ключом стукнул, — сказал сержант. — Это не ключ, — заметил Батареин, поднимая предмет, которым его так ловко нокаутировали. — Это у тебя откуда? — строго спросил Уй, указывая на чёрный фаллоимитатор, вырубивший техника. — Это я у бабки сп… еб… взял, — оправдался Самоваров. — Следствие закончено, — заявил Уй, — пропавшие отправляются в РОВД. — Не всё так просто, товарищ сержант, — сказал Батареин, — тут действительно какая-то чертовщина творится. Это Вам необходимо с Юлей Фолькман переговорить. Юлия Фолькман — Евлампий, проходите на кухню, там в холодильнике свежее пиво, — приветливо сказала Юлия. — Юленька, что Вы знаете о Половинко. Нам Батареин сообщил, что Вам известно нечто большее, чем располагает следствие, — томно выдохнул сержант, плохо сдерживая волнение. — Инженер Половинко, стажируясь в Великобритании в 1988 году от СМУ-666, познакомился там с каким-то гомосексуалистом, который угостил его только что синтезированным препаратом MDMA. Находясь в наркотической прострации, Половинко разработал план подземелья. Вероятнее всего, это подземный ход. Кто-то контролировал сознание инженера при помощи препарата, а затем, вследствие передозировки, у него произошли необратимые изменения личности. — Так тут ещё и наркотики? — удивился сержант. — Умоляю Вас, Христофор, будьте осторожны, — Юлия протянула сержанту изящные гибкие руки, — эта история очень таинственна. — Не беспокойтесь, — ответил мужественный милиционер, заключая красавицу в надёжные милицейские объятия. На кухне шумно поперхнулся пивом Евлампий Самоваров. ОВД Лермонтовского района — Вот так, Христофор, — хмуро заявил Кретов, прохаживаясь по своему рабочему кабинету, — пропавшие возвращены, но теперь исчезла тёща Батареина. — А подземный ход? — спросил сержант. — Выяснено, что подземный ход выходит в район деревни Парфентьево. — И что? — И всё. Это дело забрало ФСБ. — Товарищ майор, — ворвался в кабинет Лёша Федосов, — похищена Юлия Фолькман. -Что? — воскликнул Христофор и бессильно опустился в кресло начальника. ОВД Лермонтовского района — Ой, — ужаснулся Кретов. — Да-да, — ласково отозвался Саша Корнеев, появляясь внезапно, не открывая двери. — Что это значит? — А это значит, что в Парфентьево находится база инопланетных пришельцев, и Ваш сотрудник сунул нос не в своё дело. — Так вы всё знали? — ужаснулся Кретов. — База находится под контролем нашего министерства с 1988 года. А теперь, чтобы не вызвать общественный резонанс, мы вынуждены уничтожить её. Сейчас на уровне Правительства решается вопрос о штурме Парфентьева подразделением «Альфа». — Это ещё зачем? — Пришельцы взяли заложника, — ответил Саша, нехорошо поглядев на Уя, — заложницу. — Суки! — воскликнул сержант, вскакивая с кресла. — Нелюди, — процедил Кретов, презрительно посмотрев на Сашу Корнеева. Таинственный тоннель — Ну, вот и всё, глупышка, — проскрипела Лена Олина, направив бластер на связанную Юлию Фолькман. — Стой, сволочь! — крикнул Христофор, врываясь в сумрачный закуток с висящим скелетом. — А. Вот и ты, назойливый милиционер, — сказала Лена. — Опа! — воскликнул Уй, в прыжке выбивая бластер из рук злодейки. Но Лена оказалась проворнее и вовремя убрала руку. — Хэх! — раздалось за её спиной, и Евлампий Самоваров обрушил на голову девушки уже знакомый нам фаллоимитатор. — Христофор, — взволнованно крикнул по рации Кретов, — срочно уходи из подземелья. Штурм «Альфы» не удался. Принято решение о нанесении по Парфентьеву атомного удара! Земля судорожно вздрогнула, и в подземелье ворвался огненный смерч. Но Уй уже мчался прочь, унося на руках Юлию Фолькман, а за ними стремительно бежал Евлампий Самоваров, размахивая чёрным фаллоимитатором. Солнечная система — Ленку потегяли, — сказала Оля Ленина, входя в кабину ракетолёта. — Шлюз закрыт? — спросила тёща Батареина. — Конечно, — ответила Оля, снимая с себя оболочку и превращаясь из миловидной кокетки в маленького лысого бородатого мужичка с хитрым прищуром весёлых глаз. — Провал операции, — констатировала тёща, — так долго готовились и так быстро проиграли. Наш Аустерлиц ещё не начался, а наше Ватерлоо уже закончилось. Как эти прохиндеи нас вычислили? — Пьяные были всё вгемя, — ответил лже-Оля. — Владимир Ильич, — спросила тёща, — Вы ведь уже десантировались на Землю? — Да. В 1917 году мне удалось даже узугпировать власть в Госсии, и хотя до сих пог мы ещё удегживаем часть наших позиций на этой планете, благодагя одному тамошнему ведомству, но в целом оккупация тегпит неудачу. Пока эти люди пьяны — они неподконтгольны. Ха-ха! Ну, кто бы мог подумать, что у этого пгощелыги в штанах пгосто пакет с какой-то соломой? Я то думал… — Мы ещё вернёмся! — заявила тёща, посмотрев на Владимира Ильича, — Вернёмся? ПК им. О — Юлия будьте моей женой! — Я согласна, Христофор. За берёзой шумно поперхнулся пивом Евлампий Самоваров.                                                                                                                                        4.02.2007.                                                                                                                                    Планета Земля

Никто не увидит слез моих, Никто не увидит радости в них. Никто не ощутит мое тепло, Никто не поймет, почему вдруг темно. Никто не заметит нож холодный Никто не вытрет от крови пол мокрый. Никто не спросит как звали меня Никто не осудит... ...ничья ведь вина...

Когда веселье я должна была бы спеть Если на завтра уготована мне смерть? Если завтра услышав последний стрелки стук На веки вечные, я может быть, усну? ...Если завтра не придет любимый парень Сердце свое я разорву руками И скомкав в бурый лист дневной Без стонов и криков отправлюсь в покой...

Поперхнувшись взглядом змей Отравилась ядом... Верь... Смысла нет в жизни моей... Убей... Все жестокое во мне... Я хочу быть просто счастливой... ... Каждую ночь, во сне Ласкает взгляд твой, милый...

Черный лак... Каштановый волос... Как сладкий мак Приятный голос... Белая кожа... Карие глаза... В лезвие ножа... Тонкой дорожкой слеза... Голубая плитка... Серая тень... Время улиткой Тянет этот день... Тусклый свет... Ненужный человек... Рыданий нет... И всхлипов нет... Это не жизнь... Холодный взгляд... Вновь... Бурая стекает кровь...

Просто быть счастливой, Радоваться птицам, Любить и быть любимой, Улыбаться лицам. Жить хотеть, хотеть дышать, Знать правду, ничего не ждать, Не дрожать, и согревать теплом, Думать нужно будет потом. Хочу жить счастливой, Хочу не думать о томном, Хочу любить и быть любимой... ...Хочу жить!!!.. ...но в теле мертвом...

Жить... глупое слово Относится к тому, Кто о смерти много Врет ерунду... Жить... мудрое слово Относится лишь к тем, От слов кто к делу снова Режет линии вен...

Трудный возраст в глупый мир Обрывает связь с реальным... Позже жизненный наш тир, Бьет калибром стальным...

Замерзла забытыми жизнью часами, Взвесив все хрустальными весами, Легла прохладной тушкой снова Нимб отразился странным «game over»...

Залила двери кислотой соляной, Взорвала все дома взрывчаткой странной, И закопала все привычки в устаревшей моде, Легла ножом зарежет everybody...

Проснулись звуки забытых слогов, С небес извлекли пьяных богов, Черти в клочья рвут тело мое, Крылья изрезаны, выпито вино... Свечи стоят на помин души, Все плачут и пьют, но ты не спеши Вспомни меня, вспомни тот май, Твое состояние, глупая die... ***

Вчера....Ужасен ты,когда не можешь силу обрести, О, как мне жаль тебя,прошу не лги!!! Унылым мне казался свет,он никогда не скажет,нет, Ни словом он велик,ни делом,...Нет!!! Я не хочу !!! Я не хочу так жить...Прости!!! О,Боже!!! Дай мне сил!!! Вчера...Так грозен был твой взгляд...Зачем?! Зачем терзала злые дни,те ночи,что любил я очень... Тебя я страстно раздевал и целовал...Зачем?!О,Боже! Твой взгляд меня вчера томил,взирая жадно, Зачем я жил, зачем любил, зачем я ненавижу ночи... Прости меня, иссяк мой дух...ушли навеки страсть и чувства...

измеряя глубину смысла, я окончательно запутался в прямоугольных коридорах лабиринта формальной логики. совершенно отчаявшись, я посмотрел вверх и увидел облако, оно двигалось, и его форма не подчинялась ни одному из известных мне законов, кроме того, оно постоянно трансформировалось. совершенно потеряв надежду что-то понять, я начал биться головой о стену коридора, и обнаружил, к удивлению своему, что она картонная. оказалось, что мне совершенно необязательно искать выход из лабиринта, достаточно сломать его стену. и я вышел в окружающий мир, который был прекрасен, но пугал своей непознанностью, от которой хотелось вернуться обратно, в уютные стены лабиринта логики.

В мои глаза глядели сотни глаз звериных. Взгляды плотоядных и травоядных тварей, столпившихся на поляне, были пронизаны добротой и доверчивостью, которая смотрела мне прямо в сердце, будто я неожиданно стал прозрачным. Медведи и волки, рыси и лисы, зайцы и лоси, ежи и кабаны казались мне какими-то уж очень мягкими и добрыми. Мне не потребовалось открывать рта, звери понимали меня без всяких слов. Да что там звери, даже деревья склонили свои ветви и коснулись ими моей макушки. А черный булыжник, с незапамятных времен возлежавший в середине поляны, повернулся своим самым пологим боком, чтобы мои мысли легче вкатывались на его холодную спину. За спиной раздался шорох, и нежный венок, сплетенный из пахучих цветов и трав, коснулся моих волос. Я обернулся и увидел Любаву — девчушку из моего поселка, жившую за два дома от нас. Чуть поодаль стояли мои земляки, которые ранее казались мне угрюмыми и страшными. Идя по улице, они всегда бросали на окрестный мир злобный огонь своих глаз, похожих на дула игрушечного двуствольного пистолета. Но сейчас, наверное, случилось чудо. Их лица расцвели подобно маленьким солнцам, хотя еще совсем недавно они походили на негодные для жизни обгорелые деревяшки. Между мной и всем, что меня сейчас окружало, протянулось множество невидимых струн, которые вовсю исполняли звонкую песенку небесных колокольчиков. Среди этого народа стояла и моя мама, простая женщина, завернутая в латанную и линялую, уже давно вышедшую из всех мод кофту. Впервые за всю жизнь ее взгляд так цепко коснулся моего лица, и он наконец-то дал мне понять, что я присутствую в этом мире на самом деле. — Он — наш Царь! — шептали одни голоса. — Царь любимый! — отвечали другие. — Радуйтесь, у Руси снова есть Царь! — твердо произнес бородатый дедушка, учитель нашей поселковой школы. А я еще толком не понимал то, о чем они там бормочут. Единственное, что я знал — это то, что мир, покинутый мною три дня назад отныне уже не существует. Всего в три солнечных восхода и заката он состарился и умер, открыв простор для жизни новой. Жар моего сердца с криком радости растекалась по окрестным лесам и долам, по полям и рекам, по всей моей Родине… ….. Несколько избранных городов России-матушки всегда шагали широкой, прямо-таки рвущей штаны, поступью. Хлеба в этих городах было столько, что жители считали его чуть ли не грязью, а что до зрелищ… Тощие и бледные горожане только и делали, что соревновались в утонченности и изворотливости своих зрелищ. Со временем различные забавы и развлечения с грохотом уселись на могучий трон, стоявший в самом центре жирной городской жизни. Иное дело — многочисленные дальние городки и селения Богом забытых окраин нашей Родины. Шли годы, и лишь чернее, лишь трухлявее становились их дремучие избы, лишь больше морщин и злости прибывало на лица их обитателей. — Народ там — говно полное. Что не баба — то б…дь, что не мужик — то п…с, — говорил окраинный житель, только что вернувшийся из большого города, куда он отправлялся за мешком сладостей и мешком колбасы. — Неужто там все так?! — охали местные бабы, с роду не бывавшие в большом городе. — Хуже! Я, б…дь, х…вый рассказчик, а то бы и не то вам рассказал! — ворчал «путешественник» и извлекал из своего дорожного мешка очередную бутылку водки, после чего брался за нож и нарезал новую палку колбасы. Другим местом встречи «этого» мира с миром «тем» был местный клуб, в котором частенько крутили фильмы, иногда даже и иностранные. Что до иностранных, к ним здесь относились, как к сказкам про лунных жителей и никогда не воспринимали их всерьез. На отечественные же фильмы глядели доверчиво, прощая автору ту тоненькую струйку лжи, которую чуяли даже наивные провинциалы. — Во дает! — приговаривали местные мужики и бабы, закуривая папироску возле выхода из клуба. В один прекрасный день на изгаженном мухами клубном экране мелькнул и необычный фильм «Венец царский». Была эта картина чем-то вроде сказки для взрослых, где главный герой из незадачливого паренька обращается в грозного царя. Заканчивался же фильм тем, что царь спокойно засыпал в своих покоях, а камера долго и внимательно рассматривала его лицо, после чего шла бесповоротная надпись «конец фильма». Народ воспринял фильм весьма холодно. — Чаво только не придумають! Х…ню выдумывать — не мешки таскать! — поговаривали выходившие из кинозала люди. Но была среди этих людей и местная красавица по имени Настенька. Лицо спящего царя глубоко вошло в ее душу, прямо-таки отпечаталось на красной стене девичьего сердца. — Я его люблю! Люблю! — шептала она сперва себе, а потом — подругам. — Кого?! — Царя! — Охренела, что ли?! — кривились те, — Какой он Царь?! Артист и есть артист, ему деньги заплатили, он и сыграл! — Нет, все-таки он — самый настоящий Царь! — шептала Настенька, — Вы видели, какое у него лицо! Пускай он и называется артист, но на самом деле он — настоящий Царь! А я хочу от него ребеночка, Царевича! — Ну и хоти, это не вредно, наука подтверждает! — хохотали подруги. Но сама Настенька подошла к делу на полном серьезе, и уже вечером уговаривала своего отца: — Я хочу поехать в город, в техникум поступать буду! — В какой?! — задумчиво спросил отец, ожидая услышать от дочки какую-нибудь блажь. — В сельскохозяйственный! — неожиданно для папаши ответила девушка, что вызвало в нем неподдельную радость. Он прижал свою Настенку к груди и долго целовал ее веснушчатое личико: — Молодец, молодец девочка! Правильно мыслишь! У нас жизнь, сама понимаешь, одна нога — в соляре, другая — в говне коровьем или свином. А так выучишься, начальницей какой у нас станешь! И в техникум обязательно поступишь, городские жопы сельхоз за версту стороной обходят! Магическое слово «сельхозтехникум», недосягаемая мечта Настиных родителей, сделало свое дело. Уже через пару дней Анастасия тряслась в стальном вагоне, отсчитывая километры, остающиеся до города, содержащего в своем чреве ее царя. Настенька сдержала свое обещание и прямо с вокзала отправилась к унылой серой коробке техникума. Там она подписала какие-то бумаги, непонятно зачем приобрела толстую книгу с загадочным названием «Болезни крупного рогатого скота». Закончив с этими скучными делами, она сразу же отправилась на киностудию, чтобы узнать хоть что-нибудь про своего Царя. Получить нужные сведения оказалось неожиданно просто. — Вы к кому? — уныло спросила бабка-вахтерша, на тощем подбородке которой проклевывалась смешная бороденка. — К Крутьеву, — твердо сказала Настенька, и, сильная своим крестьянским умом, добавила, — Я — дочь его друга из Москвы, папа меня к нему по делу отправил. Лицо вахтерши неожиданно передернула злая гримаса. «Похоже, ляпнула чего-то не то…» — вздрогнула Настя. — Нет его здесь! — рявкнула вахтерша. — А где его можно найти?! — Да знамо где, каждая собака знает! На своей даче он квасит! — А где дача? — поинтересовалась Настя, и, будто оправдываясь, добавила, — Я приехала издалека, мне даже переночевать негде… — Новиковка, улица Безобразовых, дом 5, — отчеканила старуха и от себя добавила, — Только тебе это все равно ни к чему. — Почему?! — прошептала Настасья. — А он когда водку жрет, никого к себе не пускает, даже жену и детей. Запирается изнутри, и пьянствует, у него весь погреб бутылками набит! «Он, оказывается, женатый» — горько вздохнула про себя Настенька. — Спасибо! — сказала она вслух, после чего поспешила снова на вокзал, чтобы отправиться в таинственную царскую Новиковку. «Новый Царь, потому и Новиковка. Вот только улица Безобразовых смущает. Как-то не сочетается Царь и безобразие, одно мешает другому», — думала она про себя. Новиковка оказалась аккуратным пригородным поселочком, ни капли не похожим на ее родное Замошье. По сторонам ровных улиц стояли аккуратные кирпичные домики, во дворах которых были обязательные гаражи для автомобилей. Надпись «дом 5» кипящей струей обожгло Надино сердце. Ее рука размашисто тряслась, когда давила на кнопочку звонка, ведущего в недра таинственного жилища. «Наверное, не откроет. Ведь бабка сказала…» Но тут железная дверца распахнулась, и на пороге появился… Да, это был Он, но совсем не похожий на того, который был в фильме. Фигура Царя качалась из стороны в сторону, как от ветра, а красные заспанные глаза смотрели на мир, будто он неожиданно стал прозрачным, и прямо из-под ног выглядывают далекие южные звезды. — Вы — кто?! — с противной вежливостью спросил он, подойдя к Насте. «А от него совсем и не пахнет. Врала, видно, бабка» — подумала Настенька. — Я — актриса, приехала к Вам на роль в фильме… — начала она нести чушь, а Царь молча ее слушал и кивал головой. Неожиданно он обернулся и сделал шаг в сторону дома. — Подожди! — внезапно крикнула Настенька, сама не понимая, каким образом эта странная фраза легла на ее язык, — Я — твоя царица Настя! Я нашла-таки тебя! — Тогда — другое дело. Пойдем! — произнес он, блаженно прикрыв глаза, и указал Насте путь в глубины своего жилища. — Я тут иногда сплю… — виновато выдавил из себя он, после чего плюхнулся на подвернувшийся под бок мятый диван. — Спокойной ночи, — ответила Настя, — Точнее — дня, вечера, утра… Спокойного «всегда»! И Настя последовала за своим Царем. Дальнейшее произошло, как будто, в глубинах сна. Вернее, эти глубины накрыли Настеньку подобно мешку, и завязались над ее головой узлом красной тесемочки. В сладостной дреме произошло признание в любви, там же угнездилось и соитие, а, может, и не одно. Сон не прекращался, и сколько времени он мог длиться, не скажет уже теперь никто. В лабиринтах сновидений Настена и ее Царь успели прогуляться по широким белокаменным палатам, где отпраздновали пышную, поистине царскую свадьбу. Потом они плыли на корабле над широкой синевой моря и кормили чаек прямо из своих рук. С островов им грозили кулаками маленькие и злобные, но совсем беспомощные существа. Потом они целовались в тени виноградников, гуляли по волшебным лесам, верхом на коне с алмазной гривой за одно мгновение облетали весь мир. Поднимались они и к серебряным звездам, по блестящей тверди которых сперва можно было весело погулять, а потом, уменьшив звезду, прицепить ее к рукаву своего платья. За время этого сонного путешествия Настенька так пропиталась счастьем, как виноградная ягода пропитывается за свою жизнь солнечным светом. Даже движения тела Анастасии сделались легкими и плавными, точно все время в ее нутре играла то быстрая, то плавная музыка. Но очередной поворот сна сбросил Настю со своего тела, и она увидела себя стоящий рядом с Царем, который все также безмятежно спал. — Я пойду! — обидливо всхлипнула она, желая тем самым усовестить своего сонного мужа и убедить его забрать ее обратно в свой сон. Однообразное сопение спящего носа стало ей ответом. Сон выдохся, как в полдень жаркого дня с ладони улетучивается капелька спирта. И Настенька ушла. По сырой от утра улице она зашагала прочь, и уже скоро городской воздух снова зашипел в ее легких. «Я все равно вернусь» — решила Настя, и с этой мыслью направилась в сельхозтехникум. В техникум она все-таки поступила и даже кое-как училась, все время пребывая мыслями внутри своих снов. Трижды Настена возвращалась в Новиковку, и отправлялась туда она всякий раз поздним вечером, рассчитывая, вероятно, на ночлег в чертоге Царя. Все три раза заветная дача встретила ее злобной темнотой глазниц-окон и холодом неподвижной двери. Пустотой и нежитью веяло от дома номер пять. Подрожав положенные минуты, Настя поворачивала назад, и сквозь темноту брела к пахнущей винными парами и блевотиной последней электричке. На четвертый раз она уже не дошла до вокзала, сообразив по дороге, что все произошедшее случилось во сне, а в явном мире и не существует никакого Царя. Дача в Новиковке, на которую она ездила вот уже столько раз, на самом деле — ничейная, и стоит она просто так, чтобы занять пустое место посередине поселка. После такой мысли Настенька успокоилась и даже взялась за учебу. Но зима принесла с собой новую беду — Марья Ивановна, комендантша общежития, «застукала» ее за ломанием и поеданием казенной штукатурки. — Ты чаво, брюхатая?! — поинтересовалась она. — Нет… — испуганно ответила Настя, не понимая даже, о чем та ведет речь. — Тогда пошто имущество портишь?! Настасья пожала плечами. Когда Настенька попалась в третий раз, Марья Ивановна выгнала ее из общежития. — Если таких как ты здеся держать, от общежития и кирпичика не останется! — крикнула она на прощание. Оказавшись на середине холодной улицы, Настя тоскливо побрела к вокзалу. Ставший совсем чужим, город провожал ее насмешками заиндевевших окон и грохотом мусорного автомобиля, что въезжал в общежитский двор. Распластавшись в лабиринте плацкартного вагона и приготовившись к бесславной дороге в родной дом, Настя обхватила руками свой живот. В ту же секунду руки отдернулись, и в поисках опоры легли на коричневую кожу чемодана. Сейчас Настеньке показалось, будто в глубинах ее чрева что-то колышется, копошится, суетится, и, вроде как, даже дышит. — Ребенок… У меня будет ребенок… Но от кого?! — прошептала она, и тут же железяка страшной догадки с размаху ударила ее по голове, — От… От него! Мгновение сна всплыло в памяти, и она ужаснулась невероятности собственных мыслей. Шутка ли дело, носить в себе детеныша своего же сна! Значит, и детеныш, и она сама в эту секунду — всего-навсего чей-то сон… Всю обратную дорогу поезд отчего-то сильно шатало и бросало из стороны в сторону. — Чего таких неопытных машинистов поезда водить ставят! — ворчали одни пассажиры. — Да причем тут машинист, шпалы просто давно прохудились, менять их пора! — отвечали им другие. Одна лишь Анастасия понимала, что ни шпалы, ни машинисты здесь не при чем. Дрожь поезда аккуратно совпадала с трепетом ее мыслей и пляской сердца, которые на самом деле и вели этот состав, бросая его то в одну сторону, то в другую. Так они потихоньку и дотащили вагоны до забытого Богом Замошья.             Покинув пустой вокзал, Настя заковыляла в родительский дом. На вопросы типа «Почему вернулась, не доучилась?» она ответила тем, чем и должна была отвечать — беспросветным, как окна пустого дома, молчанием. Вопрос матери относительно размеров Настиного живота повлек за собой точно такой же ответ, не помогла ей и короткая истерика с разбиванием вдребезги трех глубоких тарелок. Оказавшись дома, Настена старалась как можно больше спать. Кто знает, быть может, ее сны где-то в таинственных лабиринтах своего мира встретят-таки сновидения Царя! Но снилось ей все что-то бестолковое — то оловянные солдатики брата, то американцы, такими, как она их представляла в своем первом классе — коротконогими, лысыми и зубастыми, со жвачкой вместо ушей. В одном из сновидений к ней пришел даже загадочный профессор геополитики, который долго плевался на старую географическую карту, а потом при помощи пальца превращал свои плевки в аккуратные кружочки… Настенька ничуть не удивилась, когда перед ее очами предстал живой и немного громкий младенец. Ее лишь немного расстроило, что своим криком малыш разогнал все другие ее сны и никак не позволяет собрать их стайку обратно. А младенцу появившийся перед ним мир пока еще казался настолько чужим и недолгим, что он в нем даже ничего и не запоминал. Не запомнил он и криков бабушки: — Ну что расселась, как жопа на именинах! Не хотела ребенка, не надо было рожать, а уж родила, так занимайся им! Потом следовали звонкие подзатыльники, которые тоже ничуть не меняли мира. Бабушка сама пеленала младенца, сама подносила его к материнской груди и отнимала от нее, когда ребенок насыщался. Постепенно младенчик решил оглянуться по сторонам, и, прежде всего, увидел мать, которая смотрела куда-то вверх, и даже не видела его крохотного тельца. Тогда он попробовал встать на свои худосочные ножки и сделать первые шажки. Как ни странно, попытка удалась, и дверь комнаты удивительно приблизилась к его глазам. После движения крохотной, меньше чем кукольной, ручки, она распахнулась, и перестала уже быть преградой. Под ногами зашуршала сперва травка, а потом — кустики. Еще немного, и весь мир заполонили грозные, величественные деревья, под зеленью которых попадались смешные пушистые существа, которые взрослые именуют дикими зверями… Первой исчезновение ребенка заметила бабушка. Она прямо-таки взвизгнула от ужаса и набросилась на свою дочь: — Где младенчик?! Куда подевала?! Отвечай, дрянь! Небось, в поганом ведре утопила?! — Он ушел… — ответила Настя, продолжая все также настойчиво смотреть в потолок. — Куда?! — Из сна. Теперь кто-то новый придет! — Ах ты, гадина! Дохтора, конечно, скажут, что ты — псих, но я говорю, что ты — самая обыкновенная сволочь! — Дите пропало! — заорала она на всю улицу, собирая разношерстный народ. — Раз пропало — надо искать… — почесывали затылки грубые местные мужики и бабы. Когда народу собралось много, бабка исчезла в избе и вернулась оттуда, таща за волосы свою дочку: — Это все из-за нее! — Хреновый сон приснился… — прошептала Настя и отвернулась от толпы. Как бы то не было, потихоньку народ втянулся в лес. — Далеко уйти не мог, мал еще, — говорил кто-то. — А если его зверье сожрало?! — Не сожрет. Оно детей чует и не трогает. Не то что людишки всякие сраные! Так и бродил народ по лесу, заглядывая под елки и переворачивая коряги, шаг за шагом углубляясь в дебри. Наконец, за еловой тьмой людям улыбнулась широкая поляна, с которой доносилось жаркое звериное дыхание. — Вон он! — взвизгнул первый, кто осторожно отодвинул еловый полог. Уже через минуту люди выдавились на простор поляны, и просветлевшие глаза Насти в упор уставились на ее сына. — Царь! — прошептала она, когда выпуталась-таки из цепких пальцев своей матери. — Вот он, Царь наш! — понеслось среди людей. И на мою голову лег пахучий Венец. Товарищ Хальген 2007 год

всем, кому интересен я — сообщаю, что произвел ремонт и перекраску своей хомки: http://istomin.info

А слово ещё не сорвалося с губ, Всё зудится в мыслях, И ложью не станет, и правдой, мой друг, В сознаньи зависло. Так холодно, чёрт, и мерзнет вся кровь, Словно солярка, Мысль моя теплится, но уже слов, Нет, и не ярких. Есть только мат, тот водки не ждёт, И прочь отлетает, Но, без неё, он, ё-моё, Сам замерзает. И превращается в дивный узор, Там в атмосфере, Словно сознанию наперекор, Но я не верю. И я боюсь, что по весне, Вдруг, он оттает, Боже, прости грех этот мне, Холодно, знаешь?

Снежинками засыпала апрель И мягкой поступью прошлась                 по переулкам Ее узнал я, открывая дверь На утреннюю выходя прогулку. Легка была, мила и холодна. Как, впрочем, и всегда                 такой казалась, А под ногами стылая вода Осколками от солнца разлеталась. Порывистым дыханьем мне в лицо, Обнять пытаясь, трогая одежду... Я сам себе казался подлецом, Но отвергал последнюю надежду. Когда капель и воробьи вокруг Мне возвестили об ее уходе, Тогда лишь понял, что замкнулся круг. Теряешь все — же больше,                    чем находишь...

Роза на столе,    В кружке чай. Пустота вокруг,    В душе — тоже. Телевизор чернотой глядит —    Включай. Вдруг он отвлечет,    Помочь сможет. Кажется, вчера он был     Рядом. В облаках кружилась,     Словно птица. Знаешь ведь,-     Забыть его надо. Да не получается...     Снится. Говорить пыталась с ним,     Потом ревела. Заливала душу, мысли —     Горькой. Сердце разорвать     Лишь сумела, Да ни кому вокруг —     Себе только.    Роза высохла,        Вылит чай.    Пустота превратилась        В струну тугую.    Девушка,         Надломненная свеча,            Улетела в даль                     Голубую...

Она была невинна и мила В том платьице из лепестков и сказок И светом ярких васильковых глазок Стреляла все по мне из-за угла. Потом бежала, на ходу смеясь Заливисто, до умопомраченья И в такт ее бесхитростным движеньям Оконных шторок вздрагивала бязь. И я дрожал, и сыпались слова И я смеялся громко, неумело А счастье засыпало снегом белым И белой становилась голова. Кудряшки солнца, трели соловья — Среди зимы мне лето подарила. Голубка ненаглядная приснилась, Дочурка нерожденная моя.