Alexandre — Спасти это мир

Гудела голова, однако свежий воздух, наполненный ароматами хвои и сочной травы, подействовал благотворно.

Тропинка вывела на широкую умощенную камнями дорогу. Конь пошел заметно веселее, выбивая искры, взметнул гривой. Высоко еле видимой точкой кружилась птица, а может быть дракон, высматривающий свою принцессу. Ветер донес запахи рыбы, морской воды. Я двигался в верном направлении.

Из кустов с левого края тракта выбежал заяц, уши прижаты к голове, дрожит. Следом выскочили четверо людей, в лохмотьях, но с хорошим оружием, по другую сторону, раздвинув густые ветви кустарника, появились их точные, будто зеркальные копии. Ощетинившиеся саблями, ножами, один держал натянутый лук, направив стрелу мне в глаза, они стали заходить с разных сторон. Конь взвился на дыбы, готовясь размозжить их головы, пришлось резко наклониться вперед, и это меня спасло, выпущенная стрела немного оцарапала шлем.

Я посмотрел на то место, где стоял лучник, но увидел только спины разбойников. Внезапно нахлынула чернота, сумасшедшая боль — я вернулся в реальность.

Тихий уставший голос из-за спины спросил:

— Ты в порядке?

— Да, отец. — Ответил я и замолчал, подивившись. В игре я говорил раскатисто как гром, так, что было слышно за тридевять земель, а сейчас слабый скрип, исторгнутый моими легкими, едва ли напоминал тот бас.

Я заставил свое тело развернуться, скорчился от нахлынувшей боли, из глаз брызнули слезы, снова потемнело.

— Зачем ты это сделал?

— Больно, да? — сочувственно произнес отец. — Извини, но ты сидишь в этой игре уже два дня, а мне надо срочно с тобой поговорить. Настал тот самый день.

В голове слегка прояснилось, я с неудовольствием осмотрел свою комнату — черные антирадиационные шторы, прикрывающие вид на Свалку, огромный в полкомнаты кондиционер, мирно гудящий, не справляющийся со своей работой по очистке воздуху. Уже сейчас ощущается запах затхлости и гниения. В углу стоит аккуратно застеленная кровать, рядом с ней Куб, из которого я вывалился по вине отца.

— Еще бы не было больно! — с обидой воскликнул я. — Ты же знаешь, что из Куба можно выйти, если сохранишься или погибнешь. А выдергивая шнур из розетки, ты рискуешь повредить мозг человеку, то есть мне! Вот подам на тебя в суд по правам человека…

— Судя по твоему состоянию, ты пришел в себя и мозг вовсе не поврежден. Собирайся, пойдем — ответил мягко на мою тираду папа, погладил свой подбородок, задумавшись. Автоматически моя рука ощупала лицо, я с радостью обнаружил щетину, начинающую превращаться в бороду. С радостью, потому что радиация пока не собиралась сводить меня в могилу.

— Хорошо, побреюсь, помоюсь и пойдем, — внутренне кипя, но внешне смирившись, сказал я. — Куда идем-то?

— Разве я не сказал? — Удивленно спросил отец. — Тот самый день.

***

В зеркало на меня глядел маленький очкарик, комплексующий и по поводу роста и по поводу плохого зрения. Намыленное лицо выражало крайнюю степень усталости и истощенности: синюшные круги под глазами, пронзенные красными жилками глаза — хуже, чем оборванцы, встретившиеся в игре. Мысли сразу же переключились к Кубу — самой современной игровой машине.

Уже полгода я провожу в виртуальном мире, подальше от реальности, спасаю миры и принцесс, выбираясь только, когда рука не может поднять рыцарский меч или подключенный к разуму космический корабль начинает вести себя противоестественно. В последнее время это случается все чаще.

Рука дернулась от воспоминания боли, полученной мной при выходе из Куба, на щеке появился порез. Черт, это надо же было выдернуть шнур из розетки. Впрочем, отца мне жалко, радиация подкосила его, некогда сильное тело похудело, волосы выпали, плохо с зубами — и это в сорок-то лет. С содроганием подумал о том, что такая судьба ждет меня, всех нас.

Я смыл водой пену с лица, склонился над умывальником в приступе тошноты, без особого удовольствия снова поглядел в зеркало, из пореза тоненькой струйкой текла кровь. Побрызгался одеколоном, одновременно прижигая ранку.

Я подумал об этом дне. Загадочный день, когда все мужчины, имеющие детей старше 20 лет, ведут их куда-то, что-то им объясняют, говорят. В школьном возрасте было интересно, что это такое. Я долго плакал, уговаривая отца взять меня с собой, ведь он отводил в неведомое моего старшего брата. В отрочестве этот интерес не пропал, но затаился, и при первом же удобном случае я пытался выяснить, что же это за день. Без успеха. Вскоре я забыл про него.

На кухне за обеденным столом расположился отец, увидев мой вопросительный взгляд, движением руки приказал мне молчать. А в ответ на возмущенный возглас, ответил:

— Поговорим по дороге.

***

На улице было пасмурно, такая погода стояла на протяжении всей моей жизни, низко висели темные свинцовые облака. Потрескавшийся от старости пористый асфальт почти не было видно из-за проросших сорняков и гниющего мусора. Город казался покинутым. Пронизывающий ветер заставил плотнее запахнуть тяжелый противорадиационный плащ.

Из окна на третьем этаже выглянул сосед с папиросой в зубах:

— Уже ведешь? — воскликнул он, стряхивая пепел на козырек подъезда. Отец лишь отмахнулся рукой.

Оставив за спиной наш дом, мы вышли за угол. На проспекте, проходящем через город, стояли ржавые дырявые автомобили. Некогда разбитое стекло под ногами давно уже не скрипело, слившись воедино с дорожным покрытием.

Шаги звучали приглушенно, тихим эхом отражались от многоэтажек, навевая тоску.

— Куда идем? — спросил я, пытаясь взбодриться, а заодно узнать больше о том, что предстоит.

— На Свалку, — скупо ответил отец, глядя в темно-серое небо. — Кажется дождь. Накидывай капюшон!

Я еле успел, как упала первая капля. Она прожгла передо мной небольшую аккуратную дырочку, следом появились еще, из каждой поднимался едкий дымок. Мгновение и выпадение яда прекратилось, оставив на плащах склизкие отметины.

Я посмотрел на отца, он тяжело дышал, остановился, обмахивая себя руками. Эти испарения всегда так действуют на зараженных радиационной болезнью. Я подошел к нему, осторожно переступая через крупную мертвую крысу, подставил руку. Мы продолжили путь через гниющий город.

— Может быть, поговорим? — я сделал попытку продолжить разговор. Отец отпустил мою руку, пошел более твердой походкой.

— О чем? — равнодушно сказал он, отряхивая с плаща кислоту.

— Ну… что меня там ждет? — напрямую спросил я, оглянулся на негромкий звук за спиной. Прятавшиеся крысы выползали из-под нечистот, из машин и щелей разваливающихся домов, вдоль которых шла дорога.

— Правда, — ответил отец, наблюдая, как одна из стай загнала в угол серого ободранного кота, тут же отвернулся.

— Какая правда? — уточнил я. Сзади раздался громкий визг.

— Правда о нашей жизни, — сказал отец. — что ты о ней знаешь?

— Мы живем и жили так всегда… Ай!

Я споткнулся о человеческую руку, торчавшую из-под небольшой кучи мусора, спугнул подбиравшихся к ней животных. Откидывая в сторону полиэтиленовые пакеты, стеклянные бутылки, пластик, обгоревшие остатки шин, я искоса взглянул на отца. Совсем сдал. Он прислонился спиной к кирпичной стене, наступив на облетевшую штукатурку, провел рукой по лысине.

— Осторожней! — воскликнул я. Слова унеслись далеко, затихая. Отец оттолкнулся, и длинные стальные тросы сомкнулись впустую, затем исчезли, втянулись обратно в стену.

Отец благодарно кивнул, потом посмотрел мне под ноги, взгляд его помрачнел. Обглоданное тело человека, об чью руку я споткнулся, испускало зловоние, перебивавшее даже запах мусора.

Мы быстро отошли и продолжили путь вдоль покосившихся развалин.

— Не всегда мы так жили, — грустно произнес отец.

— Как же мы тогда жили? Разве можно жить иначе? Весь город живет так?

Отец улыбнулся. Впереди показалась Свалка, расположенная на центральной площади. Сломанная техника, рассыпающаяся трухой мебель и многое другое, из чего состояла Свалка, могли погрести под собой город.

Мы с трудом вскарабкались наверх, отец встал на большой белый ящик, заполненный переломанными полками и решетками. Я присел на другой, с выпуклой зеркальной поверхностью и какими-то кнопками. Рядом, в спрессованной грязи отпечатался след ботинка. Это место посещалось часто.

— Наш город — не единственное место, в котором живут люди, — тихо сказал отец.

— Как же… — начал я.

— Ты никогда не задумывался, откуда берется еда, топливо, игры? — спросил отец, бросая взгляд на тучи. Я задумался. Ранее я воспринимал это как данность, нечто само собой разумеющееся, теперь…

— Получается, где-то есть люди?

— Да, — произнес отец, сложив руки на коленях. — Сейчас ты можешь узнать правду.

Я согласно кивнул.

— Несколько столетий назад существовало множество государств, мелких и огромных, слабых и сильных. Город, в котором мы живем, который стал для нас всем миром, находился на территории огромного, но слабого государства.

Отец закашлялся, сплюнул коричневый комок. Последняя стадия болезни.

— Как ты понимаешь, — продолжил он, — многое утеряно. История передается от отца к сыну.

Мы накинули капюшоны и потуже запахнули плащи. Внезапный и скоротечный ядовитый дождь с шипением вгрызся в Свалку.

— Неизвестно, что произошло. Но в итоге наше государство стало одной большой Свалкой, — сказал отец и посмотрел на город. С вершины он виделся иначе, чем снизу: большие черные башни домов скрывали развалины, ровные улицы издалека казались чистыми и свежими. А со всех сторон его окружали горы, неприступные холодные горы мусора.

— Нам спускают еду, чтобы мы не умерли, потому что люди за этими горами не могут нас убить. Они считают себя гуманистами. Но они же медленно нас убивают, потому что каждый из них вырабатывает мусор, — прошептал отец. — Нам дают игры, чтобы жизнь не казалась безрадостной, но эти же игры воздерживают нас от бунта. Мы кажемся им до сих пор опасными.

Я молча слушал.

— Сначала это были компьютеры, на одном из них ты сидишь. Затем их общество — общество потребления и развлечения — придумало новые игрушки. Сейчас это Куб, из которого ты не вылезаешь сутками и месяцами.

— Зачем это им? — недоуменно спросил я, внимательно глядя на отца.

— Затем, что они до сих пор бояться, бояться нас, бояться возможности, что в один прекрасный день страна восстанет из пепла, — горестно произнес отец.

Я опустил взгляд, не желая видеть его боль.

— Знай же, сынок, в твоих руках изменить этот мир! Ты можешь вернуть нам наши давно утерянные жизни! — воскликнул отец, вскакивая.

— Это длиться уже несколько столетий. Неужто нельзя было исправить все раньше? — спокойно спросил я у него.

— Можно было! — в волнении сказал он. — К сожалению, все поколения соблазнялись одним наркотиком — играми. Никому не было дела до других. Я не был исключением. Мой отец говорил мне тоже самое, но…

Отец посмотрел себе под ноги, присел на ящик.

— Что же ты хочешь от меня?

— Иди, борись! И победи!

— Один вопрос: как называли то древнее государство?

— Роса! Его называли Роса, — ответил отец моей спине. — Ты куда?

— В Куб, — просто сказал я, — спасать мир.

Сзади раздался тяжелый вздох.