solitary-satellite — Воздух был особенно свеж

Пристально посмотрев себе в глаза, он резко отвернулся и нетвёрдым шагом вышел из кухни. Он не знал, что делать. Полная апатия и безразличие пронизывали его с головы до ног. Он сел на край кресла, склонив голову к ногам. Было довольно прохладно, ну глубже садиться ему не хотелось — она любила сидеть в этом кресле. Она.. Он медленно сполз на пол и обхватил руками калена. Ему хотелось завыть, но он сжал губы. Из груди вырывался только стон.

— Вот ещё, ты — мужчина, ты не должен плакать! И что? Что из того, что ты мужчина? А? Ты человек? Да! Так почему бы и не поплакать?

Слёзы покатились из его глаз. Он никогда не плакал, но в этот раз он решился на это. И он чувствовал, что становился свободнее. Он рыдал. Он много раз видел, как плачут другие, но всегда считал это слабостью.

— Ну и, ведь становиться легче! Да? Да! Но почему снова, снова тебя бросили... снова ты кинут...ууу

Мысли были расплывчаты, глаза полны слез, а пот содрогался в рыданиях. Он попытался посмотреть на себя со стороны.

— Да... это то, ради чего ты живёшь? Ради страдания? А? Нет! Нет! А ты, ты верно уже забыл ? Нет! Я помню всё! Всё что было! Это было! Это была любовь! И, и ууууу.... Было ведь прекрасно! Да! Да! Было и верю, будет! Да! Такая любовь стоит таких страданий! Да! Да? Мама! Ваш сын прекрасно болен! Мама! У него пожар сердца!

Он перевернулся на спину и долго смотрел в потолок. Он переполз на середину комнаты и раскинул руки. На потолке тоже был её портрет. Он хотел было плюнуть, но остановился, казалось, он так обессилел, что и на это не способен. Внутри него всё умерло. Так ему казалось. Осталось только тело, только физическая оболочка. Он не знал, восстановится ли снова.

Всё почернело.

Слово "Надо" начало захватывать оставляемые мыслями о ней позиции. Человек в нём будто исчезал, оставался только голый животный инстинкт — инстинкт самосохранения. Голова блокировала все мысли, которые могли привести к воспоминаниям о ней.

— Надо питаться. Стоп. Нет. Просто есть и не думать. Не думать ни о чём. Это нужно.

Он осознавал, что это только на время. На время он черствеет. НА время, чтобы восстать. Восстать из пепла. Он ел и спал. Днём он выбрасывал её портреты и рвал письма. Это помогало. Но каждый раз, наткнувшись на новую фотографию он чувствовал, что на глазах наворачиваются слёзы и жить не хочется. Но в такие моменты руки были ему неподвластны. Они разрывали в клочья и выбрасывали фотографию, а если это был стеклянный куб с лазерной гравировкой — раскалывали молотком. А после уже включалась голова. Он продолжала искать воспоминания.

И вот — последняя. Деревяшка. Он выжигал её портрет в течении нескольких дней.

-Ну, друг мой! Ты уничтожил всё! Всё кроме этой деревяшки. И что ты намерен делать? Оставить? А потом, найдя через пару лет снова её вспомнить? А? Нет! Вон! Выкинь! Сожги! Прочь сомнения! Смотреть вперёд и никаких гвоздей! На чешуе жестяной рыбы прочтёшь ты зовы новых губ!

Он выкинул всё, все, что могло напомнить о ней. Конечно, он знал, что и кресло и пол, по которому она ходила, тоже сможет напомнить о ней. Он заставил себя поверить, что всё, все, что связывало его с ней, находилось теперь в мешке. Но мешок уже был готов.

-Выбросить. Ура! Вон из головы. С глаз долой — из сердца вон! Да! Так и будет! Я верю!

Он пробежался по квартире — вдруг что-то забыл. Нет. Всё верно. Он подпрыгнул и пнул мешок ногой.

-Так держать! Ты чувствуешь? Чувствуешь? Ещё немного и ты воскреснешь окончательно!

Он вынес мусор и выбросил мешок. По дороге домой он перепрыгивал лужи и глубоко вдыхал — воздух был особенно свеж. Неделю он не был на улице.

Всё налаживалось.

Осень 2005